Во всём виноваты «Битлз» - Максим Капитановский

Сильный фурор однажды произвела джинсовая рубашка, на изнанке которой кто-то внимательный разглядел маленькую этикетку с надписью «prison № 34» (тюрьма № 34). То ли действительно к нам неведомыми путями попала рубашка американского заключённого, то ли пошита она была в этой тюрьме, только поглядеть на раритет на Психодром приезжали из отдалённых районов.

Конечно, молодёжь не постоянно думающая о строительстве коммунизма, а отвлекающаяся на всяких там Битлов-Роллингов очень раздражала власти. Длинноволосые заджинсованные юнцы настолько выбивались из румяного плакатного ряда мордастых бамовских комсомольцев, что только законченный ангел вроде матери Терезы не начал бы их тут же хомутать по полной программе. Но матери Терезы в семидесятых в Союзе водились в очень ограниченном количестве.

«Хомутать» — это тоже слово из тех времён. Преступника или хулигана милиция могла задержать, арестовать или в крайнем случае повязать, но уж никак не захомутать. Ведь хомутали обычно не менты, а какие-то мутные структуры вроде комсомольских оперотрядов, сросшихся со спецотделами КГБ по делам молодёжи.

Для самих хомутов «захомутать» означало под любым предлогом забрать несколько волосатиков в опорный пункт народной дружины, поиздеваться там над ними всласть, при удаче избить, а при санкции подстричь тупыми ножницами для металла.

В какой-то момент в самодеятельной продаже на точках вдруг появились штаны с американским флажком на заднем кармане. Как ни странно — «made in Югославия». Джинсы были качественные и шли нарасхват, но наличие на них символики в лице флага самого махрового антикоммунистического государства делало попавшихся хомутам носителей очень уязвимыми для обвинения в пропаганде капиталистического образа жизни.

Самые умные и хитрые серьёзно отбрёхивались: «Так ведь это же на жопе!»

Порой это выручало.

В любом случае захомутанные, как правило, за отсутствием состава настоящего преступления к вечеру отпускались и плелись домой под одеяло зализывать раны и отращивать волосы до следующего раза.

Ну никак ребята, уделявшие своей внешности такое внимание, государство устроить не могли. А зря! Из волосатиков потом много хороших людей повырастало, да и Пушкин в своё время писал: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей».

Для девчонок, у которых был физический недостаток — косолапие, настал звёздный час. Держать ступни под углом сорок-сорок пять градусов стало так же модно, как носить короткие юбки ВООБЩЕ. Трудно сказать, откуда взялась такая манера, — наверное, её выдумали девицы со слегка кривоватыми ножками. То, что раньше маскировалось юбками средней длины, с вхождением в моду «супермини» стало невозможным. Пришлось прибегать к особенным ухищрениям. И заинтересованные молодые дамы к подобному ухищрению прибежали. Конечно, с модным косолапием большие проблемы возникали у юных балерин, но, с другой стороны, кривоногих танцовщиц не так уж часто берут в балет.

Белые короткие носочки, также мгновенно вошедшие в моду вкупе с косолапием, придавали девчонкам небывалую сексуальность, с успехом накладывавшуюся на общий принцип свободной любви под лозунгом «Make love, not war!» — буквально «Делайте любовь, а не войну!»

Естественно, войну у нас никто делать не хотел, зато любовь делали с удовольствием и совершенно замечательно.

Официально джинсы считались одеждой антисоциальной. На первом, втором и третьем этапе в них не пускали в кафе и рестораны. Тем не менее все, кому было положено настаивать на идеологическом вреде джинсовости, после работы с удовольствием напяливали американские штаны и отдыхали в них от чёрных глухих костюмов.

Как ни странно, первые шаги по публичному признанию джинсов выходной одеждой сделал комсомол. Комсомольские деятели средней руки стали появляться на молодёжных мероприятиях в джинсах и… пиджаках с галстуками. Таким образом, верх функционера с непременной кожаной папочкой олицетворял официальность мероприятия, а низ — крайний демократизм и близость к народу.

Жаль, что об этом не знали Роллинги — Джаггер и Ричард, через несколько лет наповал убившие публику, появившись на светском приёме в джинсах и гражданских пиджаках.

Правда, надеть ещё и галстуки им на ум не пришло.

Цитата из БСЭ: «Международный день защиты детей (1 июня) — день мобилизации межд. общественного мнения на борьбу и защиту детей от угрозы войны, за сохранение здоровья детей, за осуществление их воспитания и образования…

Установлен в 1949 г. Проводится с 1950…»

Когда 2-й Московский конгресс Международной федерации женщин в нечеловеческих муках родил этот праздник, предполагалось, что всё последующее время уж кто-кто, а советские дети будут надёжно защищены и всяко-разно обеспечены. Но провидению в лице определённых структур было угодно, чтобы тысячи детей, родившихся именно в год первого проведения Дня их защиты, через двадцать лет возненавидели эту дату, перевернувшую и исковеркавшую их молодые жизни.

30 мая 1971 года на Психодром, где вечерами на скамейках собиралась джинсовая молодёжь, негромко пела под гитару битловские песни и обменивалась новостями, пришли два молодых человека. Их внешность и манеры разительно отличались от хипповых образцов. Больше того, почти одинаковые стереотипные костюмы и причёски навевали подозрения… да нет, не вызывали сомнений в их причастности к Конторе. К вящему ужасу в общем-то совершенно безобидных «детей цветов», молодцы предъявили удостоверения сотрудников КГБ и завели с обалдевшими хиппи специальные разговоры. Содержание беседы было такое: «…вот, мол, вы наверняка все хорошие ребята, настроены за мир против войн, жалко, правда, что не комсомольцы, но это дело поправимое. Короче, вместо того чтобы коптить небо и нервировать и так загруженные по самые уши органы, почему бы не принести ощутимую политическую пользу и не продемонстрировать своё отношение к грязной войне, развязанной американцами во Вьетнаме. В общем, послезавтра, в День защиты детей, все дружно с плакатами и убеждениями собираемся здесь и на Пушкинской в двенадцать. И вперёд к американскому посольству — гнезду и рассаднику сами знаете чего. Автобусы предоставим!»

Постоянные посетители Психодрома, неоднократно уже битые дружинниками и стриженные оперотрядами, впервые видя такую открытость и благожелательность, в себя не могли прийти от радости. Неужели государство наконец перестало видеть в них скрытых врагов и тунеядцев и, наоборот, разглядело здоровые молодые силы, способные содействовать мирным инициативам? И все сразу бросились звонить друзьям и знакомым. Благородный порыв не смогли омрачить даже несколько матёрых комсомольцев, побывавших на следующий день в местах скопления молодёжи. Комсомольцы, видимо, владели какой-то секретной информацией, потому что в один голос отговаривали «системных» выходить первого числа на демонстрацию.