Запретный рай - Лора Бекитт

Обойдя здание, она толкнула дверь кухни. Здесь тоже работали ссыльные. Она надеялась, что даже если они поймут, в чем дело, то не станут ее выдавать.

Две кухарки с удивлением уставились на хорошо одетую женщину Эмили не стала терять времени:

— Прошу, позовите Келли!

Та пришла почти через четверть часа. Она не сразу узнала Эмили, а, узнав, встревожилась:

— Что случилось?

— Я ранила мистера Даунинга. А возможно, убила, — спокойно сказала Эмили.

— Он приставал к тебе?

— Да.

Келли прикусила губу.

— Твои дела плохи. Что думаешь делать?

— Пока не знаю. Ты согласишься укрыть меня до утра?

— Попробую. Только если полиция явится в «Колонию», они непременно заглянут ко мне!

— Хорошо, я уйду.

— Нет, оставайся. Я у тебя в долгу, — сказала Келли и отвела Эмили в свою тесную комнатку.

— Как видишь, здесь негде спрятаться. Надеюсь, если придет полиция, я успею тебя предупредить.

Таверна гудела, подобно пчелиному улью. Из-за стены доносился звон посуды, гул голосов, хлопанье дверей. Эмили не знала, сколько прошло времени, когда раздался звон колокола, извещавший об опасности.

Почти тут же на пороге появилась Келли.

— Они идут сюда. Я знаю, как это бывает. Станут расспрашивать посетителей, не видел ли кто чего-либо или не слышал. И, конечно, обыщут все комнаты, а прежде всего — мою и других ссыльных.

— Что же мне делать? Куда идти?

— Беги на берег. Единственная возможность — спрятаться на каком-нибудь судне. Хотя рано или поздно полиция доберется и до кораблей. Скорее всего, они прикажут не выпускать суда из гавани, — сказала Келли, развязывая принесенный с собой узел. Там были кенгуровая куртка, парусиновые штаны и пара грубых башмаков. — Надень это. В своем платье и легких туфельках ты далеко не убежишь.

Поспешно переодевшись, Эмили расцеловала подругу.

— Желаю тебе стать первой женщиной, сбежавшей из Хобарта! — сказала та и протянула Эмили бутылку с ромом. — Глотни. Это придаст себе сил.

Днем береговая линия с лесом корабельных мачт была хорошо видна издали, но сейчас ее окутывал мрак. Небо казалось светлее земли: на нем можно было разглядеть и проходящее через зенит созвездие Ориона, и стоявшую над северным горизонтом Большую Медведицу, и Магеллановы Облака.

Эмили бежала, не оглядываясь, готовая в любую минуту услышать позади шаги людей и собачий лай. Кровь шумела у нее в ушах, как океанский прибой, и сердце гулко стучало в груди. Ей было жарко, и от бега, и от рома.

Вдоль берега колыхались фонари, над океаном висела яркая плоская луна, но здесь было пусто и тихо. Слышались только плеск волн да тихий шепот ветерка в зарослях у самой воды. Мореходы предпочитали проводить ночь в таверне, а не на борту своих кораблей.

В гавани было много судов, в том числе китобойные парусники, на которых служил сброд, какой никогда не взял бы на борт капитан приличного торгового судна. Попасть на такой парусник для женщины было бы равносильно мучительной и позорной смерти.

Эмили искала судно, могущее стать раковиной, где она могла бы укрыться, как полинезийский бог, который несколько тысячелетий плавал по невидимому океану, познавая свою сущность, чтобы затем создать новый мир.

Приехав в Париж с Моаной, Морис Тайль не знал, смеяться ему или плакать. Сложности начались сразу, как только они высадились на материк. Моана в диком ужасе шарахалась от лошадей и ни за что не желала садиться в дилижанс. Она признавала единственный способ путешествия — морем, и чтобы доказать, что они никак не смогут добраться до Парижа по воде, Морису пришлось потратить немало времени.

Очутившись в столице, Моана задавала множество забавных вопросов. Например, каким образом парижанам удалось придать горам столь правильную форму, да еще так выдолбить их изнутри, что там появилась возможность жить. Морис постарался объяснить, что это вовсе не горы, а дома, построенные из камня, но, похоже, она не поверила.

Моана воспринимала город, как живой организм, растущий и меняющийся по своим законам, а его обитатели представлялись ей персонажами некоего фантастического сна. Она говорила, что у Парижа непонятная душа и холодное сердце.

Она привыкла к теплу, а здесь дул холодный ветер, шли дожди. Она всю жизнь носила только юбку из тапы, а в Париже ей пришлось облачиться в неудобное, стесняющее движения платье. Хорошо еще, что Моана видела такую одежду на Эмили.

Она пыталась ловить знакомые звуки и образы. Так, уличный шум напоминал ей гул морской раковины, а мостовая казалась похожей на океанское ложе. Она удивлялась, почему в Париже так мало зелени и такое «узкое» небо. Впервые увидев снежинки, не могла поверить, что они неживые. А однажды Морис увидел, как она осторожно трогает травинку, пробивавшуюся меж камней тротуара.

Как-то раз он услышал истошный крик жены: Моана в ужасе забралась на кровать, увидев хозяйскую кошку.

Если она и выходила из дома, то только с мужем; при этом испуганно жалась к нему. Как бы сильно ее поведение ни забавляло и ни умиляло Тайля, он не мог не испытывать тревоги, ибо прежней Моаны больше не было. Вместо жизнерадостной, гордой, смелой девушки рядом поселилось диковатое, забитое существо.

Она попала в мир, который могла открывать и познавать каждый день, но Морис видел, как сильно она тоскует, и начинал бояться того, что Моана постепенно зачахнет, как зачах бы под парижским небом любой экзотический цветок.

Он и сам скучал. Теперь у него вроде бы были деньги, но он не знал, на что их тратить, ибо все мечты оказались призрачными. Квартира, которую снял Тайль, была достаточно скромной: он не видел смысла в излишней роскоши. Моану не интересовали ни драгоценности, ни наряды. Двери в высшее общество для Мориса были закрыты, а пошлые интересы буржуа казались чуждыми его деятельной натуре.

В конце концов Тайль решил вернуться на военную службу. Вместе с тем в нем созрела мысль написать во все хоть как-то связанные с колониальной политикой ведомства и изложить свои соображения относительно действий губернатора и начальника гарнизона Маркизских островов. Это было вызвано не желанием отомстить, а жаждой справедливости.

А еще он собирался во что бы то ни стало найти свидетелей того, что происходило на Нуку-Хива и Хива-Оа. Не прошло и двух недель со дня приезда в столицу, как он вплотную занялся всем этим.

На то, чтобы составить грамотное донесение инспекторам колоний, а также обнаружить следы Рене и Эмили, у капитана Тайля ушла уйма времени. Ему очень помогло письмо отца Гюильмара главе общества «Пикпюс», где очень четко излагались претензии к колониальным властям. Священник не побоялся перечислить имена всех виновных, хотя ему пришлось остаться на острове в окружении этих лиц.