Ошибка президента - Фридрих Незнанский

– А что случилось? – наконец смогла пролепетать она. – С Костей?

– Эту фотографию будут искать преступники, – кратко ответил Турецкий. – Да, – спохватился он, – у вас ведь есть все основания мне не доверять. Посмотрите все-таки мое удостоверение. Александр Борисович Турецкий, старший следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры.

– Что вы, я вам верю, – сказала Валентина Андреевна, но удостоверение взяла.

Передавая ей коленкоровую книжечку, Саша заметил, как дрожат ее пальцы. Она волновалась, но не за себя, а за этого Скронца. Турецкого на миг взяла злость – нашла в кого влюбиться, в преступника, каких еще свет не видел, но он вовремя сдержался. Пусть лучше думает, что опасность угрожает не столько ей, сколько ему.

– Чайник выкипит, – сказал он.

– Ах, ну да! – всполошилась учительница. – Я как-то так растерялась…

Она поставила перед Турецким стакан чаю, затем подошла к письменному столу и достала из ящика фотографию с фигурными зубчиками по краям.

– Это мы снимались на пруду в районе Тимирязевской академии, – объяснила она, – сидели на берегу, пели, смеялись. Костя такой был внимательный, даже галантный, хотя мы таких слов тогда не говорили. Я в тот год за отличное окончание девятого класса получила «ФЭД», вот с ним и приехала в Москву посмотреть фестиваль. Жизнь-то какая тогда была счастливая… Настроение у всех какое… Казалось, новая эра начинается.

Турецкий вгляделся в молодые лица, улыбавшиеся сейчас ему с освещенного ярким солнцем берега пруда. В хорошенькой девчушке с конопатым носом, одетой в цветастое платье с крылышками, он с трудом узнал стоявшую сейчас рядом с ним уставшую пожилую женщину.

– Тут вы без очков, – заметил Турецкий.

– У меня уже тогда была сильная близорукость, – ответила Валентина Андреевна, – но очки я стеснялась носить, надевала только, когда читала или в кино. Постарела, конечно, – вздохнула женщина, глядя через плечо Турецкого на фотографию. – Чего уж там, до пенсии два года осталось…

Но не эта девочка Валя привлекала главное внимание Турецкого, а двое мальчишек, стоявших рядом с ней и с еще одной девочкой, видимо, той самой Валиной родственницей, у которой та гостила. Чуть дальше были видны еще два молодых человека, лет двадцати пяти.

– Вот это Костя. Скронц, – сказала Валентина Андреевна, указывая на высокого худощавого парнишку с умным и приятным лицом, похожего вовсе не на хулигана, а на мальчика из интеллигентной семьи. – А это Пупотя. Забыла даже, как его звали-то по-настоящему. Кажется, Павлик.

Пупотя куда как попроще Скронца. Это было очевидно даже по старой фотографии. На нем была кепочка, а за ухом папироса. И ухмылялся он как-то неприятно, или это только показалось Турецкому?

Он снова вглядывался в эти лица, пытаясь представить себе, какими же стали эти мальчики сейчас, по прошествии почти сорока лет.

– А это ваша подруга? – спросил Турецкий, указывая на вторую девушку, круглолицую, со вздернутым носиком.

– Да, это Вера, мы подружились с ней на фестивале. Сама она была из Волгограда, а в Москве жила ее двоюродная сестра. И надо же, такая беда!

– Что случилось? – машинально спросил Турецкий, которого больше интересовали Скронц и Пупотя.

– Ох, я же вам не сказала! Представляете – я уехала домой, а она погибла. Подонок какой-то изнасиловал ее, бедняжку, и убил. Я и узнала-то об этом только через полгода. В Москве я в следующий раз побывала только в шестьдесят пятом, уже пединститут во Владимире закончила, с учениками летом приезжали. Жили с ними в школе-интернате, я выкроила время, поехала на старые места, а там уже все так изменилось: кругом новые пятиэтажки, даже лодочную станцию на другую сторону пруда перенесли. Никого знакомых, конечно, не встретила, а чужих людей не будешь расспрашивать: «Где здесь Скронц?»

– Что ж, у вас и адреса его не было? – удивился Турецкий, которого тронула эта смешная и в то же время такая искренняя привязанность.

– Представьте себе, нет, – улыбнулась Валентина Андреевна. – Я уезжала и не думала, что он станет для меня так много значить. Поняла только, когда вернулась домой. Написала Вере, хотела узнать адрес ее московской сестры, но сначала мне никто не ответил. А потом я послала ей открытку к Новому году. И от ее родителей получила короткое письмо: «Так и так, нет больше нашей Верочки». Тут уж, конечно, не до адресов.

Турецкий продолжал рассматривать фотографию:

– А этих молодых людей не помните?

– Что вы, сколько лет прошло! Но это из их компании, точно. Вот здесь угол дома немножко в кадр попал, видите. Один как раз здесь и жил. А как зовут – забыла, конечно.

Часы на стене пробили восемь.

– Ой, вы кушайте, а мне надо собираться, – спохватилась учительница, – у меня сегодня первый урок, я привыкла приходить в школу по крайней мере минут за двадцать до начала занятий, а лучше – за полчаса. Я всю жизнь так делала. А сейчас есть у нас такие учителя, особенно кто помоложе, которые в школу со звонком вбегают чуть не в одной толпе с опаздывающими. О каком авторитете среди учеников тогда можно говорить?

– Я вас больше не задержу, – сказал Турецкий. – Идите в школу, Валентина Андреевна, но, если что-то произойдет, например, к вам придут просить фотографию, спросят, не знаете ли вы, как найти Скронца, просто если вы заметите, что-то необычное, например, что кто-то за вами следит, да мало ли что, приходите ко мне в гостиницу, третий этаж, номер триста девятый.

Турецкий встал и, надевая пальто, сказал:

– И еще, Валентина Андреевна, не говорите никому, что вы отдали фотографию мне. Если к вам придут в школе – скажите, что она дома, если придут домой, скажите, что храните ее в школе в рабочем столе, пообещайте принести ее вечером. Попробуйте что-нибудь придумать. Сможете?

– Я постараюсь, – неуверенно ответила учительница. – Обманывать-то я никогда не умела…

– А вы не относитесь к этому как к обману, – посоветовал Турецкий, – это спектакль, если так вам проще. Или самооборона. Значит, триста девятый номер.

– Я запишу.

Турецкий покачал головой:

– А вот этого не надо. Постарайтесь запомнить.

Глава четвертая ДОВЕРЕННОЕ ЛИЦО

1

В этот приезд у Алексея Снегирева появилось новое доверенное лицо – Борис Львович Смелянский. Он обитал в Лисьем Носу, в скрипучем двухэтажном доме, который никто не отважился бы назвать ни крепостью, ни дворцом. К материальным благам, кроме гастрономических, Борис Львович был равнодушен, а в крепости не нуждался. Алексей приехал к нему на электричке, купив по дороге шоколадный торт, до которых старик был большой охотник.

– Шолом, Борух Лейбович! – приветствовал он хозяина, закрывая калитку и ероша пушистый загривок черно-белому псу. – Не знаю, о чем вы тут говорили, но ехать надо. Так когда в Израиль?

– Господь с вами, Алексей Алексеевич! – прозвучало в  ответ. – Уеду, а без меня ножки Буша к пятидесятилетию начнут раздавать?.. Вы ж понимаете.

Шевелюра старика походила на белоснежное облачко пены. Он безмятежно восседал в инвалидном кресле, для которого с крылечка был устроен особый съезд. Алексей вошел в дом и привычно покосился направо. Там висел над диваном большой цветной снимок счастливой итальянской семьи. Ослепительно мужественный красавец папа, белокурая красавица мама и между ними – тринадцатилетняя красавица дочь в обнимку с громадным ньюфаундлендом. Любой музыкальный фанат мигом опознал бы на фотографии семью певцов Тарантино. Борух Лейбович повесил ее сразу, как только познакомился с наемным убийцей. Почему, в самом деле, не доставить удовольствие хорошему человеку?

– Вам кофе, Алексей Алексеевич? Или с дороги чего-нибудь посущественней?

– А что есть?

– Цимес-кнейдлах и бульончик. Куриный.

– Уговорили. Тащите.

Багаж, на который не смела покуситься ни одна живая душа, представлял собой продолговатый сундук, окантованный металлическим уголком. В сундуке хранилось множество полезных вещей. В том числе маленький, но очень мощный компьютер; который, попадись он на глаза шведскому таможеннику, вверг бы беднягу в состояние глубокого шока. Когда требовалось, Алексей подключал компьютер к телефонной розетке (благо зарегистрированный электронный адрес в доме имелся) и по своим каналам разузнавал недостающие подробности о лицах из списка, который Борух Лейбович ему предлагал. На сей раз, пробежав список глазами, киллер ограничился удовлетворенным кивком. Пять человек, и каждый давно уже съел из своей корзины все финики. Номером первым числился Михаил Максимович Микешко, 1960 года рождения. Архитектор и творец ННБ – финансовой пирамиды, замаскированной под пенсионный фонд. Официально ННБ расшифровывалось как «Надежность, Нравственность, Благородство». Злые языки, в прочем, утверждали, что аббревиатура нечаянным образом совпадала с инициалами мадам Микешко в девичестве. Два месяца назад в новостях чуть не каждый день показывали толпы тех самых пенсионеров, плакавших и матерившихся перед наглухо закрытыми пунктами ННБ. Теперь скандал отгремел, телевизионщики замолчали как по команде, Микешко необъяснимым образом выпустили из-под стражи и даже поговаривали, будто он собирался куда-то баллотироваться.