Я знаю точно: не было войны - Влад Тарханов

— Так точно, молчат.

— Все, они в нашем воздушном пространстве. Действуем согласно последней директиве.

— Да, верно. Зенитному расчету открыть по нарушителю воздушного пространства огонь! — отдал команду начальник заставы. Аркадий посмотрел на часы — было ровно половина восьмого. Наводчик зенитной установки подправляет прицел, нажимает на спуск и гильзы дождем начинают осыпаться на еще не остывшую от дневного пекла землю. Пока происходит перезарядка молодой политрук понимает, что уже началось, и это понимание было каким-то отстраненным. Бой идет пока что только для пулеметного расчета. Правда, самолет идет на такой высоте, что его никак не достать. Командир тоже видит это, и дает приказ прекратить огонь. На сегодня ограничились демонстрацией намерений. Аркадий же прекрасно понимает, что это все, что свидание его накрылось медным тазом, что кроме нудного составления рапорта наверняка последует объявление полной боевой готовности с таким же полным отсутствием отпусков и увольнительных. Если повезет отправиться с каким-то поручением в комендатуру, то тогда можно будет попробовать встретить Риву и попросить у нее прощение, а вот назначить свидание ей можно будет только на шесть часов вечера после войны. В том, что война будет, Аркадий уже не сомневался.

Ребекка опять ждала. Это был вторник, у нее был отпуск. Аркадий говорил, что сразу после дежурства придет сюда, на бульвар. Ему добираться недолго, но все-таки. Говорят, в последнее время на границе неспокойно. Ну, на то она и граница, да и раньше бывали времена, когда было тревожно. Так что еще подожду. Что-то в последнее время у меня вошло привычку ждать на свидании парней. Надо как-то это менять, — решила про себя Ребекка. Вообще-то она ценила в мужчинах такую вещь, как пунктуальность. Вот, казалось бы, чем плох Валик, но его привычка постоянно опаздывать — хоть на чуть-чуть, да обязательно опоздает. На выступления — минут на пять-шесть, не больше, а на репетиции — ровно на полчаса. Уже и так с ним и этак, ну никак… Однажды сказали ему, что репетиция будет в половину шестого, а сами собрались к шести. В полседьмого явился смущенный Валик и стал извиняться, что пришлось на целый час задержаться по домашним делам… И так и не понимал, почему мы все катаемся от смеха. А почему нет Аркадия? Он казался ей таким пунктуальным, обязательным, серьезным… Она невольно сравнила Аркадия с этим… Остапом, да, да, тем молодым парнем из Бандышовки, с которым познакомилась в поезде из Жмеринки. Вот странный тип, он так завелся на почве национального вопроса. В их семье никогда не было этого разделения — еврей и гой, не еврей. Отец делил людей на хороших и плохих. Мама вообще была прекрасным человеком, которую национальность вошедшего в ее дом нисколько не интересовала. А вот Остап он был совершенно другим. Для него потеря национальной идентичности была чем-то почти что смертельным. Рива прекрасно знала и то, что людей арестовывали, причем непонятно за что, она знала, что арестовывали врагов, но сколько было среди них невинных? Особенно учителей, которых она прекрасно знала и за которых могла поручиться своей совестью, своей головой. Хорошо, что ее поручительства никто не спрашивал, и ее голова была пока что на ее плечах. Ребекка не задавалась вопросом почему арестовывали невинных, она считала, что это ошибки, которые органы стараются исправить, в конце концов, они тоже люди и могут ошибаться. А вот она в людях ошибается редко! При этом она чувствовала, что Остап — парень очень интеллигентный, образованный, пусть и самоучка, и хороший человек, но вот она с ним бы встречаться не могла. Просто потому, что никогда не разделяла людей по их национальности, она, как и отец, делила людей на хороших и плохих. И, почему-то, на ее жизненном пути намного чаще встречались именно хорошие люди.

Ребекка пришла домой в отвратительном настроении. Аркадий так и не появился. Рива понимала, что он человек военный и всяко могло случиться, но все равно, настроение было препаршивым. Был поздний вечер, почти ночь. Она уже свернула в Столярный переулок, который выходил на ее улочку, а там до дома пройти — ровно шестнадцать шагов от поворота. Тут ее окликнули. Это была подружка, Сонечка Пришвина. Она подбежала к подружке, запыхавшись.

— Ой, увидела тебя от базара и побежала… ты слышала?

— Что? — спросила Ребекка не слишком вслушиваясь в болтовню подружки, ее терзали свои черные мысли.

— Так ты ничего не знаешь? Сегодня вечером на заставе в Серебрии стреляли — какой-то самолет прорвался на наш берег. Погранотряд подняли в ружье, объявили боевую тревогу! Там сейчас такое твориться!

Ребекка посмотрела на Соню внимательнее, переваривая случившееся. Так вот оно что! Это меняло дело. Теперь она поняла, что Аркадий не пришел не по своей прихоти, не потому, что испугался ее характера, а потому что не мог прийти — долг превыше всего. Она коротко простилась с Соней и пошла домой. Ей должно было полегчать. Но легче почему-то на душе не стало. Вместо одних черных мыслей появились другие. Не такие черные, но почему-то очень тревожные.

Глава тридцать девятая. Прутский поход

Среда прошла в беспокойном ожидании. На Могилев-Подольский опустились легкие белесые облака, которые совершенно не скрывали воздушную обстановку. Аркадий был отправлен на восьмую заставу. Но день прошел относительно спокойно. Правда, пограничники докладывали о том, что разъезды и секреты румын были усилены практически в два раза. А боец Николай Ручалов отметил, что румыны ночью создали позиции еще одного секрета, который должен был прикрывать возможное место переправы. Николай утверждал, что заметил, как румыны маскируют на позиции пулемет. Аркадий нанес положение нового секрета на карту — его группа должна была переправляться как раз в районе восьмой заставы — тут было самое удобное место для наведения переправы. Румыны, несомненно, понимали это. Значит, просто навести переправу не получиться. Придется давать бой. Наверное, форсировать реку будем двумя группами, выше и ниже намеченного места переправы, потом собьем секреты и только после этого приступим к работе по наведению переправы. Аркадий наметил порядок действий своей группы и взаимодействия с приданными саперами, нанес данные на карту, которую спрятал в командирский планшет. За неотложными заботами память о несостоявшемся свидании почти не тревожила молодого командира, и только ночью, уже отходя ко сну, он позволил себе подумать о Ребекке и решил написать ей… как только выпадет возможность собраться с мыслями.

В четверг, двадцать седьмого июня, обстановка перестала быть спокойной. В обед Аркадий увидел озабоченного особиста погранотряда, который в сопровождении