Василий I. Книга 2 - Борис Дедюхин

— Ловок же ты, канязь Василий, — произнес Тохтамыш как-то невесело, и не понять было, что он имеет в виду под ловкостью — нарочитую смену разговора или умело вставленное словцо о Нижнем Новгороде. Тут же и к прежнему разговору вернулся: — Вот видишь, стало теперь Москве еще труднее справляться со своими. Борис Городецкий из потомков Ярослава Второго за ярлыком все приходил ко мне. Новгородцы от суда твоего хотят отложиться. Рязань, Тверь, Смоленск, Киев — это все ведь не друзья твои… Так что ничего вы на Куликовом поле не выиграли, осталась только память одна, «Задонщина» какая-то…

— Нет, повелитель, нет. Хотя память о делах пращуров наших для Руси дело не последнее, но не только в ней дело. После «Задонщины» спор о том, кто в Залесских землях главный, решен совершенно и навсегда. Вот дал ты ярлык Борису Константиновичу, а новгородские ушкуйники не только его Нижний грабят, но и твои города — Жукотин, Булгар, Казань…

Тохматыш озадаченно покрутил плешивой головой, ничего не сказал, велел виночерпию наполнить чаши кумысом из бурдюка и подавать угощения. Василий сидел на ковре, как и хозяин, подогнув под себя ноги, брал руками из котла плававшие в жире куски баранины, не отказался и от сильно хмельной белой архи, которую виночерпий наливал из деревянного бочонка.

Во время еды обменивались малозначащими словами, и при этом каждый что-то важное обдумывал, готовясь к разговору новому и серьезному. Начал его Тохтамыш, и начал опять с Дмитрия Донского:

— Да, люб мне твой отец, его всепостигающая мудрость была прямой и острой, как русский меч. Помнишь, родился у тебя брат Константин?

— Как же! За три дня до кончины батюшки.

— За три, однако успел Дмитрий крестников Константину назначить. Это кто был?

— Я.

— Верно, ты. Но с женской стороны?

— Марья Тысяцкая.

— Вот! Случайно ли? Ведь Мария была вдовой Василия Тысяцкого, который вместе с Никоматом Сурожанином бежал из Москвы в Тверь, а потом к нам в Сарай за ярлыком для тверского князя.

— Переветник был поделом наказан.

— Да, смертью казнил Дмитрий его, не побоялся нашего гнева, однако через шесть лет как бы породнился с Тысяцкими… Ведь в крестные своему сыну взять — это у вас как бы вторую мать иметь, верно? И при этом Дмитрий успел до смерти своей сообщить мне через моего посла о примирении… Видишь, как не просто все. Постигая мудрость меж-державных связей, вникай в тайны их неожиданных поворотов.

— А скажи, почему не казнил ты меня, как собирался после моего неудачного побега и тайного свидания с вельможей твоего заклятого врага Тимура?

— Помню, я собрался завернуть тебя в ковер и бросить в Волгу.

— Пожалел?

Тохтамыш рассмеялся:

— Царь не должен знать таких слов. Просто нужен был ты мне. Донесли мне, что в том году Дмитрий и двоюродник его Серпуховской заключили соглашение с князьями Ягайло, Скиргайло и Корибутом, которые «грамоту докончали и целовали крест великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Володимиру Ондреевичу и их детям лета 6892 года»… Видишь: не Дмитрий московский литовским князьям крест целовал, а они ему — обязались принять православную веру…

— Если бы тот уговор был исполнен…

— То не разговаривали бы мы сейчас с тобой. Съели бы тебя волжские раки да рыбы. Да и моя судьба неведомо как бы сложилась. Слава Аллаху, Ягайло сумел сделать верный выбор: он женился не на твоей сестре, как того хотел Дмитрий, а на польской королеве Ядвиге. Выполни он договор с Москвой, стал бы на Руси вторым лишь лицом, а так в Польше и Литве — первый! А самое главное — он сам-один, как и ты, великий князь Руси, как и Витовт, великий князь литовский.

Василий отлично понимал, почему с таким торжеством рассказывает о прошедшем Тохтамыш: ему удалась обычная ордынская политика по разобщению противоборствующих ему сил — в Литве да Польше он действует так же, как в Новгороде, Твери, Смоленске, Нижнем… Но понимает ли он, что все равно связи Москвы с литовскими землями значительно более жизненные и прочные, чем это может казаться?

Тохтамыш, словно угадал молчаливый вопрос собеседника, сказал:

— Рад я, что породнился ты с Витовтом, мне теперь спокойнее за русские земли.

И второй раз Василий не сдержал своей юности и не смог скрыть досаду:

— Так что же, значит, это ты решил, чьей женой стать надо было моей сестре Софье — Ягайлы или рязанского князя Федора Ольговича?

Тохтамыш самодовольно ухмыльнулся:

— Мне надо было тогда как-то уравновесить польско-литовскую унию… Помнишь, мы тогда отпустили из плена Александра тверского, Родослава рязанского… Да и тебе второй побег удался…

— Хочешь сказать, что нарочно меня отпустил?

— Нет, не скажу так, не нарочно. Однако не столь строго тебя содержать стали, помнишь? На охоту тебя отпускали, отлучался ты и в степь, и на Волгу, по Сараю шнырял, как по Москве.

Василию было очень хорошо известно, как тогда раздосадовал Тохтамыша его побег, он даже повелел казнить татарского охранника, который не устерег пленников. Сейчас он просто кичится, а это уж не от силы… Сразу стало спокойнее на душе, Василий сумел даже искусно притвориться, подыграть ему и выведать важные сведения.

— Удивлялись мы в Москве: Митяй, друг великого князя московского, тяжким путем шел и погиб безвременно, а Дионисий Суздальский, ставленник нижегородцев, по твоей земле как по отчей ходит.

— С Дионисием Суздальским я посылал в Царьград царевича своего. Патриарх меня послушался лучше, чем великого князя Дмитрия, выдвинул Дионисия на пост митрополита всея Руси. А зачем мне это надо было, как думаешь?

— Для того же, для чего дал ярлык Борису Константиновичу.

— О-о, ты не просто ловок, ты умен, канязь! Ты по праву будешь владеть Нижним Новгородом со всеми его городами и весями.

— Борис Константинович был у тебя прошлым летом, а Ягайло днесь…

— О-о, да ты не просто умен, ты — опасен! Откуда прознал? Ягайло заслужил ярлык на Волынь, Подолию и другие русские земли. Перед Куликовской битвой он от своего имени и от имени рязанского князя предлагал Мамаю: а мы княжество Московское разделим себе надвое, часть к Вильне, часть к Рязани, и даст нам царь ярлыки. Но опоздал он на Куликово поле, зато, когда Дмитрий возвращался с Дона, смело и решительно ударил по его войску.

Василий слушал с видом полного простодушия, на который горазды так москвитяне со времен Калиты, но упоенный своим величием Тохтамыш не мог разглядеть в его глазах лукавства и скрытой насмешки. Да, хоть и во многое посвящен хан Золотой Орды, однако же еще больше тонкостей русской политики для него за семью печатями. Верно, что шел Ягайло на встречу с Мамаем, только «опоздал-то» на сутки от страха перед Москвой. Август Краковяк прознал, что со слов Ягайло немецкие хронисты записали, будто ударил он по войскам Дмитрия Донского — так хотелось ему понравиться одновременно и крестоносцам, и Тохтамышу. Но Василию доподлинно известно, что не только «ударить» не мог он, но даже того опасался, как бы его Собственные полки не выступили не за Мамая, а против него, потому что шли под его знаменем воины из русских православных земель. Но конечно же, ничего не стал Василий выкладывать Тохтамышу, кротко внимал его велеречивости, умело подвел к тому, чтобы в ярлыке были названы, кроме Нижнего Новгорода, еще Городец, Мещерский городок[85], Таруса и Муром. Тохтамыш согласился на это, но не сразу, а покочевряжившись и напомнив, что Таруса и Муром николи не принадлежали роду Мономахову, были всегда уделом черниговских князей.

Василий осторожно возразил — сказал, что оба города давно к Москве прислоняются, напомнил, что тарусский князь, служа Москве, погиб на Куликовом поле. А еще и тоненький намек позволил себе сделать Василий, порассуждав, как это важно быть уверенным в своих соседях, как может, например, быть уверенным в московском князе Тохтамыш, собирающийся совершить победоносный поход за Волгу и Яик.

Не осталось, кажется, никакой неясности, и Тохтамыш закончил разговор так:

— Люб ты мне, канязь Василий, верю, что ты ко мне относишься не как данник, а как друг и союзник. И ты умно сказал, что один ярлык на Руси нынче мало уж что значит, потому пошлю я с тобой царевича Улана, он объявит мою волю нижегородцам и, если надо будет, власть применит. — Тохтамыш посмотрел на потолок юрты, проследил взглядом, куда падает солнечный луч сквозь круглое отверстие в кровле. — Однако, Василий, долго мы с тобой кумысничали, час зайца уже, а пришел ты ко мне, когда была мышь[86].

Царевичу Улану Тохтамыш дал все указания по делам присоединения нижегородской земли к Москве, а также поручил ему доставить на двор великого князя московского ответные подношения, которые заключались тоже в целом обозе, — они не шли, конечно же, по ценности ни в какое сравнение с полученными, хотя и были названы «дарами вельми» и в русских летописях, и в иностранных хрониках.