Посмотри на меня - Сесилия Ахерн

Она села на свое любимое место за кухонным столом и засмеялась над собой, вспомнив утренний заплыв.

Ее отношения с Айвеном стали еще более странными, чем раньше. Сегодня она фактически объявила ему о разрыве, и это разбило ей сердце. Однако он до сих пор рядом с ней, в ее доме, и смешит ее, как будто ничего не случилось. Но нечто все-таки случилось, нечто очень серьезное и, возможно, непоправимое, Элизабет чувствовала это по тяжести у себя в груди. За день она пришла к любопытному выводу: никогда раньше с ней такого не случалось, чтобы, решив положить конец сближению с мужчиной, она продолжала чувствовать себя комфортно в его компании. Ни один из них не был готов к большему, по крайней мере пока, но ей так хотелось, чтобы он был готов.

Ужин с Бенджамином прошел неплохо. Она поборола свою нелюбовь к ресторанам, к еде вообще и к пустым разговорам. Ей легко удавалось это с Айвеном, и она даже иногда получала удовольствие, но все равно каждый раз это было для нее непросто. Светские разговоры не привлекали ее, однако у них с Бенджамином было много общего. Они приятно поболтали и вкусно поели, но Элизабет не расстроилась, когда пришло время возвращаться домой. Ее мысли витали далеко, она думала об Айвене и о том, что их ждет впереди.

Хихиканье Люка положило конец ее грезам.

Айвен заговорил:

— Бонжур, мадам.

Элизабет подняла голову и увидела, как Айвен с Люком входят из сада в оранжерею. Оба они прижимали к правому глазу лупу, от чего их глаза казались огромными. Над верхней губой у обоих черным фломастером были нарисованы усы. Она ничего не могла с собой поделать и засмеялась.

— О, но, мадам, тют не над щем смеяться. Пррроизощло юбийство, — серьезным тоном сказал Айвен, подходя к столу.

— Убийство, — перевел Люк.

— Что? — Элизабет широко раскрыла глаза.

— Мадам, мы ищем улики, — объяснил Люк, его неровно нарисованные усы ходили вверх и вниз, когда он говорил.

— Ужасное юбийство йимело мьесто в вашем жардене, — объяснил Айвен, проводя лупой над поверхностью кухонного стола.

— Жарден — это сад по-французски, — объяснил Люк.

Элизабет кивнула, сдерживая смех.

— Простите нас за то, что мы форфались в ваш дём. Позвольте представиться. Я мистер Месье, а йето мой глюпый друг месье Кичдовереп.

Люк пояснил:

— Это «переводчик» наоборот.

— О, — кивнула Элизабет. — Что ж, очень приятно познакомиться с вами обоими, однако я очень занята, так что, если вы не против… — Она со значением посмотрела на Айвена.

— Не против? Конечно, мы против. Мы в процессе очень серьезного расследофанья, а что вы? — Он посмотрел вокруг, его глаза остановились на скомканных листках рядом с корзиной для мусора. Он поднял один из них и стал рассматривать в лупу.

— Насколько я вижу, вы делаете снежки.

Элизабет скорчила гримасу, и Люк захохотал.

— Мы должны допросить вас. У вас нет какого-нибудь фонаря с ярким светом, чтобы мы могли светить вам в лицо? — Айвен осмотрел комнату, но отказался от своего намерения, поймав взгляд Элизабет. — Очень хорошо, мадам.

— А кого убили? — спросила она.

— Ага, как я и подозревал, месье Кичдовереп, — они расхаживали по кухне в противоположных направлениях, все еще прижимая лупы к глазам, — она делает вид, что не знает, чтобы мы ее не подозревали. Очень умно.

— Ты думаешь, это она сделала? — спросил Люк.

— Посмотрим. Мадам, ранее сегодня днем на тропинке, которая ведет от вашей оранжереи к веревке для сушки белья, был найден червяк, раздавленный насмерть. Его убитая горем семья рассказала нам, что он вышел из дома, когда кончился дождь, с целью пересечь тропинку и попасть в другую часть сада. Причины, по которым он хотел отправиться туда, неизвестны, но это обычное для червяков поведение.

Люк и Элизабет посмотрели друг на друга и засмеялись.

— Дождь закончился в половине седьмого, именно в это время червяк вышел из дома. Вы можете сообщить мне, где вы находились в это время, мадам?

— Я подозреваемая? — смеялась Элизабет.

— На йетой стадии расследофанья все являются подозреваемыми.

— Ну, я вернулась с работы в четверть седьмого и занялась приготовлением ужина. Потом пошла в подсобное помещение и положила мокрую одежду из стиральной машины в корзину.

— Что вы сделали потом? — Айвен поднес лупу к ее лицу и подвигал ею в разные стороны, изучая его. — Я ищу улики, — прошептал он Люку.

— Потом я подождала, пока кончится дождь, и повесила выстиранное белье на веревку.

Айвен театрально открыл рот:

— Вы слышали это, месье Кичдовереп?

Люк захихикал, обнажая дырку на месте недавно выпавшего зуба.

— Тогда это значит, что вы юбийвийца!

— Убийца, — перевел Люк.

Они оба повернулись к ней, прижав лупы к глазам.

Айвен заговорил:

— Так как вы попытались скрыть от меня свой день рождения на следующей неделе, то в качестве наказания мы приговариваем вас к организации вечеринки в саду в память о недавно ушедшем из жизни месье Изгибе, червяке.

Элизабет застонала:

— Ни за что!

— Я знаю, Элизабет, — он сменил французский акцент на великосветский британский, — общаться с людьми из городка — это так чудовищно страшно.

— Какими людьми? — Элизабет прищурилась.

— О, просто несколько человек, которых мы пригласили, — пожал плечами Айвен. — Люк отправил приглашения сегодня утром, правда, он замечательный? — Он кивнул на гордого, сияющего Люка. — На следующей неделе вы будете хозяйкой праздника в саду. Малознакомые люди будут топать по вашему дому, возможно, оставляя грязь. Как думаете, вы это выдержите?

Глава тридцать четвертая

Элизабет сидела по-турецки с закрытыми глазами на листе бумаги, расстеленном на 'О' грязном цементном колу недостроенной гостиницы.

— Так вот куда вы исчезаете каждый день!

Глаза Элизабет по-прежнему были закрыты.

— Как вы это делаете, Айвен?

— Что делаю?

— Просто появляетесь ниоткуда именно тогда, когда я о вас думаю.

Она услышала, как он тихо засмеялся, но оставил вопрос без ответа.

— Эта комната осталась единственной незаконченной во всей гостинице. Почему? Или, если судить по ее виду, ее даже не начинали оформлять. — Он встал рядом с ней.

— Потому что мне нужна помощь. Я застряла.

— Что вы здорово умеете, Элизабет Эган, так это просить о помощи.

Повисла тишина, и Айвен начал напевать знакомую песенку, от которой Элизабет не могла отвязаться последние два месяца. Ту самую, из-за которой она практически разорилась, свинке-копилке платя штрафы.