Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

Я ожидала, что Кэл покачает головой, или нахмурится, или скривит губы, но вместо этого брат слегка улыбнулся мне — совсем чуть-чуть, но я прекрасно помню эту улыбку. Стоя под голубым сиянием Mayhem, опершись локтем о стойку бара, направляю ту же самую улыбку на него и Лэти. Я всегда представляла себе, каково это — видеть Кэла с бойфрендом, но никогда не думала, что он будет таким… мирным. Гармоничным.

Счастливым.

Кэл поворачивается, Лэти наклоняется к нему, и я краснею, когда руки моего близнеца находят талию моего лучшего друга третьей степени, крепко сжимая, украдкой целуя его, заставляя мои уши краснеть.

— Вы, ребята, отвратительны.

Голос Джоэля привлекает мое внимание, и когда я, хмурясь, поворачиваюсь к нему, он занят тем, что наблюдает, как пальцы Шона кружат в моих волосах. С тех пор как мы стали парой, Шон не скрывал, что мы с ним вместе — что я принадлежу ему, а он мне. Его руки всегда на мне, всегда задевают, держат или трогают, и, хотя я никогда бы не подумала, что мне это так понравится… это Шон, и я скучаю по шероховатости его пальцев, когда они не где-то на мне. Я наклоняю подбородок, чтобы улыбнуться ему, стоящему позади меня.

— Думаю, он ревнует.

Шон улыбается мне сверху вниз, его зеленые глаза полны удовлетворения, и он продолжает играть с моими волосами.

— Наверное потому, что Ди постоянно заставляет его спать на диване.

— Мне нравится спать на диване, — возражает Джоэль, и Ди выгибает идеально очерченную бровь.

— Нравится?

Боже, эти двое все еще воюют — постоянные ссоры и примирения. Клянусь, они делают это только ради примирительного секса, которым Джоэль всегда хвастается, и судя по постоянной враждебности Ди — ей он нравится не меньше.

Джоэль борется за спасение.

— Я имею в виду… конечно, нет. Нет. Я ненавижу это. Серьезно ненавижу.

Я хихикаю, уткнувшись в грудь Шону, когда Ди бормочет что-то о том, что теперь Джоэль будет спать в ванне, и Джоэль ухмыляется ей, прежде чем прошептать что-то на ухо, что я, слава богу, не слышу. Руки Шона обвиваются вокруг моей талии, притягивая меня сильнее, и я таю в его объятиях.

— Я нервничаю из-за сегодняшнего шоу.

Я поворачиваюсь в его объятиях и обхватываю руками его шею, наморщив лоб.

— Ты ведь никогда не нервничаешь.

Шон одаривает меня мягкой улыбкой, а затем целует кончик моего носа.

— Знаю.

— Почему ты нервничаешь?

— Из-за тебя.

Я снова морщу лоб.

— О чем ты говоришь?

Шон ухмыляется и проверяет свой телефон.

— Ты готова отправиться за кулисы?

По дороге я задаю ему еще миллион вопросов, на которые он не отвечает. И никто из других парней не потрудился ответить мне, хотя я могу сказать, что они знают, что-то происходит. Шон пристегивает гитару у меня на шее, потому что я слишком занята, беспокоя всех, и я не прекращаю забрасывать вопросами их затылки, пока мы не оказываемся на виду у толпы.

Шон бросает мне последнюю улыбку через плечо, прежде чем занять свое место на другом конце сцены Mayhem.

Все шоу я жду, чтобы узнать, о чем он говорил. Я жду чего-нибудь странного, чего-нибудь необычного. Но ничего не происходит. Мы играем наши хиты, толпа выкрикивает их нам в ответ, и накал в комнате нарастает и нарастает, пока я не убеждаю себя, что парни, должно быть, просто издевались надо мной.

Все идет как обычно.

Пока не происходит это…

— Мы хотим сделать кое-что немного другое сегодня вечером, — объявляет Адам в микрофон ближе к концу нашего выступления, и я смотрю через сцену на Шона. Он смотрит на меня в ответ, его рваные черные джинсы и винтажная черная футболка поглощают синий оттенок огней сцены. — Мы с Шоном работали над чем-то новым, — продолжает Адам, его голос звучит приглушенно в какофонии моих мыслей. — Вы хотите это услышать?

Когда крики толпы начинают отражаться от стен, Адам улыбается мне. Наконец я отвлекаюсь от Шона и хмуро смотрю на нашего вокалиста, который хихикает, прежде чем снова повернуться к публике.

— Это кое-что акустическое.

Роуди выносят на сцену два табурета, Майк перекладывает палочки в одну руку, а Джоэль снимает гитару с шеи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Шон написал эту песню, и она чертовски потрясающая.

Адам берет акустический Гибсон, который ему вручает роуди, а Шон обменивает свою гитару на бесценный старинный Фендер, на котором играл для меня в первый раз, когда я посетила его квартиру. Он садится на табурет рядом с Адамом, а Джоэль и Майк уводят меня со сцены.

— Что он делает? — спрашиваю я, не в силах оторвать глаз.

Ребята ничего мне не отвечают. А может, отвечают, но я их просто не слышу. Мои глаза, мои уши — каждая частичка меня настроена на Шона, наблюдая, как он сидит рядом с Адамом с Фендером на коленях.

В последний раз я видела их такими, когда была в пятом классе, наблюдала за ними на шоу талантов в средней школе. В тот день я думала, что влюбилась.

Сейчас я действительно люблю.

— У этой песни еще нет названия, — говорит Шон, настраивая микрофон перед собой, и я улыбаюсь нехарактерной нервозности в его голосе.

Он откашливается, ставит микрофон на место и откидывается назад. Когда начинает играть, отказавшись от дальнейшего вступления, его пальцы перебирают аккорды, которые дергают струны моего сердца.

Его прекрасный голос наполняет комнату от стены до стены, касаясь каждой души в толпе. Каждый поклонник слушает мелодию его гитары, звук его голоса, слова его песни.

Шон поет о девушке, которая была солнцем, и о том, как он ушел от нее. Он поет о крышах и закатах, о тайнах и мечтах, о душевной боли и шести годах.

Шон поет о любви.

Его зеленые глаза находят меня с другого конца сцены.

Он поет мне.

Майк обнимает меня за плечи, по моим щекам текут слезы, и когда песня Шона затихает, я не могу удержаться — пересекаю сцену, пока не оказываюсь рядом с ним.

Стоя перед его табуретом, я вытираю слезы под глазами, не зная, что сказать.

— Я люблю тебя, — говорит Шон первым, его голос разносится через микрофон и заполняет всю комнату. Он встает и вытирает остатки моих слез мягкими подушечками больших пальцев, и я знаю, что он собирается поцеловать меня.

— Я тоже тебя люблю, — говорю я, когда его губы оказываются на полпути к моим, и он замирает, прежде чем опустить их до конца. Всего на секунду, ровно на столько, чтобы я потерялась в обещаниях этих зеленых глаз, а потом его губы завладевают моими.

Фанаты взрываются аплодисментами, но Шон целует меня так, словно их тут вовсе нет. Он целует меня так, словно мы вдвоем — на кухне автобуса, на крыше моей квартиры, на крыше пентхауса. Целует меня на глазах у всех, на сцене, чтобы все видели, и я знаю…

Я знаю, где мы будем через шесть лет.

ЭПИЛОГ

Шон

— Из-за тебя я опоздаю, — говорю я, и Кит хихикает у моего рта.

Мне нравится этот звук, потому что я единственный, кто может заставить ее издавать его, и она ненавидит, что не может остановить меня от этого при каждом удобном случае.

— Иди.

— Серьезно, — говорю я между поцелуями, слишком потерявшись в ощущении ее длинных волос, скользящих между моими пальцами, атласных губ, соблазняющих меня, сексуальных бедер, прижимающихся к моим. Я толкаю ее дальше на кухонный стол и крепче прижимаюсь к ее ногам.

— Нам нужно идти.

— Тогда прекрати целовать меня, — приказывает Кит, и ее голос звучит как осуждающий, задыхающийся стон, который возбуждает меня ещё сильнее.

Я отрываю свои губы от ее и прижимаюсь к ее горлу.

— Нет.

Ее пальцы вплетаются в мои волосы, когда она отдает контроль, на самом деле не давая его. Она играет на мне так же хорошо, как на шестиструнной гитаре, точно зная, как прикоснуться ко мне, чтобы заставить делать все, что она хочет. Я посасываю кожу в изгибе ее шеи, когда наконец вытаскиваю ее из джинсов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})