Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Тина Макерети
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никаких рук, Чимми Чеймс.
– Хеми. Не Чимми, Хеми.
– Чиммихеми?
– Хе-ми. Пожалуйста, зовите меня Хеми. – Даже на это понадобилось слишком много усилий. Я погрузился в глубокий сон. И через какое-то время проснулся, и в воздухе витал запах пряной еды.
– Он говорит, что его зовут Чимми Чеймс Чиммихеми.
– Нет. Гм, простите. Меня зовут Хеми.
– Ой ли? – Мужчина был одет только в короткие поношенные штаны, но развитая мускулатура придавала его фигуре элегантности. – Дай-ка мне рубашку, Ребека. И что-нибудь, чем его обмахивать. Посижу с ним немного.
Обмахивание было таким, как если бы все ангелы Господни вдруг захлопали на меня крыльями.
– Я никогда не видел, чтобы человек потел так, как ты. Ни черный. Ни белый. Ни коричневый, как ты. Откуда ты? Кто твоя семья там, в Англии?
– Теперь там никого. – Там была темнота, в которую я не мог заставить себя заглянуть. Пока не мог. – Я новозеландец. Маори.
– Маурри?
– Уроженец Новой Зеландии. Это остров. На юге.
– Не знаю такого.
– Где мы сейчас?
– Меня зовут Роберт, мою жену – Ребека. Это наш собственный дом. Наш собственный.
– Спасибо, что позволили мне остаться. Вы так добры. У вас дети. Лишний рот вам ни к чему…
– Ты съел не больше капли. С рыбалкой сейчас хорошо.
– Спасибо. Хороший дом.
– Наш собственный, построен нашими собственными руками. – Ребека растопырила пальцы ладонями вверх, словно дополняя сказанное.
– Всего два на четыре.
– О? А где мы?
– Рядом со Спейтстауном, рядом с морем.
– Да. Море.
– Все блага от моря.
– Те, которые не с деревьев. Ты его покормишь?
– На кого я похож? Я что, кормилица?
– Ты нашел его – теперь ты и корми. У меня есть дела поважнее.
– Не зли меня, женщина. – Но Ребека уже ушла. Роберт перевел взгляд с миски на меня. – Мы рады приютить тебя, Хеми. Вот, ты и сам справишься.
Я кивнул в знак благодарности. В миске была рыба и желто-оранжевый фрукт. Я не был уверен, что у меня хватит на это сил или голода, но стоило мне попробовать фрукт, как я просто истек слюной, чего раньше никогда не случалось. Я со вздохом накинулся на еду.
– Потише! Тебе станет плохо.
– Что это?
– Манго. И летучая рыба.
Рыба, которая умеет летать. Я подумал, что видел таких за несколько дней до бури, но я понятия не имел, где нахожусь. На острове, возможно, все еще в Карибском море.
– Что это за остров? – Я обсасывал пальцы.
– Хо! Не знаешь, на каком ты острове? Ну, думаю, что нет. Нашли тебя полумертвым вон на том рифе. До земли рукой подать, но ты уже почти утоп. Это Барбадос, мальчик.
Значит, мы дошли. Я дошел.
– А еще кто-нибудь есть?
– Я никого не видел. С тех самых пор, как мы туда заплывали. Не думал, что кто-то остался в живых, и вдруг ты откуда ни возьмись. Хотя прилив выносит обломки. Собрал достаточно досок, чтобы приладить к моему дому. Когда есть время, ищем других.
Так я был единственным?
– Шторм с приливом могли занести их куда угодно. Здесь вокруг ничего нет, просто маленькая бухта в скалах. Может, другие добрались до города.
Я упал обратно на кровать, измученный принятием пищи и говорением.
– Отдыхай-ка лучше.
Мне удалось пробормотать благодарность, прежде чем снова уйти в пустоту.
* * *
Мне повезло, я это понимал. Не только в том, что эта семья нашла меня до того, как я утонул, но в том, что они поддерживали во мне жизнь и предоставили мне драгоценную кровать и время, необходимое мне, чтобы поправиться. Роберт ловил рыбу и ремонтировал дом; Ребека шила и кричала на многочисленных детей, попадавшихся ей под метлу. Половина из них даже не были ее собственными, а соседскими – их родители по-прежнему работали в поле. Их приводили к ней каждый день, потому что она была одной из немногих, кому удавалось жить за счет моря и того, что давала земля. Улова Роберта хватало для семьи и для рынка, куда он каждый день брал старших сыновей. Им повезло больше, чем большинству, им не приходилось платить землевладельцу за свой участок и не приходилось работать в рабстве.
– Я отказался.
– Ты всегда был упрямцем.
– Ну, теперь-то ты не против, верно?
– В первые годы мы чуть не умерли от голода.
– Но не умерли же.
– Сейчас наших старших к рыбе и притронуться не заставишь.
– Мы долго ничего больше не ели. Мне никогда особо не нравилось работать в поле, а вот в океане кажется, что я могу по нему на цыпочках пройти и заставить рыбу танцевать у меня на кончиках пальцев.
– Это ты точно можешь, Роберт.
– Нашли это место. Просто пятачок, на который в те времена никто и внимания не обращал. Здесь ничего не вырастишь. Трудно уходить и возвращаться, если не разбираешься в приливах. Вот мы и построили здесь дом.
– Никто больше этим пятачком не владеет, а если и владеет, то он этого еще не понял, как и того, что мы должны ему арендную плату.
– Это всего лишь пляж. Все может в любую минуту смыть.
– Но это наш пляж. И обломки будут нашими обломками, даже если малышне придется вцепиться в них клешнями, как крабам после шторма.
– Мы все просто крабы во время шторма, верно, Эми?
– Я – так точно.
– Мы не могли больше так жить, верно, Ребека?
– Верно, Роберт. Больше не могли.
– Первые двое у нас родились рабами. Хорошо, что мы оба выносливые и держимся тихо, и умеем выходить сухими из воды.
– Нужно быть сильным, но не слишком, а то тебя возьмут на заметку.
– Настолько сильным, чтобы выжить.
– Хотя, если бы все не изменилось, может, нас здесь сейчас бы и не было.
– Гм-м-м. Думаю, я бы помер от одного вида очередного поля.
– Гм-м-м.
Мне нравился звук голосов Роберта и Ребеки, их музыка. Это был второй звук, который притягивал меня на этих островах после океанского рева, который в равной мере бранил меня и убаюкивал. Их песня была как бальзам на мою избитую душу, нежное rongoa, лекарство. Но даже не говоря об этом вслух, они рассказывали мне об избиениях, вынесенных в дни, предшествовавшие их свободе. Я слышал это в их голосах, даже если теперь это было просто пустым пространством, необитаемым местом, где прошла прежняя жизнь, тем, что они пытались вычеркнуть из памяти. Мои ночные кошмары были