Хранитель света и праха - Наташа Мостерт

Слезы беззвучно катились по щекам. Сердце надрывалось от той ужасающей утраты, которая постигла ее. От осознания, что все, что осталось от многих женщин, обитавших здесь, поругано, сожжено дотла, и даже сама память о них уничтожена. Слабый звук осыпающегося праха донесся до нее. Она оглянулась и стала всматриваться в густую темноту, словно ожидая увидеть кого-то. Но никого не было.

Никого.

Только теперь она поняла. Он и не собирался приходить. Он не намеревался предоставлять ей шанс побороться с ним за жизнь Ника.

— Нет! — вскрикнула она, но голос прозвучал слабо. — Где ты? Покажись!

Но, увы, она была одна. Только ветер гудел в деревьях и убогая луна скользила по небу — словно тоже изувеченная, растерзанная, почти убитая.

МУЖЕСТВО

Для того чтобы развить киай,[70] надо найти в себе кокоро, т. е. мужество… неустрашимый дух. Это значит никогда не смиряться с поражением.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Фотография Молли и Хуана, стоящая на столике рядом с кроватью, была сделана задолго до того, как оба они погибли. Она лежала, забытая, в коробке из-под обуви среди других их снимков, скопившихся за годы. Только несколько месяцев спустя после смерти родителей Миа обнаружила ее. И с тех пор она стоит на ее туалетном столике — чтобы они всегда были рядом.

Иногда, вглядываясь в лицо матери, она думала о том, как та встретила смерть. Какие мысли роились у нее в голове, когда она боролась с течением, держа в руках тело отца, который был без сознания и тянул ее ко дну. Наверное, она испытывала страх. Но чего она боялась больше: утонуть или потерять свою ношу, без которой вполне могла бы выбраться на берег и спасти свою жизнь?

Прошлой ночью, направляясь в пристанище, Миа знала, что сделает точно такой же выбор, как и ее мать. Но в отличие от Молли, которой представился этот последний шанс побороться, противопоставить свою силу силе течения, она, Миа, оказалась лишенной возможности ответить на вызов. Уклонившись от встречи с ней, Эш тем самым полностью вывел ее из игры. И ей оставалось только гадать, каким образом он собирается забрать жизнь Ника.

Миа отвернулась от фотографии и взяла свою кожаную куртку. До боя оставалось несколько коротких часов. Она сделала для Ника все, что могла, теперь ей оставалось только наблюдать со стороны. Бедный Ник. Сегодня на рассвете она постучала в его дверь и притащила его, сонного и сбитого с толку, к себе в студию. Спустя час он покинул ее дом со знаком хранительницы на груди. Растворенной в этом кровавом алхимическом соитии кожи и краски была ее ци. Перед лицом неизвестной опасности это казалось слабой защитой, но что еще она могла сделать?

Если бы только Ник отказался от поединка. Но он уже настроился на него, и переубедить его было невозможно. В последний раз она попыталась спорить с ним, но безрезультатно. Он уже вошел в то ментальное состояние, в котором бойцы пребывают за несколько часов до выхода на ринг, и его разум был для нее закрыт.

Она уже выходила из комнаты, когда зазвонил телефон.

— Миа? Это Флеш.

Не дав ей возможности ответить, он продолжил:

— Я нашел книгу. Она жутко огромная.

Миа сжала пальцами трубку.

— О чем она?

— Ну, этого я пока не могу тебе сказать. Я нашел сайт, тут кроме самой книги много всякой всячины, похоже на какую-то научную ерунду. Но сама «Книга света и праха» пока что мне не поддалась. Она запаролена.

— Ты можешь взломать пароль?

— Я не знаю, — она услышала его вздох, — он из пятнадцати знаков.

Она взглянула на часы. Семь вечера. Бой Ника назначен на девять. Чтобы добраться до таверны на велосипеде — движение в это время сильное, — ей потребуется минут сорок, не меньше. Но все-таки она вполне укладывается, даже если ненадолго заскочит в офис.

Она взяла ключи.

— Я сейчас приеду. Скоро увидимся.

Самое тяжелое перед поединком — ждать. Не находя себе места, Ник ерзал на скамейке.

Он был один в раздевалке — если не считать отражения в зеркале напротив. В свете люминесцентных ламп его кожа выглядела желтоватой, а новенькая татуировка казалась большим черным синяком на груди. Два глаза, в одном — круг с тремя линиями.

Джей Си едва не задохнулся от ярости, когда Ник приехал на взвешивание с обновкой, из которой все еще сочилась кровь.

— Ты сделал эту татуировку сегодня утром? Ты с ума сошел? Кровотечение перед поединком — это недопустимо, ты идиот! О чем вы с Миа думали, черт вас раздери?

Лицо Джей Си просто пылало от злости, и он успокоился, только когда Ник встал на весы. На этот раз он сразу же прошел контроль. В прошлом — к большому огорчению Джей Си — ему нередко приходилось прыгать на скакалке для того, чтобы скинуть два или три лишних фунта, которые буквально приклеивались к нему в дни состязаний, как проклятие какое-то. Но сегодня не было никаких проблем. Вообще-то вес оказался даже меньше положенного.

Он снова прикоснулся к татуировке, располагавшейся прямо над сердцем. Теперь она останется с ним до конца жизни.

— Я думал, это может принести несчастье и противоречит правилам, — сказал он Миа утром, — теперь, когда мы вместе.

— Возможно, все правила, которые существовали раньше, теперь не имеют значения. Их нет.

Ее бледное лицо выражало сосредоточенность.

Ник вздохнул. Он согласился на татуировку, потому что считал, что лучше уступить в малом. Он определенно не собирался отменять поединок, как хотела Миа, так что если нанесение ему татуировки примирит ее с его решением, он был рад подыграть.

Он спрашивал себя, как она переживет все это. Он бы позвонил ей, но Джей Си запрещал своим бойцам вести какие-либо телефонные разговоры в раздевалке перед выходом на ринг. Никаких рыдающих жен и ребятишек с раскрытыми ртами — никто из них не допускался. Ничего, что могло бы отвлечь бойца от главной цели, расхолодить его, вывести из равновесия. Разрешено было входить только секундантам.

Ник пошевелил плечами. Он по-прежнему чувствовал эту странную, слабую боль под лопаткой, которая появилась после его последней тренировки с Эшем. Не то чтобы она очень досаждала, но все же беспокоила. В общем-то, не о чем волноваться, он даже ничего не сказал Джей Си. Только зря беспокоить его.

Над дверью висели большие круглые часы с простым белым циферблатом и крупными черными стрелками. Более тонкая красная стрелка отсчитывала секунды. Оставалось еще два часа.