Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его головку покрывали темные волосики, черные как смоль, ресницы тонкими стрелочками лежали на щечках. О боже, а носик! Совсем как у Неда. Крошечная ручка обхватила мой мизинец.
Я подняла глаза. Вроде послышался какой-то звук. Я задержала дыхание. Ребенок самозабвенно сосал. Браконьер? Патрульные? Я медленно огляделась, надеясь, что не увижу уставленных на меня человеческих глаз. Ничего и не было. Ни оленя, ни белки, ни кролика. Малыш уснул. Я натянула платье и пошла вниз с холма с сыном Неда на руках.
6
Мальчик Мариам
Я не виделась и не разговаривала с Маккалохом недели две-три. Он уезжал и возвращался, а потом опять уезжал то на ферму, то за ее пределы. Геркулес говорил, что шотландец наведывался к Маккормикам и Расселам, и в город по делам. Впрочем, присутствие или отсутствие хозяина не имело большого значения, мы и сами знали, что делать. Кукуруза не уберется сама. Куры сами не соберут яйца. И Долли готовила независимо от того, дома Маккалох или нет.
Меня не было дома две ночи: мистрис Смит из дальнего поселка послала за мной, чтобы я приняла роды у ее дочери Пег. Ребенок родился после захода солнца, а мне не нравилось бродить по ночам, поэтому я поспала на тюфяке рядом с мамочкой и младенцем. Вернулась рано утром, едва взошло солнце. В этакий час на дорогах пусто, никто ни о чем не спросит, да и в любом случае у меня есть пропуск от Маккалоха. А ребенка Нини я брала с собой, куда бы ни шла.
Домой я притащилась около шести утра, уложила спящего мальчика в колыбельку, которую Клейтон смастерил для моего Эдуарда. Ее почти и не использовали. И еще не успела захлопнуть дверь, как раздался стук. Я ответила. В дверном проеме выросла фигура Маккалоха.
– Итак, у нас теперь есть малец, – произнес он.
– Да, – выдавила я. Усталость просто валила с ног. Надеюсь, он не собирается огорчать меня с ребенком. Надеюсь, до него дошла записка мистрис Беллы с объяснением.
– Мистрис Изабелла написала про обстоятельства.
Шотландец подошел к колыбели и несколько мгновений стоял молча. А затем спросил:
– У тебя здоровья-то достанет, чтоб… за дитем приглядывать?
Я кивнула, говорить сил не нашлось.
– Когда его можно отнимать от груди?
– Месяцев через шесть… восемь. Можно и раньше, но…
– Не, делай как надо, лишь бы дитенок был здоров.
Маккалох наклонился над колыбелью и погладил щечку младенца большим корявым пальцем.
– Такей малышок… а имя-то есь у него?
По моим щекам покатились слезы.
– Нет. Нини умерла и… – Я покачала головой. Слова застряли у меня в горле, как рыбья кость.
Маккалох медленно кивнул и встал.
– Да. Не успев дать ему имя. Ужасно. А, ладно… – Он снова посмотрел на спящего ребенка и улыбнулся. – Будым звать яго Александром, пока Рассел не придумает чаго иного.
Словно откликаясь на свое новое имя, ребенок зашевелился, потянулся и открыл рот. Сначала ничего не вырвалось, кроме зевка, но затем раздался такой громкий крик, что Маккалох вздрогнул.
– Он еще ребенок, сэр, – я сжала губы, сдерживая улыбку. – Не укусит. По крайней мере, пока.
Шотландец смотрел на меня, а я – на него, позволив себе такое всего несколько раз за все время, что жила здесь. Я никогда не поднимала глаза. С тех самых пор, как ступила на эти берега, я усвоила один из первых уроков: нельзя смотреть в лицо белому человеку.
Передо мной стоял высокий мужчина, широкогрудый, подтянутый, несмотря на возраст: он лет на десять, а то и больше старше меня и уже давно немолод. Борода перец с солью, а местами просто седая, всегда коротко и аккуратно подстрижена. По словам Геркулеса, который приводил ее в порядок, шотландец в этом весьма требователен. Скулы высокие, а кожа скорее загорелая, чем розовая, хотя он родом из Шотландии, страны, как говорили, холмистой, где студено и часто идут дожди. Его глаза цвета темного меда скользили по мне, как осенний ливень, заставляя кожу холодеть. Я медленно выдохнула. Александр захныкал.
Глаза шотландца сверкнули, он повернулся и пошел к двери, но, прежде чем ее закрыть, отрезал:
– Глазей-ка лучше на мальца, женьчына.
Малец же, проголодавшись, уже плакал во весь голос. Перед у моего платья промок насквозь.
* * *
– Он прям как дурак с этим мальчишкой, вот уж точно, – посмеивалась Долли, глядя на большую миску с фасолью у себя на коленях. Мы только что нарвали стручки и теперь чистили их. – Кто бы мог подумать…
– Угу, кто бы, кто бы, – повторила я за ней, одним глазом глядя на бобы, а другим – на Александра. То, что делал Маккалох, вызывало дрожь. Он, взяв мальчика на руки, маршировал вокруг загона с Бен, своей кобылой-великаншей, время от времени сажая ребенка в седло. Сандр хохотал, Маккалох довольно улыбался, и зрелище было бы трогательным, если бы не пугающий факт: Бен огромна и своенравна, а Александр – неуклюжий малыш, хоть и крупный. И еще такой совсем незначительный момент: Маккалох белый рабовладелец, а Сандр, в общем-то, собственность, причем чужая. К тому же у них разный цвет кожи. Однако Маккалох смотрел на Александра словно на сына. И совершенно одурел с тех пор, как я принесла мальчика на ферму. Я не могла объяснить это ни себе, ни другим, поэтому просто оставила все как есть. Но меня это беспокоило. Александру исполнилось десять месяцев, я почти отняла его от груди, и он делал первые шажочки. Причем явно был умным человечком и даже пытался говорить, вернее, лепетал, довольно отчетливо произнося лишь один слог – «па», – который Маккалоху показался тем самым словом.
Мастер Рассел мог в любой день прислать за мальчиком Уоша. Каждый день я этого ждала и готовилась к расставанию, хотя сердце рвалось на части. Но Сандр принадлежит Расселам. И Маккалох это знает. Интересно, как он поступит, когда сюда явится мистер Рассел?
– Наверное, потому что жена и дети умерли и он одинок, – бормотала Долли. Она говорила, я не слушала. – И ведь за все годы ни разу не привел сюда женщину. А давно мог бы взять другую жену, родить еще детей. Жалость-то какая. А теперь уж стар стал.
А я смотрела на мужчину, держащего моего мальчика – о нем я думала только так, понимая притом, что скоро придется от него отказаться. Да,
