Плата за страх - Петр Акимов

Валерий, натыкаясь в полутьме на какие-то углы, оделся и вышел в прихожую. Он зажег свет и посмотрел на себя в зеркало: штаны были очень коротки. Прислушался к льющейся в ванной воде. Ему мигом представилось, как струи разбиваются в брызги о прекрасное тело. Он еще не мог поверить, что такая великолепная женщина способна им увлечься. А если это лишь минутная прихоть? Женщина, которая с таким упорством притворялась уродкой, вполне способна наутро сделать удивленные глаза и предложить забыть о случившемся. Давно, в молодости, у него был подобный случай, и горечь от неожиданной оплеухи помнилась ему до сих пор.

Тамара почувствовала, что у нее кружится голова, ноги не держат, и она присела на край ванны. Вновь пришло осознание иллюзорности и хрупкости ее счастья. Возможно, теперь, когда страсть схлынула, все его восхищение пропадет. Он увидит, как она немолода. Потом узнает о Зайке, и в нем проснется подозрительность. Он вообразит, что она специально прятала от него дочь. Что она из этих колосковых, которым лишь бы зацапать его в мужья. Впрочем, так ведь оно и есть. Больше всего ей бы хотелось приковать его к себе стальными наручниками.

Шум воды изменился, и Валерий подумал, что Тамара, наверное, наклонилась. И тут же представил ее. Бежать куда-то за едой ему сразу расхотелось. Но надо. Единственное, чем он может компенсировать свою заурядность рядом с ослепительной женщиной, — это забота о ней. Тем, что он до сих пор боялся проявлять, чтобы ее не спугнуть.

Он отыскал в пакете с вещами, вынутыми Тамарой из его карманов, бумажник, сунул ноги в туфли и стал осторожно нашаривать торчащий в замке ключ. Хорошо бы найти возле метро хоть одну цветочницу.

Надежда Кузнецова, любившая спать у стенки, попыталась осторожно перелезть через Олега. Но, как всегда, не получилось.

— Ты чего? — спросил он, будто и не спал.

— Хочу Томке позвонить.

— Зачем?

— Душа не на месте. Где-то же этот некрасовский засранец бродит. Один раз он уже пытался меня подорвать. Чего еще ему в голову взбредет?

— Ты думаешь, Воротников у нее?

— Сто процентов.

— Тогда чего звонить? Пять утра!

— Душа не на месте.

Фред, прижимавший ухо к железной двери, скорее угадал, чем услышал возню в прихожей. С трудом поднявшись с корточек, он размял ноги и встал так, чтобы открывающаяся наружу дверь его не задела. Глазка в ней не было. Как только она откроется достаточно, он тут же начнет стрелять.

Фред вытянул правую руку с пистолетом, подхватил ее левой и чуть согнул колени. Так стоят крутые стрелки в боевиках.

Воротников уже собирался повернуть ключ, когда за его спиной на кухне заверещал телефон.

Бультерьер по кличке Дарк нрав имел тупой и сварливый. Единственный человек на белом свете, которого он уважал, был его хозяин, который почем зря лупцевал его с щенячьего возраста и сумел-таки внушить к себе почтение. Поэтому по утрам Дарк будил не хозяина, а его дочь. Девочка к этому привыкла. Вот и сегодня она послушно поднялась, когда Дарк стащил с нее одеяло, и, не открывая глаз, прошла в прихожую и отперла дверь.

Дарк выскочил на площадку и уже собирался броситься вниз по лестнице, как учуял тревожный приторный запах анаши и услышал шорох наверху. Он замер: если наверху кто-то из живущих там, то их все равно трогать нельзя, а внизу его ждали свежие утренние запахи листвы и земли.

Но если наверху притаился враг, то и его жалко упустить.

— …Да нет, Надежда Георгиевна, вы зря беспокоитесь. У нас все в порядке, — успокаивал Воротников Кузнецову. — Но все равно: спасибо, что позвонили.

Он положил трубку и сказал вышедшей из ванной с замотанной полотенцем головой Тамаре:

— Извини, я поднял трубку. Боялся, что ты не успеешь.

— Ничего. Это Надя? Что-то случилось?

— Нет, просто она напомнила о каком-то глазке.

Фред, услышав, как этажом ниже открылась дверь, не изменил позы, только чуть-чуть выпрямился и шаркнул ногой: стоять на полусогнутых оказалось тяжело. Колени быстро устали и заныли.

Почти неслышный шорох и решил его судьбу.

Тупые собаки, как и тупые люди, любое подозрительное воспринимают как угрозу и бросаются не раздумывая.

Дарк, резко взрыкнув, метнулся вверх по ступеням.

— Да вот же, видишь? — Тамара показала Воротникову небольшой — со спичечный коробок — телеэкранчик возле двери.

Он был установлен вместе с новой дверью приглашенными Кузнецовой спецами из «Мастер Лок сервис». Экранчик показывал то, что видел на лестничной площадке двухмиллиметровый видеоглазок. Правда, из-за синей лампочки изображение было темновато, да и располагался экран на уровне глаз двенадцатилетней девочки. Поэтому рослый Воротников не обратил на него внимания, приняв за домофон.

— Постой! Там что-то случилось. — Тамара рассмотрела катающийся по ту сторону двери смутный клубок. — Неужели соседский кобель кого-то дерет?

Тотчас из-за двери донеслись один за другим два выстрела. Больше Фред выстрелить не успел. И больше уже никогда не выстрелит. Ни в кого.

А Дарк никогда никого не загрызет.

Когда зла слишком много, оно пожирает самое себя.

Во всяком случае, иногда есть повод так думать.

ЭПИЛОГ

Прошло почти два года.

Зал был полон нарядных и радостных людей.

Со сцены выступали те, кого прежде Тамара могла видеть только на телеэкране. Они обращались к ней, звали к микрофону на сцене, но она, стесняясь своего огромного живота, который был настолько округл, что пышный букет все время норовил соскользнуть на пол, от волнения не в силах была встать.

Рекламный бум в России ярче всего был заметен на таких ежегодных конкурсах лучших рекламных клипов. Собирали они людей небедных и неглупых, много повидавших. Тех, кого цинизм — аксессуар творческой тусовки, казалось, закалил настолько, что уже ничто не способно их удивить. Но в этот миг многие из них с удивлением замечали, как першит в горле и как руки, привыкшие к снисходительным вялым хлопкам, сами собой бьются в восторженных аплодисментах.

— Самые современные технологии ничего не значат без человека. Даже все деньги мира — не более чем бумага, если они — не для счастья, — говорил, держа Зайку за руку, самый известный в стране телеведущий. — А счастья нет без сплава веры, надежды и любви! И когда люди находят в себе силы понять это, тогда они своей душой согревают друг друга. Тогда и случается то, что и должно — просто чудо. Просто — любовь.

То ли и в самом деле давнишний сон, как уверяла Надежда, был вещим, то ли помогала осенившая их всех окрыленность, но со временем действительно все уладилось. У каждой проблемы нашлось решение.

Тамара, наотрез отказывавшаяся работать у мужа, потому что боялась злых языков, смогла работать вместе с ним, но — самостоятельно. Воротников, когда немного схлынуло опьянившее его счастье, разделил свое предприятие на два. Ту часть работы, которая была связана с анализом ситуации в мире финансов и поиском надежных и выгодных вариантов размещения средств, он взял на себя. А фирмой, которая, по договору с первой, отыскивала и обслуживала российскую клиентуру, заведовала Тамара Владиславовна. Такая структура позволяла им работать бок о бок, но избавляла ее от ощущения своей второсортности. А окружающих — от подозрений, что ее влияние на дела и людей не от умения работать, а от влюбленности хозяина.

За год Тамара сумела настолько четко организовать работу поверивших в нее сотрудников, что их зарплата нередко превышала получки тех, кто после раздела остался у Валерия. Что вызывало у того ревность и неспортивные намеки на то, что она «переманила» лучших. Больше всего он завидовал тому, что на его жену с присущей ей безоглядной энергией работала в качестве консультанта Надежда Кузнецова.

Надежда, вкладывая в фирму подруги свои деньги и обучая сотрудниц, категорически противилась любой попытке Тамары принять на работу сотрудника-мужчину.

— Результат, — настаивала она, — должен быть кристально чист: успех, рядом с которым ни одного мужика!

Олег Комаров, слыша подобное, только молча подмигивал Воротникову.

Но проблемы на работе оказались сущим пустяком в сравнении с тем комплексом, который обнаружился в Тамаре по отношению к детям. Особенно к их будущему ребенку, которого у нее выпрашивал Валерий и которого Тамара попросту боялась рожать. Слишком глубоко, оказывается, въелось в нее убеждение, что она порченая, что ей не только поздно, но и вообще не суждено родить здорового ребенка.

И никакие обследования, сделанные с помощью самых совершенных методов и аппаратов, не могли ее разубедить. Пусть врачи и ученые в один голос твердили о том, что у нее нет патологии, что в ее силах дать жизнь здоровому малышу, она боялась.