Северная сторона сердца - Долорес Редондо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце коридора кто-то открыл дверь, и до нее донесся грохот десятков трезвонящих телефонов, но в следующий миг он заглох: дверь снова захлопнулась. Количество вызовов в аварийном центре за последний час наверняка возросло. Амайя только что смотрела время, но все равно еще раз взглянула на часы и повернулась к окну. Ей нужно было хорошенько все обдумать. Она попыталась мысленно привести в порядок числа и данные, услышанные в течение дня, но в голове царила путаница; мысли множились и повторялись, как на пороге сна, когда пытаешься бодрствовать. Амайе даже в голову не приходило уснуть. Для нее сон был не сознательным решением и не чем-то, от чего можно отказаться по собственному желанию. Сон приходил к ней, как вор, похищавший сознание, а она никогда не сдавала его без боя. Так было всегда: сон превращал ее в осужденного, ожидающего каждую ночь, когда палач склонится над ним, чтобы сообщить о приближении смертного часа.
И тогда…
* * *
Она очень устала, но знает, что уснуть не сможет, поэтому заставляет себя открыть глаза, спускает ноги с кровати и ощущает голыми ступнями тепло вощеного дерева. Смотрит на свои ноги, бледные и тонкие, ступающие по темному полу, когда она направляется к кроватям сестер. Глаза Розауры закрыты; кажется, она спит. Ее длинные, темные, как и у Флоры, волосы собраны в косу, лежащую на подушке, как верный домашний зверек. Флора читает, ее книгу освещает бронзовая лампочка с подставкой в виде нимфы; услышав приближение младшей сестры, она с досадой убирает книгу.
— Ты опять здесь? Что на этот раз?
Амайя судорожно вздыхает:
— Мне страшно, Флора, можно я лягу с тобой?
— Я же сказала: нельзя. Лучше тебе вернуться в постель, а не то хозяйка узнает.
Розаура открывает глаза и привстает, опираясь на локти, и, хотя все слышала, повторяет вопрос — так уж она устроена.
— Амайя, что с тобой, почему ты не спишь? — Терпеливо смотрит на сестру.
— Роз, мне так страшно, можно я буду спать с тобой? — Амайя чувствует, как у нее срывается голос, она вот-вот расплачется и всеми силами, которые уже на исходе, старается этого не допустить. Флора смеется, когда она плачет.
— Амайя, ты не должна бояться. — Розаура всегда разговаривает с ней как с маленькой: медленным, преувеличенно ласковым голосом. — Флора спит у двери, за ней сплю я; мы защитим тебя от любого монстра, призрака или вампира.
— Ну уж нет, ночью я никого не защищаю, я просто сплю, — обиженно возражает Флора. — И вы должны сделать то же самое. Выключаю свет.
«Нет, нет, нет, не выключай свет не выключай свет не выключай свет не выключай свет…»
Амайя очень устала, она чувствует, что все потеряно. В комнате тепло, но ее колотит озноб, от усталости слипаются веки. Она таращит глаза так старательно, что в уголках выступают первые слезы. И вот уже их не остановить: по лицу катится целый поток из страха, мольбы и тоски.
— Пожалуйста, — всхлипывает она, хотя от изнеможения голос звучит скорее капризно.
Розаура склоняет голову набок, тронутая ее слезами, поднимает одеяло и освобождает ей место.
— Ладно, иди сюда.
Амайя прижимается к сестре, и они превращаются в единый клубок. Издалека она слышит, как Роз что-то ей шепчет.
— Но тебе придется вернуться в свою постель, прежде чем хозяйка разбудит нас утром. Если она найдет тебя здесь, то разозлится. Ты слышишь, Амайя?
Но Амайя уже ничего не слышит. Почувствовав себя в безопасности, она крепко спит.
Пока не зазвонят колокола. Динь-дон.
…Амайя открывает глаза, надеясь услышать лишь тишину, подтверждающую, что громкий звон остался во сне. Но он раздается вновь — значит, колокола звонят наяву. Она садится на кровати и смотрит на сестер, удивляясь, почему звон не разбудил их. Прислушивается внимательнее и понимает, что, кроме звона колоколов, где-то слышится яростный гул: так гудит ветер или пламя. Что-то привлекает ее внимание; она поворачивается к двери и видит жемчужный шелк материнского халата, который летит по воздуху за ней следом, когда она скрывается в коридоре. Амайя вылезает из-под одеяла, спускает ноги с кровати и чувствует, что деревянный пол утратил свою теплоту: дом словно остыл. Она выглядывает в дверь спальни и замечает янтарный свет, льющийся из гостиной и освещающий середину коридора. Видит мать, шагающую прочь. Подол ее халата плывет за ней, как шлейф. Динь-дон. Амайя уверена, что это сон, не может такого быть, чтобы протяжный колокольный звон не разбудил весь дом, весь Элисондо.
Колокола надрываются. Амайя подносит руки к ушам, пытаясь приглушить их звон, а заодно грозный шум хриплого дыхания, заполняющий тишину между каждым ударом, как дурное предзнаменование. Оглядывается вокруг и видит, что из разных комнат в сторону гостиной ведут следы крови. Стараясь обходить кровавые пятна, она идет дальше, дрожа от холода и страха. В гостиной на полу лежит семья в полном составе: сначала взрослые, за ними дети — постарше и помладше, причем самый маленький не старше самой Амайи. Динь-дон, динь-дон, оглушительный звон отдается в стенах музыкальной комнаты, пробуждая воспоминание о Судном дне. А может, это насмешливый ковен колдунов и демонов явился на ее похороны? Амайя дрожит от холода и не может отвести глаз от мертвых рук, которые неподвижно лежат по бокам вытянутых в струнку тел; их головы направлены в сторону реки, другими словами — Амайя точно это знает, — в сторону севера. Мелкокалиберная пуля оставила на лбу у каждого темный кружок, который ужасает, потому что кажется маленькой бездной. У младшего мальчика, лежащего к Амайе ближе всего, волосы на макушке приподняты, словно во сне на него налетел сильный ветер. Кровь течет из