Эта тварь неизвестной природы - Сергей Владимирович Жарковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ай, вот так, взял, бросил?! — поразился Мурад. — Вчера курил, сегодня нет?! Зачем бросил, э?
Фенимор засмеялся вслух.
— Басмач, а? Настоящий, а? Абдулла, верно? — спросил Мурад.
Мурад был из солдат-срочников, выживших в Зарнице, но навечно застрявших в карантине Предзонья. Призывался он из Москвы, с четвёртого курса МГУ, куда поступил не по квоте для нацменов, а по делу. До призыва у него уже было несколько реферируемых публикаций по «исследованию взаимовлияния территориальных разновидностей русского языка в советский период». В каких-то безумных иностранных журналах, на языках, с гонорарами. Почему он попал в армию, он не рассказывал. Была какая-то история. Он был женат, у него были дети, две девочки. Жена рвалась к нему, он ей запретил. Виделся с семьёй только на Кордоне несколько раз в год.
— Чай пить будем, Вадик? — спросил Мурад без акцента и посмотрел на Фенимора через очередной ствол, как в подзорную трубу. — У меня торт вафельный есть. Купил в центре.
— Риторический вопрос? — спросил Фенимор.
— Ну конечно, — сказал Мурад, отложил ствол и подпёр бороду тыльной стороной ладони. — По тебе всё видно. Идёшь медитировать и спать.
— Это тебе видно, сосед, — возразил Фенимор. Спрашивать, что случилось, не хотелось.
Мурад вздохнул.
— Ну да, тут глаз нужен пристрелявши… Ну так а чего ты, Вадик, иди. Не надо сидеть со мной из ложно понимаемого соседского чувства. Да и холодно тебе.
— Как можно ложно понять соседское чувство? — спросил Фенимор, встав и поправляя пакет за пазухой.
— Так и можно. Если сосед на самом деле добрый, с ним не надо сидеть, когда тебе не хочется… Слушай, Вадим, я с вами совсем скоро на нормативном русском разучусь разговаривать! — сказал он вдруг. — Как язык у тебя поворачивается это произнести: «как можно ложно»? Чурка ты нерусская, вот ты кто.
Фенимор смеялся. Ему не хотелось уходить. Но идти было пора, иначе похерился бы весь «пятничный» график, который он сегодня с таким трудом выдержал. Он хотел уже сказать «пока», но спохватился и спросил:
— Да! Тебя утром не было, принесли квитанцию, ты нашёл?
— Да. Нашёл… — сказал Мурад, мгновенно мрачнея.
— Книжки твои пришли?.. — Фенимор остановился. Всё-таки попал точно в больное, чёрт. Неужели с семьёй что-то? — Мурад, что случилось?
Мурад с огромной досадой мотнул головой.
— Ай-й! В среду пойду разбираться в штаб… Задержали на Кордоне контейнер, Вадим. Не понимают, как это так. Пятьсот килограммов книг, и все до единой разные… А-ар! — Он хлопнул ладонью в кулак. — Томашевского первое издание распороли на предмет контрабанды, суки! — Мурад поднял голову, глаза у него были затоплены белой дикарской яростью. — Вадим, это даже не книжка, это брошюра, бумажная обложка. Как там можно было спрятать контрабанду? Какая контрабанда? По листику порвали, понимаешь? Коллекционной сохранности экземпляр. Да не в сохранности дело! — Он хотел потереть лицо руками, но успел сообразить, что испачкается, остановился.
— Мурад, дешевле и быстрей будет денег дать, — сказал Фенимор, помолчав.
— Я понимаю, — сказал Мурад спокойно. И принялся за следующий ствол. Руки только у него подрагивали. — Но только умом… Умом-то я Россию понимаю… А вот… Э! Ладно. Ты иди, Вадик, отдыхай, вернёшься с выхода, поговорим. Зря я сейчас. Весь день себя успокаивал.
— Я напомнил.
— Ты не знал… — Он вдруг улыбнулся. — Меняю тему. Соседи у нас новые, кстати. С той стороны дома.
— Опять альпинисты? — спросил Фенимор, принимая игру.
Мурад покивал, глядя в ствол на синее небо.
— Главное, чтобы костры в доме не палили, — сказал Фенимор с озабоченностью.
— Там хуже. Там гитара и девушка.
— Придётся убить! — сказали они хором, и Фенимор пошёл домой, на свой второй этаж.
Дома было тепло. Фенимор с порога послал воздушный поцелуй своим сияющим на окнографии девчонкам, проверил оба калорифера, потрогал розетки, не перегрелись ли, и только потом снял куртку, бросил пакет на топчан. Высунувшись в кухоньку, поставил кофейник на плитку, затем ритуально ударился задницей, с размаху сев на топчан рядом с пакетом, выругался, и в очередной раз пообещал себе истово и клятвенно купить нормальную кровать «сразу же». Дотянулся, открыл тумбочку, достал автомобильную аптечку, градусник, словно непоседливое домашнее животное, опять зарылся в упаковках с аспиринами и пирамидонами. Вот он. В рот его. Засёк по часам пять минут, посасывая градусник, открыл пакет. Ольга Петровна, старший сотрудник метеорологической станции «Беженск-НИИ» за сто-то долларов полагала себя обязанной снабжать клиента письменной информацией, с приложением ксерокопии карты погоды и великолепной спутниковой фотографии интересующего клиента региона. Мокроусов, например, просто говорил: «облачно», или там: «без осадков, купи пива, горит душа». Фенимор вертел фотографию, стараясь понять, где там на ней что, и какое облако там обозначает вывод: «малооблачно, до 39 градусов на границе Зоны, в юго-западном направлении предполагаются очаги усиленной влажности до 80 процентов на доступную глубину измерения».
Кофейник вскипел, на градуснике было 41. Фенимор налил в огромную чашку кипятка, сильно посолил, добавил щепотку сухого укропа, размешал, и в три глотка, как прохладную воду, вылакал ведьминское варево, смысла которого не понимал, но жить без которого последние два месяца, с тех пор как «заболел», не мог. Почему я не обжигаю рот, кипяток же! И, главное, почему я не боюсь, что обожгу? Чаю бы нормального попить, но тошнит ведь. Фенимор зажёг в кухоньке лампу — всё-таки по углам темнело уже — и стал рассматривать себя в зеркале над раковиной. Да, морщины на лбу разглаживались. Это явно, Ольга права. Он задрал рукав свитера, проверил шрам от глубокого пореза (стеклом в глубоком детстве) на предплечье. Шрам сильно расплылся, стал почти круглым, сильно чесался, и видны были проросшие волоски. Зона-Матушка, не убивай сразу, дай пожить лет сто.
Ладно, мыться и спать. Он проверил горячую воду. Она была. Он помылся, постоял просто так под прохладным, как ему казалось, душем, долго и суетно вытирался, и вдруг словно бы нутром услышал звон весёлых голосков во дворе, и тотчас — уже обычным слухом — деликатный щелчок керамзитового комочка в стекло окна. Надевши домашние длинные американские трусы с полосами, он подошёл и выглянул. Инопланетянки вышли на свою весёлую и единственную работу. Во дворе их было три особи. Короткие юбочки, бикини, фантастически взбитые волосы, сахарные улыбки, и ни грамма лишнего жиру. Свободное
