Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/ - Стивен Кинг

Я должен думать, говорит он себе. Должен, иначе умру в этой комнате. Может, все равно умру, но, если я не смогу думать, то умру точно.

Он продолжает обходить черновато-фиолетовое пятно, пока не упирается в вишневый комод, и там останавливается. Чтобы пройти дальше, придется наступить на окровавленную часть ковра, а она, возможно, еще не высохла и будет хлюпать. На комоде стоят графины с выпивкой и несколько пузатых стаканов. На столе он замечает топорик, на его лезвии отражается свет лампы. Наверное, это оружие, которым человек с красными губами убил мистера Халлидея, и Питу кажется, что это должно напугать его еще сильнее, но вид топорика прочищает ему мозги, как хороший удар по затылку.

У него за спиной с щелчком закрываются двери кабинета. Продавец, который, наверное, и никакой вовсе не продавец, жмется к ним и направляет на Пита веселенький пистолет.

— Ну вот, — произносит он и улыбается. — Теперь мы можем поговорить.

— Кх … кх… — Он прокашливается, делает еще одну попытку и на этот раз ему удается заговорить — О чем? О чем мы можем поговорить?

— Не строй из себя дурачка. Записные книжки. Которые ты украл.

Здесь в голове Пита все сложилось. У него отвисла челюсть.

Продавец-не продавец улыбается.

— Да, вижу, дошло наконец. Скажи мне, где они, и сможешь выйти отсюда живым.

Пит так не думает.

Он думает, что знает слишком много для этого.

Когда девушка выходит из кабинета мистера Рикера, она улыбается; по всей видимости, разговор прошел успешно. Убегая по коридору, она даже взмахивает пальчиками, возможно, всем троим, но скорее Джерому.

Мистер Рикер, который проводил ее до дверей, смотрит на Ходжеса и его помощников.

— Чем могу помочь, леди и джентльмены?

— Вряд ли вы сможете помочь, — говорит Ходжесс, — но попытка не пытка. Мы можем войти?

— Конечно.

Они садятся за первые парты, как прилежные ученики. Рикер усаживается на краю учительского стола — вольность, которую он избегал во время разговора с юной собеседницей.

— Я думаю, вы не родители, следовательно, слушаю вас.

— Дело касается одного из ваших учеников, — говорит Ходжес. — Питер Сауберс. Нам кажется, он попал в тяжелую беду.

Рикер хмурится.

— Пит? Не думаю. Он один из моих лучших учеников. Испытывает искреннюю любовь к литературе, особенно к американской. В каждом семестре его имя значится в почетном списке. В какую беду он мог попасть?

— В том-то и дело. Мы не знаем. Я спрашивал у него, но он будто воды в рот набрал.

Брови Рикера сходятся сильнее.

— Это не похоже на того Пита Сауберса, которого я знаю.

— Очевидно, это как-то связано с деньгами, которые каким-то образом попали к нему несколько лет назад. Я бы хотел кратко описать, что известно нам. Это не займет много времени.

— Пожалуйста, скажите, что это не имеет отношения к наркотикам.

— Не имеет.

Рикер, похоже, успокаивается.

— Хорошо. Я слишком много видел такого, и умные дети к этому склонны точно так же, как и дураки. А в некоторых случаях даже больше. Расскажите. Если смогу, помогу.

Ходжес начинает с денег, которые стали поступать Сауберсам в, почти буквально, черный день. Он рассказывает Рикеру о том, как через семь месяцев после окончания ежемесячных поступлений загадочных наличных, Пит потерял покой и стал каким-то несчастным. Заканчивает Ходжес убеждением Тины в том, что ее брат попытался раздобыть еще денег, возможно, из того же источника, из которого поступала загадочная наличность, и это обернулось нынешними неприятностями.

— Он отпустил усы, — задумчиво произносит Рикер, когда Ходжес замолкает. — Сейчас он занимается на курсе творческого письма миссис Дэвис, но я однажды увидел его с ними в коридоре и пошутил по поводу этих усов.

— Как он воспринял шутку? — Спрашивает Джером.

— Не знаю даже, услышал ли он меня. Он как бы был на другой планете. Но с подростками такое случается, о чем вы, наверное, знаете. Особенно, когда на носу летние каникулы.

Холли спрашивает:

— Он когда-то упоминал при вас блокнот? В молескиновой обложке?

Год задумывается, и Холли смотрит на него с надеждой.

— Нет, — наконец произносит он. — Не помню такого.

Он разочарованно смущается.

— Он, вообще, с какими вопросами к вам обращался? — Спрашивает Ходжес. — Что-нибудь его беспокоило, пусть даже мелочь? Я сам вырастил дочь и знаю: иногда они говорят о своих бедах иносказательно. Наверное, вы это и сами знаете.

Рикер улыбается.

— Знаменитый «один друг».

— Прошу прощения?

— Как «у меня есть один друг, у которого девушка залетела». Или «у меня есть один друг, который знает, кто закрасил антигейскую надписи в раздевалке для мальчиков». После нескольких лет в школе любой учитель знает знаменитого «одного друга».

Джером спрашивает:

— У Пита Сауберса был «один друг»?

— Не помню. Мне очень жаль, что я не могу вам помочь.

Холли робко, без особой надежды в голосе, интересуется:

— Возможно, один друг, который вел дневник или узнал какую-то важную информацию о какой-либо записной книжке?

Рикер качает головой.

— Нет. Правда, мне очень жаль. Господи, мне бы не хотелось, чтобы Пит попал в беду. Он написал одно из лучших произведений на моей памяти. Про трилогию о Джимми Голде.

— Джон Ротстайн, — улыбается Джером. — У меня была футболка с принтом …

— Не говорите, — прерывает его Рикер. — «Дерьмо? Ну и насрать».

— Вообще-то, нет. Там было о том, чтобы не быть ничьим … хм … подарком на день рождения.

— А, — протягивает Рикер, улыбаясь. — Эта.

Ходжес поднимается.

— Мне как-то ближе Майкл Конноли. Спасибо, что уделили нам время. — Он протягивает руку, Рикер жмет ее. Джером встает, но Холли продолжает сидеть.

— Джон Ротстайн, — говорит она. — Он написал эту книгу о парне, которому надоели родители и который бежал в Нью-Йорк, правильно?

— Да, это первый роман из трилогии о Голде. Пит обожал Ротстайна. Наверное, до сих пор его любит. В колледже он может найти новых героев, но, когда он учился у меня, то считал Ротстайна почти полубогом. Вы читали его?

— Никогда, — говорит Холли, тоже вставая. — Но я большой поклонник кино, поэтому часто захожу на сайт «Дедлайн» почитать последние голливудские новости. Там была статья о том, как продюсеры горели желанием экранизировать «Беглеца». Только, сколько бы они не предлагали Ротстайну, он посылал их к черту.

— Да, это похоже на него, — говорит Рик. — Знаменитый старый ворчун ненавидел кино. Говорил, что это искусство для идиотов. Морщился при слове «кинематограф». Кажется, даже эссе об этом написал.

Холли засияла.

— А потом его убили, а завещания не было, поэтому они до сих пор не могут снимать кино из-за различных юридических сложностей.

— Холли, нам надо идти, — говорит Ходжес. Он хочет отправиться домой к Сауберсам. Где бы сейчас ни находился Пит, рано или поздно он там появится.

— Хорошо … Наверное… — Она вздыхает. — Хотя ей уже под пятьдесят, несмотря на все те стабилизаторы настроения, которые она принимает, Холли по-прежнему проводит слишком много времени на эмоциональных американских горках. Сейчас свет в ее глазах меркнет, и она выглядит ужасно расстроено. Ходжесу ее жалко, он хочет сказать ей, что предчувствия, вообще, редко сбываются, но это не значит, что к ним совсем не следует прислушиваться. Потому что те немногие, которые сбываются, по-настоящему бесценны. Не сказать, чтобы жемчужина мысли, но потом, когда они останутся одни, он так ей и скажет. Постарается хоть немного смягчить горечь.

— Спасибо, что уделили нам время, мистер Рикер. — Ходжес открывает дверь. Медленно, словно музыка, которую слышишь во сне, доносятся звуки «Зеленых рукавов».

— О Боже, — восклицает Рикер. — Стойте!

Они возвращаются к нему.

— Пит действительно обращался ко мне, и не так давно. Но у меня сейчас бывает столько учеников …

Ходжес кивает.

— Но там не было ничего серьезного, никакого юношеского «Буря и шторм». Это был даже приятный разговор. Я вспомнил о нем только потому, что вы вспомнили эту книгу, мисс Джибни. «Беглец». — Он скупо улыбается. — У Пита не было «одного друга». У него был «один дядя».

Ходжес чувствует искру чего-то яркого и горячего, как зажженный фитиль.

— Чем так интересен его дядя, что он решил поговорить о нем с вами?

— Пит сказал, что у его дяди есть «Беглец» с автографом автора. Он предложил его Питу, потому что Пит — большой поклонник Ротстайна … По крайней мере, он так говорил. Пит сказал мне, что хочет продать эту книгу. Я спросил у него, готов ли он расстаться с автографом своего литературного кумира, на что он ответил, что очень серьезно это обдумывает. Он надеялся помочь родителям отправить сестру в одну из частных школ, не помню, в какую именно.