Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк - Антонина Коптяева

Серая наволочь совсем затянула небо, колкая крупа посыпалась, зашуршала по тесовым и железным крышам.

— Зима подкатывает? — Цвиллинг, весело щурясь, подставлял лицо под бодрящие ледяные иголочки. — Не заметили, как проскочило лето, и осень уже проходит.

Он уезжал в Петроград. Его избрали делегатом на II съезд Советов.

— Пока здесь хозяйничают дутовцы и соглашатели. Но скоро, дружище Александр, мы начнем настоящие бои с ними.

— Вот посмотрим, как сегодня Булкин, Барановский и Архангельский примут на исполкоме Совета наш протест против передачи ими местной власти в руки казаков, — с подчеркнуто будничной озабоченностью отозвался Коростелев.

Он беспокоился, хотя старался держаться твердо: «Всю рефлексию побоку». Но поневоле шевелилась в душе боязнь новой утраты: уехал и до сих пор не вернулся Кобозев, а теперь Цвиллинг уезжает. Кто знает, куда бросит его буря революционной борьбы? Вдруг он тоже не вернется?

Потому и приглушал Коростелев праздничное настроение товарища.

— Как примут протест? — веселое оживление на лице Цвиллинга сменилось язвительной усмешкой. — Эсеры и меньшевики слишком заинтересованы в том, чтобы мероприятия атамана по охране города не проводились без их участия. А от кого они хотят обороняться? От рабочих — ясно! И ради этого они станут плясать под дудку атамана. Дутовскую дудку!.. — Это сочетание слов на мгновенье позабавило его, но смешинка угасла, и, сурово нахмуренный, сверкая глазами из-под разлетистых бровей, он воскликнул:

— Горький замечательно сказал: «Пусть сильнее грянет буря!..» В девятьсот пятом она разразилась с недостаточной силой. Сейчас мы должны завершить начатое.

— Тебе надо было родиться поэтом, — мягко укорил Александр. — А революция — тяжкий труд, требующий огромных жертв и страданий.

— Новое всегда рождается в муках, но даже эти муки — животворящий источник поэзии.

— Ты настроен возвышенно!..

— Как всегда перед боем. У нас объявился еще один враг — Комитет спасения родины и революции. Ты успел прочитать мою статью для «Пролетария»? Посмотри еще верстку, пожалуйста. Я называю их «Комитетом спасения родины от революции».

Казачий разъезд промчался по Николаевской к вокзалу. Стволы карабинов поблескивали за плечами, шашки вздрагивали, готовно прилегая сбоку. Цвиллинг посмотрел вслед казакам, но лицо его приняло то мягкое выражение, с каким он вспоминал о жене и сынишке.

— Может быть, ты и прав, отдаваясь целиком только делу революции, — сказал он негромко, приспосабливаясь к широким шагам Коростелева. — Но все-таки хорошо, когда есть уголок в сердце, где живут самые добрые чувства.

— Казачьи разъезды и караулы уже начали занимать главные здания города, — нарочито сухо напомнил Александр. — Правда, Дутов после первого объяснения на исполкоме Совета распорядился, чтобы казаки не претендовали на подчинение им армейской пехоты. Исполком, конечно, считает вопрос исчерпанным, но пехоты-то Оренбургского гарнизона уже нет — ликвидирована. А делегаты казаков заявили, что всю военную власть, переданную Дутову губкомиссаром Архангельским, они используют для подавления неугодных им группировок.

— Я не закрываю глаза на сложность обстановки, — возразил Цвиллинг. — Но Барановский и Семенов-Булкин напрасно рассчитывают, что, высказываясь против передачи власти казакам, они снимут с себя ответственность, передав ее Дутову через Архангельского.

— Вряд ли они беспокоятся сейчас об этом, — не согласился Коростелев. — Ведь в новую, так называемую «революционную власть» вошли не только казаки и губкомиссар — эсер Архангельский, лебезящий перед Дутовым, но и представители местных Советов всех партий, кроме большевиков. Город фактически уже на военном положении. Нет, хорошо, что ты едешь в Петроград… Найди сразу Кобозева и все расскажи ему. Может, вместе приедете с Петром Алексеевичем. Ну, лады… Ждем. Доберешься один до вокзала?

— А чего? — Цвиллинг с виду беззаботно тряхнул своим чемоданчиком. — Можно сказать, налегке…

Они посмотрели друг другу в глаза и крепко обнялись.

Здание городской думы с высокими колоннами и широким подъездом красовалось на бывшей Центральной площади, где разбиты два садика: Александровский и… Собачий, разделенные Неплюевской улицей, напротив, за голыми деревьями, высились здания реального училища и городской театр, перестроенный из манежа, слева стояли казармы, еще левее гостиный двор. Место было людное.

В группе депутатов, уже собравшихся в просторном вестибюле думы, громко разглагольствовал плотный, подкрашенный брюнет с седой, нарочно оставленной прядью:

— Мы своей резолюцией отказали в доверии и поддержке образовавшейся в Петрограде самочинной власти.

— Казаки тоже голосовали?

— Само собой разумеется. Второй резолюцией мы поддержали наш революционный комитет — ему и вручена вся власть в Оренбурге и окрестностях. В Петрограде тоже организован Комитет спасения родины и революции — он принимает меры к восстановлению деятельности правительства. Версия об аресте Керенского — выдумка большевиков.

— Внимание! — предупредил один из слушателей, заметив Александра Коростелева, Джангильдина, Кичигина и Краснощекова — большевика из Орска, которые быстро прошли по вестибюлю и поднялись на галерею, где находились места для гостей.

Только что получено известие о большевистском перевороте в Петрограде, о низложении Временного правительства, и страсти сразу накалились до предела.

В сдержанном гомоне голосов на галерее выделялись отдельные, с нажимом произнесенные фразы:

— Помилуйте, князь Николай Николаевич — герой Кавказского фронта…

— На бирже дела аховые…

И самоуверенный баритон какого-то «политика»:

— Образовано новое министерство: председатель — министр Ленин, министр иностранных дел — Троцкий, министр внутренних дел — Луначарский. Но им предъявлено категорическое требование: немедленно остановить гражданскую войну и образовать революционную власть с участием всех партий.

— Какая чушь! — возмутился Александр Коростелев. — Упрекают большевиков в том, что они вызывают гражданскую войну, а сами дают полную волю вождям казачества для кровавых расправ с народом.

— Но теперь, кажуть, объявилась нова политическа власть — Комитет спасения, — с лукавой усмешкой сказал Краснощеков. — Вывеска атаману подходяща.

Небольшой, но высокий зал думы был переполнен. Галерея ломилась от нахлынувшей публики, желавшей послушать прения. Все хозяйственные дела, обсуждавшиеся здесь в течение нескольких месяцев почти ежедневно, были отодвинуты на задний план жгучим вопросом об отношении думы к большевикам.

Председатель — бойкий журналист Корчагин произнес скорбную речь:

— Нашу родину постигло несчастье: в Петрограде большевики захватили власть, и всюду воцарилась анархия. На улицах городов стрельба. Теперь уже имеются точные сведения об аресте Временного правительства. Для нашей страны бьет двенадцатый час. Но родина принимает вызов, и авантюра Ленина будет ликвидирована.

— Мы выслушаем все их наскоки, а ответим на них в своем «Пролетарии», — сказал Александр Коростелев товарищам.

Слово было предоставлено губернскому комиссару, эсеру Архангельскому. Он заговорил с трагическим пафосом:

— В тот момент, когда Временное правительство на пороге Учредительного собрания решало наболевший вопрос о земле, большевики вознамерились захватить власть в стране.

— И захватили!.. — дерзкий голос с галерки (похоже, Харитона Наследова).

Зал колыхнулся, насторожился. Архангельский, будто не обратив внимания на выкрик, но сразу забыв о риторике, продолжал уже в ином стиле — вот-вот сорвется на брань.

— Самара, Уфа, Москва, Петроград заняты большевиками… Фронт и общество требуют восстановить Временное правительство. Полумеры не помогут. Мы долго колебались, но выбора нет. В Оренбурге введено военное положение, и вся полнота власти передана атаману казачьего войска. Войсковой атаман Дутов категорически заявил, что здесь захват власти большевиками не будет иметь места.

— Это мы еще посмотрим! — уже в несколько голосов дружно ответили с галерки.

Городской голова Барановский объявил, что он пригласил на заседание Дутова, и попросил предоставить ему слово.

— Какие трогательные альянсы! — сказала Мария Стрельникова. — Об этом стоит написать мемуары, чтобы лет через полсотни, когда исчезнут предательство и лицемерие, люди имели представление о том, какая шла борьба.

Дутов уже стоял на трибуне, окидывая собрание властным взглядом.

— Мне приходится выступать здесь при очень тяжелых условиях, — заговорил он негромко, явно не заботясь о том, чтобы его услышали на галерке. — Мое имя произносится на всех перекрестках, поэтому я хочу открыто сказать, к чему я иду. Я заявляю, что мы, казачество, всеми мерами будем поддерживать Временное правительство. Я имею одобрительные по этому вопросу телеграммы от всех казачьих войск. А Дон пошел еще дальше: он пригласил Керенского в Новочеркасск, где гарантирует Временному правительству полную безопасность. — Дутов смолк, проверяя произведенное его словами впечатление, и снова оглядел зал.