Тайна древлянской княгини - Елизавета Дворецкая

В тот же день Воята вместе с Велемом побывал и в Коньшине. Это был старый, еще со свейских времен оставшийся городок на другом берегу Волхова, на некотором расстоянии от Словенска, но не так чтобы далеко – вдоль по берегу видно. Когда-то там сидела свейская дружина, после ее изгнания место занял род Коньшичей, но со временем почти вымер и городок запустел. Туда и спровадил раненого гостя Вышеслав: вроде и принял, крышу над головой дал, но не у себя, и если кровожадный Хельги сын Сванрад все же доберется до Ильмеря, то обрушится только на отца, не задев местных жителей. По крайней мере, так Рерик не считался по-настоящему гостем Вышени и тот не обязан был за него вступаться, хоть и держал у себя под рукой.

Коньшин был расположен на очень удобном месте: на высоком мысу между Волховом и Волховцом, его рукавом. Еще один ручей протекал с другой стороны и делал мыс почти островом; минуя заболоченные овраги, попасть туда можно было только по мостику. Кроме того, его защищали валы, оставшиеся от свеев, хотя за полвека уже порядком оплывшие; старый частокол совершенно развалился и был даже растащен последними жителями на дрова, так что теперь в оврагах лишь кое-где валялись догнивающие отесанные бревна.

В довольно жалком виде пребывали и внутренние его постройки. От свеев остался «длинный дом», в котором Коньшичи держали скотину и хранили разное свое добро; в нескольких избах еще жили наследники прежних хозяев, а несколько стояли пустыми. В одной из них, наиболее пригодной, и лежал Рерик. Вышеня, все-таки не совсем растерявший совесть, снабдил его нужной утварью, пожаловал раненому князю хорошую перину, подушки и прочее, прислал припасов; ежедневно его люди привозили свежую рыбу и кое-какую дичь. С хлебом и овощами сейчас, в начале лета, у всех было плохо, поэтому рыбой в основном и питались.

Здесь же, возле Рериковой лежанки, Воята, к своему удовольствию, застал и Унемилу. При старших они в знак приветствия обменялись молчаливым учтивым поклоном, ничем не выдавая, что уже успели сегодня повидаться. Теперь Унемила ничуть не походила на русалку: поверх богато вышитой рубахи на ней была белая конопляная вздевалка, как носят девушки, перевязанная красным узким пояском, рыжие волосы тщательно расчесаны и заплетены в косу ниже пояса, на лбу красная вышитая тканка с серебряными заушницами. На груди ее пестрело ожерелье из разноцветных стеклянных бусин с подвесками из дирхемов. Теперь каждому было ясно, что это не русалка голоногая, а одна из самых высокородных дев ильмерьского Поозёрья, живая богиня-Огнедева.

С Маловой, вставшей при появлении гостей, Воята тоже обменялся кивком, приподняв брови: он и забыл, что она тоже уехала вместе со своим дедом. Юная внучка сидела возле очага, наблюдая, как кипит в горшке пахучий травяной отвар. Унемила только что поменяла Рерику повязки, и он действительно выглядел гораздо лучше, чем в Ладоге и чем следовало ожидать после долгой трудной дороги по реке. Он уже не лежал, а полусидел в постели, опираясь о подложенные под спину подушки, и даже стал похож на прежнего ладожского ярла, учтивого, деятельного и уверенного. Но взгляд его не был прежним: в глазах поселились тоска и безнадежность. Воята сразу понял: даже если рана между ребер затянется, раны на сердце уже ничем и никогда не исцелить.

При появлении мужчин Унемила вышла, уступив воеводе место возле раненого. Воята остался у двери, присел на лавку рядом с Твердятой и Бьяртом.

– Ну что, друг мой дорогой, домой-то думаешь возвращаться? – прямо спросил Велем после приветствий и положенных вопросов о здоровье.

– Нет. – Рерик слегка покачал головой. – У меня нет больше дома. Снова у меня нет дома, и кто мог бы подумать, что…

«Что из города, построенного моими руками, меня прогонит собственный родной сын», – хотел он сказать, но постыдился. Впрочем, Велем и сам все понимал. Хрёрек сын Харальда прожил бурную жизнь, как и почти все его знатные предки. Не раз ему приходилось терпеть поражения, сниматься поневоле с насиженного места и искать другое. Но это, последнее изгнание было горше всех и сопровождалось невосполнимыми потерями.

– А как же месть? – так же напористо спросил Велем. – За сына?

– Как я могу за одного своего сына мстить другому своему сыну?

– Он тебе уже не сын. Он называет себя Хельги сын Сванрад. Вон, Воята сам слышал. – Велем оглянулся на сестрича. – Он отказался от тебя и твоего рода. Потому и на брата руку поднял, что братом его больше не считал. Какой же он тебе сын? Волку лесному он сын! И ты за Хакона ему мстить должен, как волку бешеному! я с тобой буду. И у меня сын погиб, у нас с тобой месть теперь общая.

– Нет. – Рерик осторожно вздохнул, чтобы не потревожить рану, и тихо, но твердо покачал головой. – У меня в Альдейгье ничего больше нет. Даже мести. я еще не рассказывал тебе, был слишком слаб. Но я видел сон, в котором норны резали мой жребий на коре Иггдрасиля. Они сказали… долго пересказывать все… но они сказали, что я погибну, если останусь в Ладоге. Но если я уйду на новое место и там начну все сначала, то норны обещали мне не только выздоровление и жизнь, но даже новую семью и продолжение рода, память о котором останется в веках. Только дурак, будто баран, может биться лбом в дерево, пока не разобьет голову. Я… мне еще дорога моя старая седая голова. Пусть я не слишком удачливый человек, но я… еще недостаточно стар, чтобы искать смерти, пусть и славной смерти в бою. Только смерть от руки родного сына и мне чести не сделает. я не вернусь.

– Не вернешься, значит? – Велем насупился, и Воята видел, что вуй с трудом сдерживается, чтобы не заорать на раненого. – Ты, стало быть, тут будешь кости греть, а мы там сами с твоим выродком разбирайся?

– Ты сам сказал – Хельги больше не сын мне. Он отказался от меня, и мне ничего не остается, кроме как отказаться от него.

– А Хакон? От него ты тоже отказался, старый ты… – Велем с усилием стиснул зубы, чтобы не выругаться.

– Я отдал бы жизнь, если бы мог этим воскресить его. Но Хакона мне не вернет ничто, никакая месть, ни… сами боги. я могу мечтать лишь о том, чтобы произвести на свет нового сына и дать ему имя Хакон.

– О новом сыне он мечтает, старый пень! – рявкнул Велем и вскочил. – На ноги встань да меч возьми, вот тогда будешь мужик! А у него, гляди, ноги не стоят, а хрен уже в кровлю упирается!

– Я только хотел…

– Плевать мне, что ты хотел, навья кость! Твой он сын или не твой – за тобой он пришел! За твоей головой! А ты в кусты! Устоять против него не смог – обделался и бежать! Ну и валяйся теперь в дерьме, как корова дохлая! Пес ты смердящий, а не князь! Тьфу!

Плюнув, Велем схватил шапку и стремительно вышел, еще прежде, чем возмущенные Гудрёд и Твердята вскочили с мест. Воята кинулся за ним, даже не смея напоследок взглянуть на Рерика: и в страшном сне бы не привиделось, чтобы воевода сказал ему такое. Такие речи сами по себе могут служить основанием для кровной мести. Велем легко загорался, но был человеком умным и научился с возрастом сдерживаться, однако сейчас и его душевные силы были подорваны гибелью Гостяты и опасностью для Ладоги, его родины, его дома, где осталось все, что было ему дорого. И тот, кому надлежало стать в этой беде первым союзником, его предал! Дело было не в ранах – от ран оправляются. Дело было в том, что Рерик утратил волю к борьбе. Он, в котором Ладога пятнадцать лет видела свою защиту и опору! И правда, несчастливый человек – от чужих сколько лет отбивался, а от родного сына копьем мало что не в сердце получил…

Но у Рерика в лице ничего не дрогнуло. После удара, который нанесла ему сама судьба, все остальное казалось не страшнее щекотки.

А Велем, выйдя на воздух, уткнулся лбом в бревенчатую стену и несколько раз со всей силы ударил по ней кулаком: а сил в сорокалетнем воеводе было еще столько, что старая изба, казалось, содрогнулась. Потом он обернулся, увидел рядом Вояту и вдруг стиснул его в объятиях – и тоже с такой силой, что парень охнул. Но стерпел. Ему самому было жаль двоюродного брата, с которым вместе росли, первого товарища по играм, обучению, гулянкам и ратным походам. Жаль было и Велема, который, по сути, заменил ему отца. А теперь Вояте предстояло заменить ему сына – во всем.

Глава 7

Велем вернулся в Словенск настолько злой и разочарованный, что в этот день ни с кем больше не разговаривал. Больше всего ему хотелось немедленно уехать, но он не мог этого сделать: как вернуться в Ладогу, где ждет Хельги, без Рерика? Восхищаясь племянницей Предславой, которая сумела выторговать у змея урманского хотя бы перемирие, он понимал, что в дальнейшем спасение Ладоги от очередного разорения зависит от него. Рерика нужно было привезти, волей или неволей, живого или мертвого. Взбешенный Велем уже был бы рад и мертвому и в душе пожелал тому подхватить огневицу и скончаться поскорее. Уж коли метил сынок ему копьем в грудь, так бил бы как следует!