Неуловимый Сапожок - Эммуска Орчи

– Хм, – хмыкнул Шовелен. – Странные они, эти англичане. Так называемый герой на самом деле оказался обыкновенным пропойцей, который хочет оглушить себя вином перед грядущим неприятным делом…

Однако желание посмотреть на этого странного человека, героя, авантюриста или же просто-напросто счастливого дурака, стало непреодолимым, и Шовелен уже далеко за полдень поднялся в комнату, отведенную сэру Перси Блейкни.

А поскольку теперь без своего эскорта он не делал ни шагу, то его и на этот раз сопровождали двое телохранителей. Постучав в дверь, Шовелен не получил ответа. Подождав пару минут, он отослал своих людей в конец коридора и осторожно повернул щеколду.

В воздухе стоял густой запах коньяка, на столе валялось несколько пустых винных бутылок и недопитый стакан – все это подтверждало слова адъютанта. Безукоризненно одетый, роскошный сэр Перси Блейкни лежал едва ли не поперек и без того короткой для него кровати, свесив ноги и запрокинув голову, и безмятежно храпел.

Шовелен подошел к самому изголовью и стал разглядывать распростертую фигуру человека, которого повсюду называли самым опасным врагом Французской Республики.

И, что уж там скрывать, Шовелен вынужден был признать, что это действительно великолепный представитель мужской породы – длинные сильные ноги, широкая грудь, гибкие белые руки – все свидетельствовало о благородном происхождении и неиссякаемой энергии.

Лицо его с четкими и ясными линиями выражало силу, особенно теперь, без постоянной и глуповатой улыбки, которая то и дело искажала его прямые черты. На одно мгновение пульсирующим толчком у Шовелена вспыхнуло сожаление, что столь блистательная карьера должна так позорно закончиться.

Революционер вдруг ясно почувствовал, что, если бы на карту были брошены его собственная неприкосновенность и честь, он метался бы по этой маленькой комнатке взад и вперед, как загнанное животное, осыпая себя упреками и изматывая свой мозг в поисках выхода из ужасной альтернативы, несущей бесчестие или смерть.

А этот человек напился и спал.

Быть может, ему уже все равно?!

И словно в ответ на эти глубокомысленные рассуждения Шовелена, сквозь сомкнутые губы авантюриста прорвался утробный храп. Дипломат от неожиданности впал в легкое замешательство. Потом вздохнул, оглядел комнатенку, подошел к небольшому столу, стоящему у стены, на котором были разбросаны в беспорядке листы бумаги и перья. Перевернув один из них равнодушной рукой, он наткнулся на запись:

«Гражданин Шовелен, при условии получения от Вас одного миллиона франков…»

Это было начало письма! Хотя пока только всего несколько слов… со множеством ошибок и исправлений… какие-то каракули вокруг, совершенно лишающие текст смысла… да еще и написано дрожащей рукой пьяницы…

И все же это было начало.

Рядом лежал написанный Шовеленом черновик, с которого пробовал переписывать сэр Перси.

Он взял себя в руки… сосредоточился… и… начал переписывать… весь этот позор… а теперь так безмятежно спит!

Шовелен вдруг заметил, что бумага дрожит в его руке. Он почувствовал странное нервное раздражение, теперь, когда конец уже, казалось, совсем рядом и не вызывает никаких сомнений!..

– Черт, так ведь… а куда спешить… а-а-а-а… месье Шембурлен?.. – раздалось от вдруг завозившегося и потягивающегося сэра Перси, который сопроводил фразу гигантским зевком.

– Мне еще там немного осталось… доделать эту хреновину…

Шовелен от неожиданности так вздрогнул, что бумага выпала из его рук. Он наклонился, чтобы поднять ее.

– Ну… а чего это вы так испугались, сэр? – продолжал, едва ворочая языком, Блейкни. – Или вы решили, что я пьян… Уверяю вас, сэр, моей честью… не настолько пьян, как вам кажется.

– А я и не сомневаюсь, сэр Перси, что вы полностью в состоянии распорядиться всеми своими великолепными данными… Я должен извиниться, что трогал ваши бумаги, – добавил он, кладя на место исчерканную страницу. – Я подумал, что вы уже, возможно, все написали…

– А я напишу, напишу, сэр… Все будет… Потому что я вовсе не пьян… Я могу писать твердо… рука у меня не дрожит… и я окажу вам честь своей подписью…

– Когда письмо будет готово, сэр Перси?

– «Полуденный сон» сможет выйти в море с приливом… – тупо пробубнил сэр Перси, – и наступит дьявольски хорошее время, не так ли, сэр?

– К заходу солнца, сэр Перси. И не позднее.

– К заходу… И не позже… – пробурчал Блейкни, снова устраиваясь поудобнее на кровати.

Затем он сладко и громко зевнул.

– Я не подведу вас, – пробормотал он, закрывая глаза и уже не пытаясь больше бороться со сном. – Письмо будет написано моим лучшим, каллиг… калги… каги… Черт! Но я не настолько пьян, как вам кажется…

Однако едва лишь последние звуки слетели с языка, сон окончательно победил его.

С презрительным видом пожав плечами, Шовелен повернулся на каблуках и, не глядя более на своего врага, с достоинством вышел.

Тем не менее, выйдя из комнаты, он сразу же вызвал к себе адъютанта и дал ему жесткие указания ни под каким предлогом больше ни капли вина англичанину не давать.

«У него еще есть два часа, за которые можно проспаться, – думал Шовелен, вернувшись в свою квартиру, – и тогда он сможет писать вполне твердой рукой».

ГЛАВА XXXIII

АНГЛИЙСКИЙ ШПИОН

Последние тени растворились в вечерней тьме. Но еще задолго до этого лучи заходящего солнца уже перестали попадать за стены форта Гейоль, а толстые каменные амбразуры пропускать его серый и сумеречный свет.

В большой комнате первого этажа с распахнутым окном, выходящим на широкую площадку за южным валом, царила гнетущая тишина. Воздух от двух непрерывно чадивших сальных свечей наполнился душной тяжестью. Вдоль всех стен комнаты в темно-голубой форме с алыми обшлагами, поношенных бриджах и тяжелых сапогах, предназначенных для верховой езды, молчаливо и неподвижно с байонетами наперевес стояли гвардейцы. Поблизости от стоящего в центре комнаты стола, но вне досягаемости света, находилась еще одна группа из пяти человек все в той же ало-голубой форме. Одним из них был сержант Эбер. Группа окружала сидящих женщину и старика.

Аббат Фуке был приведен сюда из своей камеры всего несколько минут назад с категорическим приказанием внимательно следить за всем, что будет происходить в его присутствии, после чего сразу же по команде отправиться в свою старую церковь Сен-Жозеф и прозвонить к вечерне – и это будет последнее, что он должен сделать перед тем, как навеки покинет Францию вместе с семьей.

Вечерня послужит сигналом к открытию всех тюремных запоров. Этим вечером каждый сможет идти куда захочет, и, закончив звонить к вечерне, аббат Фуке присоединится к Франсуа, Фелисите и их матери за пределами города.