Там, за зорями. Пять лет спустя - Оксана Хващевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Масько что-то забормотал, но участковый слушать не стал, отвернувшись, кивнул Злате, старушкам и, сев в машину, уехал.
Несколько минут все молча смотрели вслед удаляющейся милицейской машине, а потом как-то разом заговорили. Толик и Алка стали благодарить Злату, но девушка лишь махнула рукой и подошла к бабе Нине, бабе Мане и Тимофеевне, на ходу потирая лоб и чувствуя, как начинает болеть голова. Ну вот, опять она разволновалась, разнервничалась, и, наверное, снова подскочило давление. А ведь врач предупреждала ее: никаких волнений, никаких нервов, стрессов и прочего.
В тридцать лет при первой беременности это чревато последствиями, а Злата снова забыла, что уже не одна. Она, как и прежде, думала обо всех в деревне, забывая, что теперь должна думать только о крошечном существе внутри себя. В первую очередь только о нем.
— Ой, Златуля, Маські табе па гроб жызні даўжныя! Каб не ты, точна б Толіка ўпеклі ў ЛТП! — обратилась к ней баба Маня. — Каб ты чула, як Маслючка галасіла, калі ўчастковы ска заў, што забярэ Толіка. Канешне, без яго яна тут зусім загіне.
— Баб Нина, а вы действительно вчера ничего не видели? — спросила Полянская старушку. — И вы, баб Валя, тоже?
— Да я, Златуля, и не поняла сразу, что ж такое грохнуло! Я только от Максимовны пришла, собралась спать ложиться! А тут как стукнет что-то, и, кажется, прямо за стенкой! Ты знаешь, я подумала, может, памятник упал! Испугалась, а потом, когда легла, слышу — голоса! И слышала, как машина отъезжала! — быстро заговорила баба Валя.
— Ой, ды цыц ты! Чула яна… — перебила ее баба Нина, поморщившись. — Ведаеш, Златуля, мы тут адныя жывом, мы мо што і бачылі, і чулі, толька ці ж скажаш пра гэта? Прыедуць, хату падпаляць, і ніхто не найдзя тады! Бог іх бяры тыя пліты, хай бяруць, а хаты жалка будзе…
Злата снова потерла ладошкой лоб, чувствуя, как затылок наливается свинцом, а во рту появляется неприятный кисловатый привкус. Почувствовав внезапную слабость, она пошатнулась и, не обращая ни на кого внимания, боясь упасть, пошла к лавочке около дома Масько, на которую тяжело опустилась. Закрыв глаза и прижавшись головой к забору, девушка постаралась глубоко дышать, понимая, что еще немного — и потеряет сознание.
— А божачкі мае! Златуля! — всплеснула руками баба Маня. — Унучачка мая! Што здарылася? Што з табой? Табе дрэнна? Мо скорую?
Тимофеевна, оказавшаяся рядом раньше всех, приложила ладонь к ее холодному лбу с выступившими капельками пота.
— Што сталі, дурні? Вады нясіця хутчэй! — гаркнула на Маськов баба Нина и, с усилием опираясь на палку, подошла к девушке. — Што гэта з ёй зрабілася? Ох-ох! Маладыя цяпер зусім слабыя! Мо галава закружылася? Ці даўлення падскочыла… Мабыць, буры сёння, точна, кажысь, уранні перадавалі!
Толик Масько принес кружку холодной колодезной воды, которую Злата выпила, интуитивно прижимая ладонь к животу. Посидев еще немного вот так и чувствуя, как приступ дурноты понемногу проходит, она открыла глаза и обвела взглядом встревоженные лица, склонившиеся к ней.
— Ну, што, Златуль? Ну, як? Лепш, не?
— Валя, курва старая, чаго стаіш, як стоўб? Ты мядычка ці не? Бяжы скарэй да мяне, нясі танометр, мо трэба даўленне памераць!
— Баба Нина, все нормально! — запротестовала девушка. — Не надо тонометр! Мне уже лучше, правда! Я еще немного посижу, и станет совсем хорошо!
— Златуля, да што ж гэта! Ладна, мы ўжо старыя! Нам ужо даўно паміраць пара, а ты ж маладая яшчэ! Трэба к доктару з'ездзіць, аналізы здаць! Шчас нельга сябе запускаць, хвароб разных у свеце хапае…
— Нет-нет, правда, вы не волнуйтесь! На самом деле такой «хворобой» все женщины однажды заболевают! — девушка слабо улыбнулась. — Я просто беременна!
Злата стояла у окна, нервно теребя крестик на цепочке. Она стояла так достаточно долго, глядя в осеннюю даль за стеклом. Полянская видела все те же поля, ощетинившиеся бурым жнивьем, лесок посреди поля, далекий лес на горизонте, как будто между небом и землей, и тяжелые осенние облака, которые ветер гнал по голубому небосклону, то закрывая ими солнце, то вновь освобождая и позволяя солнечным лучам отражаться в мокром асфальте. Злата смотрела в окно, боясь обернуться, даже шелохнуться, и всей душой желала оказаться как можно дальше отсюда. Слишком тяжело было выносить происходящее.
Полянская знала, что так будет. Знала, что этого не избежать. Много раз представляя этот разговор, девушка догадывалась, что будет тяжело, но было ужасно. Полянская оттягивала неизбежный разговор с мужем, трусливо надеялась, что все устроится само собой. И в общем-то устроилось. О том, что она беременна, Блотский узнал от бабушки, которая, не утерпев, позвонила, чтобы поздравить внука со столь замечательным событием.
Утром следующего дня, войдя в дом, Алексей уже знал, что Злата ждет ребенка, вот только не от него. Девушка, стоило ей лишь взглянуть в лицо мужа, искаженное болью, страхом, недоверием и растерянностью, все поняла. Встретившись с ним взглядом, она почувствовала, как что-то как будто обрывается внутри, причиняя страдания. Его боль она ощутила почти физически, не в состоянии осознать, что ж она наделала. Ведь она не просто разрушила их семью, разбила Леше сердце, изменив и предав. Она разбила вдребезги ту безоглядную веру, то особенное доверие и понимание, всегда существовавшие между ними. Она разорвала нить, невидимую, но крепкую, которая соединяла их.
Все эти годы с первой встречи они были половинками одного целого. Только сейчас, когда изменить что-либо не представлялось возможным, Злата поняла это. И то, что сейчас происходило, причиняло боль им обоим. В первые мгновения Леша даже не знал, что сказать. Он просто стоял и смотрел на нее. Злата тоже молчала, не находя слов, и взгляд его выдержать не смогла, поэтому, отвернувшись, подошла к окну, да так и застыла там.
— Злата, — заговорил Блотский, нарушая это тягостное страшное молчание и пытаясь начать разговор. Откровенный разговор, который объяснил бы ему, что, отчего и почему произошло, и, возможно, заставил бы ее не принимать поспешных решений, не рубить с плеча.
Но Злата не могла говорить. Не могла объяснять, оправдываться, врать, как не могла и сказать правды. Достаточно и того, что было очевидным.
Девушка не могла сказать Леше, что не любила, что все это время на протяжении пяти лет лелеяла в душе мечты и воспоминания о другом мужчине. И уж, конечно, Полянская не могла признаться Леше, что ждет ребенка от Дороша.
Возможно, потом… Потом, когда боль не много утихнет
