Сумерки Баригора - Софья Соломонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да-да, конечно, вся надежда на грязных варваров, – съязвил Вернон, и Феликс замолчал, сделав шаг назад. За годы службы он изучил нрав своего господина и научился не лезть под горячую руку.
Двери в зал распахнулись, и гвардейцы пропустили в них фигуру. За грудой шкур, скрывающих тело дикарки, Вернон не сразу разглядел ее лицо. Карандра оказалась старой, если не сказать древней. Ее волосы совсем поседели, и многочисленные косы с вплетенными в них бусинами из кости свисали темно-серыми плетями вдоль морщинистого осунувшегося лица. Все ее лицо было покрыто синими выцветшими татуировками, узор которых уже невозможно было разобрать из-за складок кожи. Но глядящие на принца из-под кустистых бровей глаза смотрели живо и цепко.
– Приветствую вас в Льеже, Карандра из рода Ктан, – пересилив отвращение и презрение, Вернон обратился к дикарке вежливо.
– Она не знает нашего языка, милорд, Тарис будет переводить. – Только когда Феликс сказал это, Вернон обратил внимание, что все это время в зале присутствовал еще один человек – Тарис, полукровка, чья мать не нашла ничего лучше, чем лечь под одного из северян, осевших в Льеже. Вот уже несколько лет Тарис служил при дворе Вернона переводчиком. Юноша прогавкал что-то на варварском языке, таком же неотесанном и диком, как и его носители.
Карандра перевела взгляд на переводчика, но лишь на мгновение, а после снова уставилась прямо на Вернона. В ее взгляде было что-то такое, от чего принцу стало не по себе, но он так и не смог понять почему. Возможно, ему в голову просто ударило вино.
Спустя несколько секунд игры в гляделки дикарка все же ответила. Ее голос звучал странно, он одновременно напоминал и шепот, и крик, и пение. Вернону еще никогда не приходилось слышать ничего подобного, и он покосился сперва на Феликса, затем на Тариса, но ни один из них не выказывал ни малейшего удивления.
– Она говорит, что она шаман племени Ктан и что ее бог прислал ее сюда, милорд, – перевел Тарис.
Ее бог! Как же это все глупо. Но Вернон уже согласился принять ее, а значит, нужно было поддержать хоть какой-то разговор.
– И что же она хочет?
Толмач перевел вопрос.
Карандра какое-то время молчала, наклоняя голову то на один бок, то на другой, подобно хищной птице, а затем вновь произнесла что-то таким же странным голосом.
– Я не очень понимаю, милорд, – затараторил Тарис, когда дикарка закончила, – она говорит, что пришла дать вам силу, с помощью которой вы сможете сразить того, кто терзает вас во снах.
Карандра сказала что-то еще.
– Ее бог дает ей силу, – перевел Тарис, – с которой не сравнится сила простых смертных.
Молодой толмач растерянно посмотрел сперва на Вернона, затем на Феликса.
– Кажется, она умалишенная, милорд, – резюмировал распорядитель, – прикажете гнать ее в шею?
Вернон не удостоил Феликса взглядом. Он разглядывал дикарку. Зачем она пришла сюда? Откуда ей было знать о его кошмарах, о которых он никогда никому не рассказывал? Или она правда была безумна, как говорил Феликс?
– И что же она предлагает? – спросил Вернон. Тарис посмотрел на него с удивлением, но послушно перевел вопрос.
На этот раз Карандра ответила сразу. И, вопреки всякому здравому смыслу, Вернон понял ее ответ.
– Я предлагаю тебе силу, которая исполнит твои самые сокровенные желания, которая позволит твоей мести свершиться.
Вернон вытаращил на дикарку глаза. Он хотел было вскочить со своего места и приблизиться к ней, схватить ее за шею и выяснить, как она узнала его самые мрачные секреты, но его прервал растерянный голос Тариса:
– Она не отвечает, милорд.
– Что?! – выкрикнул Вернон, совершенно не понимая, что происходит. Карандра только что ответила, но почему же Тарис этого не слышал? Смятение приводило Вернона в ярость.
– Я-я п-перевел ей в-в-ваши слова, м-м-милорд, – напуганный внезапной яростью своего господина, молодой переводчик начал заикаться, – н-но она только велела м-м-мне з-заткнуться.
Вернон посмотрел на Карандру. Старая дикарка улыбалась – хитро и коварно.
– Уведите ее! – крикнул Феликс из-за спины Вернона. – Эта северянка безумна!
Гвардейцы поспешили к Карандре, но та сама развернулась и с удивительными для ее возраста проворством и статью направилась прочь из зала. Уже перед самыми дверьми она все же обернулась и бросила на Вернона пронзительный взгляд.
– Я еще вернусь, – услышал он ее голос, но больше никто на это не отреагировал, и принц понял, что другие не слышат слова северянки.
Когда двери закрылись за ее спиной, Вернон тяжело опустился на спинку своего кресла. Он только сейчас заметил, что так сильно вцепился руками в подлокотники, что его пальцы почти свело. С усилием он опустил руки и тяжело вздохнул.
– Прошу простить меня, милорд, – засуетился Феликс, вновь вызывая у Вернона волну раздражения, – до этого она вела себя совершенно нормально! Я лично говорил с ней! Я не знаю, почему она все это устроила.
– Ктан не такие, как другие племена, – тихо вставил Тарис, – они поклоняются темному богу.
– И что с того? – рявкнул Вернон.
– П-простите, м-милорд. Я просто хотел сказать, что они считаются с-с-странными даже среди с-с-северян.
– Спасибо, Тарис, ты можешь идти, – поспешил отослать переводчика Феликс. Тот поклонился и быстро покинул зал.
Вернон прикрыл глаза. Он почувствовал, как где-то в глубине его черепа скапливается тяжесть, будто бы собираясь в пульсирующий комок. Глаза начали слезиться. Так было всегда перед тем, как на него накатывал очередной приступ отупляющей и ослепляющей головной боли. Принц сжал зубы. Чертова дикарка. Это все ее вина.
– Отмени все мои планы, Феликс. Я устал.
– Как прикажете, милорд.
– Я буду в своих покоях, вели меня не беспокоить.
– Конечно, милорд.
Уже ощущая подступающий приступ тошноты, которая приходила вместе с болью, Вернон поднялся с кресла и быстрым неровным шагом удалился к себе.
Головная боль мучила Вернона до поздней ночи. Он пытался спать, но ощущение обруча, сдавливающего его череп, лишь усиливалось, когда он ложился и закрывал глаза. Он пытался читать, но глаза слезились, а сознание путалось. Слуги несколько раз приносили ему еду, но его мутило, и он не мог заставить себя проглотить ни кусочка. Все звуки, все тактильные ощущения и все запахи вызывали у него дискомфорт. Но он был слишком ослаблен накатившим недугом, чтобы злиться. И лишь сидел, свернувшись калачиком, в большом кожаном кресле у камина и бессильно кусал губы, ожидая, пока боль пройдет.
