Ложа чернокнижников - Роберт Ирвин

Пока я изо всех сил старался сосредоточиться на своем Спасителе, стало смеркаться. Девчонки закончили составлять гороскоп и ушли в дом. Не знаю, было ли это сознательной издевкой надо мной и моей религиозной медитацией, но из дома снова и снова гремел «Хор монахинь», включенный на полную катушку. Затем Мод опять вышла в сад. Она была голая.

— Отдай мне его, Питер. Теперь он мой, — сказала она и, взяв у меня крест, повесила его на шею, а потом пошла в дом, — Иди в постель, любовь моя, — бросила она через плечо. Я смотрел на ее сверкающие белые ягодицы, и обращенная к Иисусу мантра застыла у меня на губах.

В постели Мод разрешила ласкать себя и мне, и Салли одновременно. Я снова попытался войти в Мод, но она остановила меня со словами:

— Еще рано, дорогой. Немного терпения, и обещаю, что послепослезавтра в половине пятого дня я наконец буду твоей. Клянусь, я жажду этого больше, чем ты.

— В половине пятого послепослезавтра? — с сомнением пробормотал я.

— А над чем, как ты думаешь, мы весь вечер корпели? — спросила Салли, — Мы просмотрели астрономические таблицы и установили, что, с астрологической точки зрения, послепослезавтра днем — наилучшее время для Мод вручить тебе свою девственность.

У меня промелькнула мысль, что вся эта астрологическая белиберда, возможно, только очередная уловка, чтобы отсрочить наше соитие, но на лице Мод было написано выражение крайней похоти. Она жаждала меня. Она снова пыталась перепоручить меня Салли, но бритая Салли больше не казалась мне привлекательной, и я повернулся спиной к ней и к Мод. Готовясь уснуть, я вверил свою душу Иисусу и Израфилю, впрочем особо не надеясь ни на одного из них и, уж если на то пошло, не особо рассчитывая на то, что смогу уснуть. Я с ума сходил, вожделея Мод, но вместе с тем я начал осознавать, что она внушает мне ужас, — я боялся того, что она может вытворить своими парикмахерскими ножницами в следующий раз. И еще я боялся, что если усну, то могу не проснуться, и что если умру не исповедавшись, то буду проклят на веки вечные. И вот, пока я лежал, не в силах сомкнуть глаз, мне показалось, что я слышу чей-то свист. Мелодия показалась мне знакомой, и когда я уже начал отрубаться, я понял, что это была мелодия песни «Еще вчера все мои невзгоды казались такими далекими».

11 августа, пятница

Мне приснился Пан, который носился и свистел в нашем лесочке. Я спал долго и, когда проснулся, обнаружил, что я в постели один. Мод делала свои каратистские упражнения в саду. Только в этот раз она как мишень использовала Салли. Она наносила удары обратной стороной кулака, выполняла блоки, делала круговые удары ногами. Однако она старалась останавливать свои удары, так что в конце концов Салли отделывалась лишь легкими ушибами. Со своей стороны, Салли ограничивалась чисто символическими попытками защищаться.

Понаблюдав за ними, я вернулся в дом и приготовил себе завтрак. На кухонном столе стояло уже два гнома. Вскоре после того, как я принялся за кукурузные хлопья, пошел дождь, и на кухню вбежала Мод и заключила меня в свои мокрые и потные объятия, и в этот момент я понял, что погубил себя по собственной воле, потому что я предпочитаю тело Мод милосердию Иисуса Христа. Довольно гаденькая мыслишка для человека, жующего кукурузные хлопья.

Что касается второго гнома, Салли нашла его на крыльце, и кто-то снова стащил наше молоко. Если оставить в стороне все возможные хтонические и сатанистские коннотации, это означало, что мы остались без молока. Кроме того, надо было отправить письмо Деннису Уитли, так же как бланк почтового заказа, который заполнила Мод. Поэтому было решено, что Салли снова отправится в город. Чтобы скрыть свою бритую голову, Салли повязала один из шелковых шарфов Мод на манер тюрбана и заняла у нее зонтик, потому что к тому времени моросящий дождик успел превратиться в настоящий ливень.

Я забросил диссертацию, по крайней мере, на время, и утро тянулось медленно. Мне было нечем заняться кроме дневника. Вспоминая среду и свой приход от амилнитрита, я подумал, что не только истинная природа реальности слишком тонкая материя, чтобы ее можно было описать. Все вокруг слишком неуловимо, чтобы это можно было описать словами. Взгляды, которыми обмениваются Салли и Мод… смутное ощущение того, куда увлекает меня Мод… запахи позднего лета… Все это невозможно перенести на бумагу. Реальность — это не цепь событий, не последовательность действий, производимых Мод, Салли и мной. Реальность — это непрерывная смена бесследно тающих ощущений, для которых я вообще не могу подобрать слов. Каким образом в мире все происходит именно так, а не иначе, — неожиданный дождь, обыденность обычных вещей, мимолетность всего и слабый намек на то, что за всеми этими преходящими ощущениями кроется нечто, — я могу проследить их мысленным взором, но мне никак не запечатлеть их на бумаге. В своем дневнике я могу писать о чем угодно кроме реальности.

Что касается истории, которую я могу рассказать, — истории, которую я пишу в своем дневнике, то мне пришло в голову, что она могла бы лечь в основу действительно хорошего романа. Возможно, художник слова вроде Денниса Уитли мог бы использовать нашу историю в одной из своих книг. Конечно, ему пришлось бы ее немного причесать и заставить нас выражаться красиво. Если я буду героем романа, то мне понадобятся более солидные знания в области оккультизма. Мне придется научиться ловко работать кулаками, стать знатоком по части тонких вин и лихо водить спортивные машины. Кроме того, на данный момент в нашей истории не хватает по-настоящему впечатляющего злодея в стиле Уитли. Нас должен преследовать метис с примесью еврейской крови, желтыми зубами и костлявыми руками, который действовал бы под именем графа де Сабарта и курил бы гаванские сигары в мундштуке из слоновой кости.

Уже было время обеда, а Салли все еще не вернулась, и я начинаю волноваться. Происходит что-то странное.

Прошло несколько часов. Солнце уже садилось ниже реи, а Салли так и не появлялась. Она вернулась, когда уже стемнело. И не одна.

— Я видела в городе Брайана Эпштейна! — громко оповестила она нас.

Однако стоявший рядом с ней в дверях насквозь промокший, жалкого вида человек был отнюдь не импресарио Битлз, а мистер Козмик.

— Эпштейн ничего не сказал, — продолжала Салли. — Только посмотрел как-то странно.

— Ничего удивительного, — ответил я. — С выщипанными бровями и ресницами ты и выглядишь довольно странно. Привет, мистер Козмик. Как тебя сюда занесло?

— Привет, дружище, — ответил он. Тут из спальни вышла Мод.

— Вообще-то я Дейвид Харгривз, но они зовут меня мистер Козмик, — сказал мистер Козмик.

— Ах да, я все о вас знаю, — ответила Мод и протянула ему руку в своей слегка нелепой манере великосветской дамы, и он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Что ты здесь делаешь? — не отставал я.

— А ты как думаешь? Тебя ищу.

Но прежде, чем я успел выжать из него что-нибудь еще, Салли закружилась между нами…

— Оп-ля! — воскликнула она и сорвала с головы тюрбан. На голом черепе Салли была татуировка в виде свернувшейся кольцами змеи, а в центре змеиных колец разноцветными буквами было написано: «Я — САЛЛИ, РАБЫНЯ МОД И ПИТЕРА».

— Ух ты, круто, — сказал мистер Козмик.

— Вот почему меня так долго не было, — пояснила Салли. — Мне пришлось тащиться аж в самый Олдершот, чтобы это сделать, — и она посмотрела на Мод, ожидая одобрения.

Но Мод сказала:

— Что ж, теперь, раз уж ты здесь, может быть, мы поедим?

Мистер Козмик пошел искать под дождем свой спальник и провизию, которую он заныкал в лесу. Салли объяснила, что наткнулась на мистера Козмика, он был сам не свой и пытался укрыться от дождя под деревом в конце нашей улицы, а когда она предложила ему пойти вместе с ней в наш домик, он только пожал плечами и согласился. Но Салли гораздо больше волновала ее встреча с Брайаном Эпштейном. Через два дня после встречи с Брайаном Джонсом это было уж слишком для простого совпадения. Может, конечно, она видела кого-то, кто был похож на Эпштейна. Она что, так и будет встречать знаменитых Брайанов каждый раз, когда пойдет в Фарнхэм? Хотя я не припомню еще каких-нибудь знаменитых Брайанов. Разумеется, дело в том, что у Салли окончательно поехала крыша. Возможно, все из-за всех этих наркотиков. Слава богу, что здесь Мод, потому что я бы не хотел остаться один в доме с чокнутой девчонкой, которую, как мне теперь кажется, я совсем не знаю.

Салли стала вынимать из сумки свои покупки. Среди них оказался фартук с оборками. И прежде чем заняться едой, Салли сняла всю одежду и повязала фартук. Мы с Мод ели за кухонным столом, а Салли нам прислуживала. Это было прикольное зрелище — тарелка со свиными отбивными, над которой торчат острые грудки Салли. Потом Салли с мистером Козмиком поели на матрасе в лежбищной. Мистер Козмик достал из рюкзака бутылку водки и, порывшись на кухне, нашел еще банку боврила. Так что мы все пили водку с боврилом — коктейль «Польский бизон» — так это, кажется, называется, и Мод, тоже порядком выпившая, стала меня лапать. В голове у меня мелькнула мысль, что то, что начиналось в этом домике как сельская идиллия, теперь превращается в уменьшенную версию клуба «Плейбой» в зеленом поясе Лондона. Похоже, один я не знаю, что здесь, черт побери, творится.