Холодная зона - Яна Завацкая

Ли дала волю нарастающему страху и гневу, позволив чувствам прорваться на лицо. Даже слезы заблестели в глазах. Она выглядела, как пораженная и перепуганная девочка — она так и хотела сейчас выглядеть.

— Да не переживай, Лийка, — парень с домброй пересел к ней поближе, хлопнул по плечу, — я вот чисто русский, меня Мишей зовут. Не дергайся так! Тут нет на самом деле вражды какой-то. Я лично русский националист. Поэтому я тоже считаю, что русским надо прекратить угнетать других и заняться уже наконец собственным национальным строительством!

— Золотые слова, — согласился Петр, — ну ладно, камрады, давайте начнем!

— Очень хорошо, — произнес Ресков, выслушав ее. Остальные «юные кобристы» замерли в потрясенном молчании. Но Лийя даже удовлетворения от этого не испытывала, — просто прекрасно. Молодец. Что было на собрании?

— Ничего особенного.

Лийя стала вспоминать детали. Они говорили. О том же, что писали в персоналах Карагёз и Талгыт. Еще один парень, Мухтарчик, рассказывал об истории великой Ак-Орды, Ли показалось, что это несколько преувеличенно, например, по этой теории русские целиком произошли от древних казахов. Но спорить она, конечно, не стала.

Дастан читал стихи на казахском — она ничего не поняла. Какого-то древнего акына. Потом говорили о статье, принесенной Петром, ее Талгыт тоже опубликовал у себя в персонале. Статья была об ужасном голоде, который разразился в Казахстане в 30-е годы ХХ-го века. Вроде бы русские под предводительством Сталина специально хотели выморить свободолюбивых казахов голодом. Ли это показалось неясным, ведь Сталин все-таки был коммунистом и вряд ли хотел выморить голодом какой-либо народ, да и вообще кого бы то ни было. Но и тут она возражать не стала. Зато спросила, почему они не поднимут эту тему в школе, ведь это интересная историческая тема, может быть, историческое общество взялось бы за разработку. Но на нее посмотрели, как на очень глупую и наивную девочку. А Петро сказал.

— Они еще не доросли.

— А что, правда был такой голод тогда? — поинтересовался Анвар. Ресков вздохнул.

— Тогда много чего было. Кто из вас был в Уфалее?

Поднялось несколько рук.

— Ну и как там?

— Плохо, — ответила Ли, — дети даже умирают. Ужасно просто живут люди. И там тоже был голод, но сейчас должно стать лучше, мы же фабрику закончили.

— Теперь представьте, что лет через пятьдесят по каким-то причинам коммуна погибнет. Ну не станет СТК. Нет, так, конечно, не будет — но представить-то можно. И вот историки ФТА накопают материалы и скажут: вот какой был голод, болезни, дети умирали, люди так плохо жили — а кто во всем виноват? Коммунары во главе с лично товарищем Смирновой. Или товарищем Байкальским, выбирайте на вкус. Вот примерно так делается эта пропаганда…

— Но если там правда они допустили какие-то ошибки? — спросила Ли, — и голод был из-за этого?

— Может быть, и так, — согласился Ресков, — я не историк, таких подробностей не знаю. А это имеет какое-то значение для нас сейчас? Все допускают ошибки, и мы их тоже допускаем. Важно следить, чтобы не наделать ошибок сейчас, а не копаться до бесконечности в проблемах, существовавших когда-то давно. Сейчас у нас все изменилось, трудности другие, задачи перед нами другие стоят. Лийя, я думаю, лучше, если ты продолжишь. Они к чему-то пришли? Что-то планируют?

— Петр сказал, что надо вносить в школу этот… дискурс. Но постепенно. Например, провести день национальной культуры… никто же не откажется. А что? Мы, кажется, в младших классах делали что-то подобное. Я даже учила узбекский танец.

— Точно, — вспомнил Рустам, — языковые сектора у нас проводили дни культур.

— В общем, наверное, они скоро внесут предложение о дне казахской культуры. В принципе, в этом нет ничего плохого, но мне не нравится, что они при этом скрывают себя самих. Свои намерения. И там будет дискуссия.

— Хрен мы им дадим провести такой день! — угрожающе воскликнул Анвар. Коля поднял руку.

— Ты неправ. Провести надо обязательно, и дискуссию! И даже лучше, если инициатива будет исходить от них. Вот только к этой дискуссии мы подготовимся. Мы будем заранее знать их аргументы. Если бы они не предложили, я бы даже сам сейчас сказал — а давайте вынесем все это на открытое обсуждение!

— Согласен, — наклонил голову Ресков, — но с нашей стороны сейчас не должно исходить никакой инициативы. Если они предложат дискуссию, открытый разговор — подготовиться и провести. Но — мы ничего не знаем о них и о их организации. Коля, понимаешь, в чем дело? Ты сейчас мыслишь как юнком, как коммунар. А мы тут с вами другим делом занимаемся. Для нас важно не переубедить их, а выяснить технические вопросы. Морозова, слушай внимательно, это относится к тебе в первую очередь. Откуда они берут тексты. Кто у них лидер группы. С кем и как они контактируют вне ШК. Но выяснять все это следует без нажима, ни в коем случае не задавая вопросов… понимаешь? Мы еще поговорим об этом с тобой.

— Да я понимаю, — буркнула Ли.

— Лидер, как мне представляется — Петр?

— Ну он взрослый. Наверное, он. Но и Талгыт вообще-то тоже. Петр — он же даже не казах.

— Это ни о чем не говорит. Ладно, ребята, давайте сначала поработаем. Поднимаемся, берем оружие, строимся!

— Противно, — буркнула Ли. Они возвращались с Юлей и Вэнем — только до цеха, дальше им следовало идти по отдельности. Здесь территория была совсем не освещена — в темноте Ли с трудом различала даже силуэты друзей.

— Ты молодец, — возразил Вэнь, — смотри-ка! Внедрилась в группу, шустрая! Мы все искали какие-то подходы издалека, а ты…

— Да пошли бы эти подходы куда подальше! — Ли замолчала. Она не знала, как выразить все чувства, мучающие ее в последнее время. Вернее — с чего начать их выражать.

— Как жить вообще… зачем жить, если все — вот так? — спросила она наконец. Юля остановилась. Поглядела ей в лицо.

— Ты чего? Про что это ты?

— Да противно это все! Вы не видели их, не слышали… а я слышала. И мне противно. Вот живешь тут, занимаешься астрономией. На видаках проблемы решаешь, у нас вроде как самоуправление. На юнкомовских собраниях… И кажется — жизнь вроде такая интересная, и главное — мы сами можем ее менять как захотим, и всем хорошо. А тут видишь людей, которым все вот это — абсолютно пофиг. Понимаете? Я же их персоналы изучила. Они столько лет в коммуне прожили. И ничего не заметили, ничему не научились. У них, оказывается, проблема жизни в том, что их русские угнетают. И главное, нельзя же сказать, что этого нет, раз им что-то обидно, неприятно — то это проблема, которую надо решать. Но почему не решить ее на общем собрании, не сказать об этом открыто? Да хотя бы в субмире открыто об этом говорить, на конфах.