Командовать парадом буду я! - Михаил Барщевский

– У вас, юристов, что, «Ориент» – фирменный знак? Судья все время рассматривал свои часы. Точь-в-точь как твои.

Вадим помрачнел, и Женя это заметил. Посмотрел на левую руку Осипова.

– Понятно, – протянул Женя. – Тогда твой гонорар я определю сам – 350 рублей.

Что было хорошо при советской власти, так это стабильность цен. За пять лет стоимость часов «Ориент» не изменилась ни на копейку.

Глава 16

MAT

Как всегда, вызов в кабинет Марлена Вадима не обрадовал. Ни за чем хорошим заведующий консультацией сотрудников не приглашал.

– Вадим, вы знаете, когда у вас была последняя сорок девятая?

– Марлен Исаакович, не буду повторять анекдот про евреев, отвечающих вопросом на вопрос. Так вот, – а что?

– А то, что три месяца назад.

– Значит, уже целых три месяца я не гробил ни одного подзащитного! – пытался, как всегда, сохранить шутливый тон Вадим, хотя прекрасно понимал, что от очередного «адвокатского счастья» ему не отвертеться.

– Ой! И откуда это у вас такая самокритичность? – с легкой издевкой поинтересовался Марлен. – Не хотите ли покаяться в своих грехах, сын мой?

– Нет, падре! А то в качестве епитимьи вы мне дадите 49-ю в Мосгорсуд этак годика на полтора. Я обнищаю и гробану сберкассу, чтобы прокормить чад своих и домочадцев! Меня посадят, и уже вы по 49-й будете меня защищать. А я не могу вам такую подлянку подложить.

– Так у вас есть внебрачные дети, коли вы о чадах вспомнили? – Марлен был в хорошем настроении. – Вы не забыли, «явка с повинной облегчает работу следователя и уд. линяет срок»?

– Как можно, ребе? Но ведь сказано в Писании – плодитесь и размножайтесь. Поэтому при выборе путеводной звезды между моральным кодексом строителя коммунизма и заповедями господними я предпочел последние. Я правильно поступил, святой отец?

– Нам, католическим раввинам, вас, блудливых кобелей, не понять!

– «Блудливой корове бог рогов не дает», – поделился Вадим своей последней аранжировкой народных поговорок.

Марлен хмыкнул, махнул на Вадима рукой, понимая, что в этом соревновании ему «не светит», но последнее слово все-таки решил оставить за собой:

– А наше поколение для блуда пользовалось не рогами!

«Шутку не понял!» – подумал Вадим, но комментировать не стал.

– Короче! Вот повестка из суда и копия обвинительного. Хорошая новость – дело одноэпизодное, на одну персону. Плохая – дело арестантское, так что в СИЗО придется съездить.

Возвращаясь в свой кабинет, Вадим по дороге заглянул в приемную и попросил очередного персонального клиента подождать минут пять. Ему и вправду давно не назначали 49-х, так что отказываться было и невозможно, и, честно говоря, несправедливо. Говорить же Марлену, что он с уголовными делами решил потихоньку завязывать, казалось и вовсе преждевременным. Такие решения сначала выполняют и лишь потом декларируют.

Среди адвокатов ходила довольно циничная, на взгляд Вадима, шутка: «Когда идешь по 49-й, знать нужно только номер кабинета судьи и время начала слушания дела. Все остальное поймешь по ходу процесса». Но учителя Вадима – и Марлен, и Коган, и великий Гарри Тадва – внушали ему как раз обратное. Люди, которые сами не могут пригласить адвоката, нуждаются в защите более других. Либо потому, что их предали родственники, либо потому, что они и так уже на дне жизни. «Не хочется – но надо», – с этой мыслью Вадим принялся читать обвинительное заключение.

Из него следовало, что Юрий Юрченко пришел пьяным домой к бывшей жене, устроил скандал, бранился нецензурными словами, швырнул в женщину пепельницу. Она увернулась, но пепельница разбила окно. Все это происходило в присутствии их восьмилетней дочери.

Следствие квалифицировало действия Юрченко по части 2 статьи 206 УК РСФСР: «хулиганство, совершенное с особой дерзостью и цинизмом». Следователь даже не поленился растолковать, в чем эти «особая дерзость и цинизм» проявились, – матерился он при дочери! «Эка невидаль», – удивился Вадим. Дело более чем обычное, каких тысячи и тысячи. Мужик, естественно, под стражей, так что и обвинительный приговор суда предрешен. Да еще и виновным себя фактически признает, заявляя, что ничего не помнит. Зацепила Вадима одна деталь – Юрченко, как значилось в разделе «данные о личности обвиняемого», оказывается, мастер спорта по волейболу.

К волейболу Вадим относился по-особому. Сам в него играл и даже первый разряд получил. Еще один первый разряд он имел по шахматам. Но шахматы он воспринимал по-ленински. Именно вождю мирового пролетариата приписывали так понравившуюся Вадиму много лет назад фразу: «Для игры – это слишком серьезно, а для серьезного дела – все-таки игра». Вот волейбол… Вадим встречал только интеллигентных волейболистов. Игра-то интеллектуальная. Не футбол – «бей-беги». Представить себе мастера спорта по волейболу в роли бытового хулигана?.. Что-то здесь не так.

Этот проклятый скрежет решетки в Бутырке! Вошел в коридорчик – она поехала у тебя за спиной, выползая из проема в стене, и с клацаньем грохнула в противоположную стену. Бах! И свобода – где-то далеко. Сдал удостоверение – дверь лязгнула огромным замком времен Емельяна Пугачева, и… милости просим, ты в тюрьме.

Вадим перетерпел эту пытку и с завистью посмотрел на шедшего следом коллегу, так и не выпустившего из рук яблока, сочно хрустнувшего одновременно с очередным клацаньем двери. Бах! Хрум…

В кабинет свиданий ввели Юрченко. Высокий, даже не худощавый, а какой-то подсохший, длинные сильные пальцы, живые глаза. Но взгляд затравленный, испуганный.

– Здравствуйте, вы мой адвокат по назначению?

– Здравствуйте. Да, Юрий Юрьевич, я у вас по 49-й.

– Понятно. – В голосе звучали тоска и обреченность.

– Что понятно?

– Да ладно! Ничего, все в порядке.

– Юрий Юрьевич, так дело не пойдет! Вы мне не доверяете. Хуже – я вам неприятен. Я чем-то перед вами виноват? – Вадим пытался хоть как-то установить контакт.

– Нет, вы не виноваты. Просто, знаете, обидно – дожить до сорока и получить бесплатного адвоката. Вы небось первый год работаете? – В голосе звучала не агрессия, не недоверие, а досада.

– Нет, – как можно мягче ответил Вадим, – уже шестой. Ну а что касается «обидно» – никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь! – Вадим хитро улыбнулся.

– Ну да. Ну да, – все так же обреченно согласился Юрченко.

– Ладно. К делу. Что же случилось?

– Да я не помню. Правда! У меня с утра на работе проблемы возникли. Объявили о сокращении. Знаете, как сейчас в отраслевом НИИ работать? То ли сегодня уволят, то ли завтра. Я даже подумал, что не зря я аспирантуру бросил. Ну был бы кандидатом, а что толку?

– А что вы заканчивали? – Упоминание об аспирантуре Вадима задело за живое. Он уже год тянул с защитой, хотя диссертация была практически готова и сроки все вышли. Если бы не Лена, которая его запилила: «Защищайся! Защищайся!», то точно бы бросил. А так все время обещал и ей, и себе, что вот с весны, нет, с лета, ну, в крайнем случае с осени обязательно займется вплотную.

– Бауманский. И аспирантуру – там же.

– Так вы бросили аспирантуру или закончили?

– Отучился четыре года, на заочной, а потом отчислили с формулировкой «без представления диссертации». Дочь родилась. Надо было зарабатывать.

– А меня «с представлением».

– Что с представлением? – В Юрченко, казалось, проснулся интерес.

– Ну, я тоже аспирантуру окончил. Год назад. И меня отчислили, но «с представлением». А вот доделать руки не доходят.

– Защищайтесь! Точно вам говорю, защищайтесь. – Юрченко ожил окончательно. – Не для денег, их не прибавится. – Вадим кивнул. – Для себя. Для самоуважения! И жену не слушайте! Им, бабам, всегда нужно все и сразу! Ей сегодня приспичило, чтобы муж зарабатывал. А потом пилить начинает, мол, другие защитились, а ты… Моя сама настояла, чтобы я бросил все и стал репетиторствовать. А чуть с деньгами наладилось, завела: «Что ты за человек, даже кандидатскую защитить не мог!» – Юрченко говорил быстро, на повышенных тонах, руки выделывали какие-то фигуры в воздухе.– Может, имей я кандидатскую, меня бы и не сократили? А ей – по фигу! Сам, говорит, виноват! Я виноват?! Я для них, для нее с Анькой, старался! Вкалывал по 16 часов в сутки. Я и пить-то начал, потому что напряг такой держал, что иначе не уснуть. А она мне – на дверь. Мол, пьяница и неудачник! Мне такой не нужен!

– А я, когда совсем в ступоре, когда уже не уснуть, еду в Воронцовский парк, там мужики до поздней ночи в волейбол режутся. Попрыгаю часок и сплю как убитый. – Вадим-таки вывел Юрченко на контакт. Про волейбол сказал не случайно. И не ошибся. Юрченко с удивлением посмотрел на Вадима.

– А вы в волейбол играете? – В голосе впервые послышались нотки уважения. – А я думал, в шахматы.

– И в шахматы. А для волейбола, на ваш взгляд, я чересчур субтильный? – Вадим рассмеялся.