Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений - Бенно Тешке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2. Теоретические предпосылки: меркантилизм как торговый капитализм
Согласно общепринятой интерпретации меркантилизма, центральные правители получили контроль над национальной экономической политикой и внешней торговлей, захватив права территориального суверенитета и включив города в королевства. Средневековые схоластические экономические учения, подчиненные моральным и религиозным теориям, уступили место секулярным, «научным» способам определения источников богатства, при этом меркантилизм впервые в истории поднял государственную экономическую политику на общенациональный уровень. Крупнейшие архитекторы государственных систем – особенно начиная с Кольбера – осознанно стремились к объединению фрагментированного экономического пространства в общенациональную экономическую территорию. Торговая политика, протекционизм, экспортные субсидии, отмена внутренних тарифов, построение транспортных сетей, поощрение импортозамещающего мануфактурного производства и демографический рост – все это выглядит гигантским шагом вперед по сравнению с беспорядочными и бессвязными средневековыми практиками. Теорема о положительном торговом балансе, рассматривавшая золото как главный оплот национального богатства, начала определять государственную экономическую политику. Само существование государственной экономической политики, координирующей экономическую жизнь с общегосударственными целями, стало шагом к построению замкнутой экономической территории.
Но говорят ли эти шаги о наступлении Нового времени? Способствовал ли меркантилизм развитию капитализма? Означает ли он наступление эры нововременной международной экономики, как утверждают представители миросистемного анализа? Каково было отношение между меркантилизмом и абсолютизмом? Насколько далеко зашло создание единообразного внутреннего рынка? Другими словами, перевешивают ли эти изменения те различия, которые существуют между меркантилизмом и экономическим либерализмом?
В статье, опубликованной в 1948 г., Якоб Винер подверг критике стандартный взгляд, предполагающий, что меркантилизм открыто подчинил стремление к богатству стремлению к наращиванию силы нации. По Винеру, превалирующая концепция, согласно которой богатство было лишь средством для высшей политической цели, возникла из неверных «экономических представлений» [Viner. 1969. Р. 71] торговцев, которыми, как предполагается, на самом деле двигали иные мотивы. Меркантилистские трактаты предполагают, что богатство и сила были «связанными целями», «каждая из которых ценна сама по себе» [Viner. 1969. Р. 74]. Смешение силы и богатства у Винера не позволяет расшифровать следующее круговое рассуждение: так же, как сила государства зависела от накопления богатств, накопление богатств само зависело от государственной силы. Оно приводит к тому поспешному выводу, что две цели обладали равновеликими статусами. То есть Винер упускает именно специфические социальные условия накопления богатства в эпоху раннего Нового времени[163].
Благодаря сохранению единства политики и экономики в Европе раннего Нового времени, накопление, как и раньше, определялось политическими факторами. На уровне меркантилистской торговой политики это означало, что в мировом рынке в период раннего Нового времени были выстроены системы обмена, на фундаментальном уровне остававшиеся связанными с «архаичной» логикой торгового капитализма, основанной на асимметричных условиях торговли. Однако на самом деле такой торговый капитализм характерен практически для всех предшествующих торговых систем, включая Ганзейский союз, итальянские города периода Возрождения или же средневековые торговые пути в Индийском океане. Согласно Морису Доббу, меркантилизм
…был монопольной политикой, подобной той, что на более раннем этапе была развернута городами в их отношениях с окружающими селами и что использовалась купцами и купцами-мануфактурщиками привилегированных компаний в отношениях с ремесленниками. Такая политика стала продолжением и развитием главной стратегической цели городского Склада (Staple)[164], а ее параллели можно обнаружить в политике таких городов, как Флоренция и Венеция, Брюгге и Любек XIII и XIV вв., которые в предыдущих главах получили название «городского колониализма» [Dobb. 1946. Р. 206].
Густав Шмоллер, говоря о политиках средневековых городов, отмечает, что «основной момент этой политики сводился к тому, чтобы наделить всеми преимуществами горожан и поставить в невыгодное положение конкурентов, находящихся за пределами города… Все ресурсы муниципальной дипломатии, конституционной борьбы между сословиями (Stande) и, в конечном счете, силовые методы применялись для того, чтобы получить контроль над торговыми путями (Straftenzwang) и присвоить права склада (staple rights)» [Schmoller. 1897. S. 8,10]. Как писал Маркс, «не только торговля, а и торговый капитал старше капиталистического способа производства и в действительности он представляет собой исторически древнейшую свободную форму существования капитала» [Маркс, Энгельс. Т. 25. Ч. 1. С. 357]. Развитие этих торговых схем определялось тем, что купцы опирались на политические торговые привилегии, дарованные правителями, которые устанавливали монополии на особые виды торговли, связывающие разделенные в территориальном отношении центры производства и обмена и порождающие прибыль посредством эксплуатации наличных различий в ценах [Wolf. 1982. Р. 83–88]. Торговые монополии выдавались либо на определенный регион, либо на определенные товары. Богатство приобреталось только в сфере товарооборота. «Дешево купить, чтобы дорого продать» – вот максима торгового капитализма, которая могла работать только потому, что разницы в ценах поддерживались монополиями искусственно, то есть политическими и военными средствами, устраняющими возможность экономической конкуренции [Маркс, Энгельс. Т. 25. Ч. 1. С. 362][165]. «Без регулирования числа участников и сохранения ценовой маржи между тем, что купцы покупали и тем, что они продавали, купеческий капитал иногда мог бы давать неожиданно большие прибыли, но не смог бы сформировать постоянного источника прибылей» [Dobb. 1946. Р. 200].
Именно манипулирование мировыми ценами позволило привилегированным торговцам получать свои прибыли от несправедливого обмена, блокируя при этом систематическое инвестирование производства, дабы подорвать позиции конкурентов. Торговцы, конечно, получали прибыль дважды: в первый раз продавая местные товары за рубежом (экспорт), где монопольное предложение сталкивалось с конкурентным спросом, повышающим цены, а во второй раз – продавая иностранные товары дома (импорт), снова пользуясь своим статусом монопольного поставщика, имеющего дело с конкурентным спросом.
По своей ненасытности и жестокости колониальная эксплуататорская политика XVII–XVIII столетий мало чем отличалась от методов крестоносцев более ранних веков, которые вместе с вооруженными купцами из итальянских городов разграбили византийские территории Леванта… «Значительные дивиденды Ост-Индских компаний, сохранявшиеся на протяжении долгого периода, явно указывают на то, что компании превратили свою власть в прибыли. Компания Гудзонова залива скупала бобровые шкуры за товары, стоившие семь-восемь шиллингов. На Алтае русские продавали местному населению железные котелки – каждый за столько бобровых шкур, сколько могло уместиться в нем. Голландская Ост-Индская компания платила туземным производителям перца примерно одну
