Дело № 306. Волк. Вор-невидимка - Матвей Ройзман

Алла живет недалеко от студии научных фильмов. И, выйдя от нее, я решил зайти на студию и выяснить, как обстоят дела с кинопортретом мастера Золотницкого.

В кабинете Разумова я снова застал лишь одного беловолосого оператора Белкина. Облаченный в синий халат, он возился с кассетами. По его словам, Роман Осипович уехал обедать домой, к своей скрипачке, которая уже стала его женой. Говоря это, оператор с такой поспешностью расстегивал свой синий халат, что отлетела пуговица. Не обращая на это внимания, он снял его… нет, сорвал с себя, скомкал и сунул под чехол, в котором был какой-то съемочный прибор.

— Далеко едете? — спросил я.

— Гоняют с одного конца на другой…

— Начинаете новый фильм?

— Нет, добиваем «Кинопортрет».

— И завтра будете продолжать?

— Завтра в павильоне жена Разумова будет записываться на звукопленку. Будет играть на своей новой скрипке в сопровождении оркестра.

— Стало быть, Роман Осипович все-таки достал инструмент! Хороший?

— Клёвая штука! — проговорил оператор с восхищением.

Он поднял два аппарата в чехлах, понес их к выходу.

Я пошел вслед. У ворот его ждал автомобиль. Белкин поставил вещи в кузов, попрощался со мной и отправился за остальными. Я было двинулся дальше, но подумал: «Не довезет ли меня оператор до станции метро?» Спросил девушку-шофера, в какую сторону они едут. Оказалось, что отправляются в мастерскую Золотницкого. Я удивился — ведь она еще опечатана, а старик в санатории! Девушка объяснила, что приказано заснять флигель, где помещается мастерская.

Я зашагал к метро, недоумевая, почему Белкин не сказал мне, что именно собирается снимать. Потом вспомнил, с какой быстротой он сорвал с себя синий халат и остался в коричневом комбинезоне. Возможно, халат только что выдали и он примерял его? Да, но почему мое появление заставило его так нервно снять халат? Тут что-то неладно! И тотчас в памяти всплыли его слова о купленной Разумовым скрипке: «Клёвая штука». А в прошлый раз, подчеркивая напористый характер кинорежиссера, назвал его: «Молоток!»

Вдруг слова «синий халат», промелькнувшие в голове, поразили меня.

— Постой, постой! — громко воскликнул я и, подняв голову, увидел, что еду в вагоне метро, а пассажиры с удивлением поглядывают на меня.

Я сошел на следующей станции и отправился в обратную сторону. Снова придя на киностудию, я узнал адрес Разумова и помчался к нему на такси.

Дверь открыла красивая женщина. Ей было лет сорок, но изящное светлое платье и заколотые светло-зеленым гребнем черные волосы молодили ее.

Она ввела меня в обставленную полированной мебелью комнату, пододвинула сверкающий палевым глянцем стул и отрекомендовалась:

— Разумова Екатерина Семеновна.

Мы разговорились. Моя собеседница удивилась, почему я вздумал писать о Золотницком.

— Будто для писателей и кинорежиссеров нет других тем! Вот мой Роман Осипович тоже мучается! Заодно и Михаила Золотницкого рекламируют. Есть же музыканты даровитее его!

Екатерина Семеновна начала бранить Андрея Яковлевича за вздорный характер, за то, что он подвел ее, не сделав к обещанному сроку новую скрипку. Но не было бы счастья, да несчастье помогло: Роман Осипович достал на время съемок из Государственной коллекции изумительного, премированного на конкурсе «Жаворонка». Она взяла лежащий на пианино футляр, раскрыла и вынула инструмент. Под ее смычком струны нежно запели «Мелодию» Глюка-Крейслера, и вокруг словно возникло прозрачное озеро, а в нем и над ним плыла янтарная луна…

Когда Екатерина Семеновна кончила играть, сзади меня раздались аплодисменты. Я обернулся и увидел Разумова. Пока Екатерина Семеновна готовила чай, я увлек Романа Осиповича в уголок и сказал, что в очерке о Золотницком я якобы собираюсь упомянуть и людей, снимающих фильм о скрипичном мастере. Поэтому хочу узнать что-нибудь об операторе Белкине.

— Советую о нем ничего не писать! — произнес Разумов с раздражением.

— Почему?

— Белкин — дармоед, лоботряс! Три года назад его исключили из Института кинематографии за неуспеваемость и спекуляцию факультетской цветной кинопленкой. После этого его увольняли из трех мест за прогулы. Он подвизался в каких-то кустарных, ведомственных «кинокабинетах». Кто-то из наших видел его в гостинице «Украина» в компании явных фарцовщиков, крутящихся вокруг иностранцев. Чем он живет, шатаясь и не работая по пять-шесть месяцев, никому не известно.

— Почему же он в вашей группе?

— Потому что оператор Максим Леонтьевич Горохов, с которым я много лет работаю, в отпуску после болезни. А за Белкина просила его тетка — заслуженная артистка. Я взял его на должность ассистента оператора на месяц, для испытания, и сам не рад. Пока мирюсь — ведь все съемки уже сделаны Гороховым, остались незначительные досъемки. Но Белкин ничего толком не сделает, и за ним надо в оба смотреть. Вот сейчас поехал доснимать кадры для «Кинопортрета», а я приставил к нему нашего шофера Марусю Ларионову.

— Вам еще долго придется работать над «Кинопортретом»?

— Как вам сказать?.. Екатерину Семеновну нужно записать — ее игру на «Жаворонке». А в финале — Михаила Золотницкого, игру на «Родине».

— Но эта скрипка еще не готова.

— Вчера я был в санатории у Андрея Яковлевича. Он скоро вернется в Москву и обещал сейчас же собрать третий вариант «Родины». Я уверен, что теперь фильм будет!

Екатерина Семеновна пригласила нас к столу и заметила, что зря Роман Осипович так отзывается о Белкине — парень очень старается: первый посоветовал добыть «Жаворонка» для фильма и пригласить сыграть на этой скрипке не кого-либо со стороны, а ее — человека, понимающего творческие идеи Разумова. И добавила, что Белкин живет интересами фильма: достал элегантную заграничную кофточку по очень сходной цене, в которой она будет сниматься в фильме.

Супруги заспорили. Не нужно было быть особенным психологом, чтобы понять: за короткий срок оператор успел втереться в доверие к Екатерине Семеновне.

Я извинился — спешу! — попрощался и выбежал из уютной разумовской квартирки.

Через минут пятнадцать такси подвезло меня к служебному входу в театр. Взяв пропуск, я сразу направился к коменданту. Константин Егорович встретил меня радушно и стал всячески благодарить: оказывается, сын Савватеева достал для него чижа и снегиря — замечательных строителей гнезд, а это очень важно для выведения канареечных птенцов. Потом он принялся рассказывать, каких канареек выводят голландцы, англичане, немцы: «школы пения» у них разные. Для большей убедительности почтенный комендант стал насвистывать мелодии кенарей разных стран.

Я понял, что это надолго, и поэтому неделикатно перебил Константина Егоровича, спросив, получили ли все заказчики по своим квитанциям отремонтированные в мастерской Золотницкого инструменты. Оказалось, что почти половина заказчиков ждет возвращения мастера. Потом он пожаловался, что ему много беспокойства причиняют кинематографисты.

— Мосфильм заканчивает съемки фильма-спектакля «Евгений Онегин», — говорил он. — По коридорам протянуты толстые кабели софитов, полно чужих людей, сломя голову носятся ассистенты. Ералаш!..

Слушая его, я машинально оглядывал комнату и заметил висящий в углу на стенном крючке синий халат, Синий халат!

Мгновенно в голове созрел план. Я попросил Константина Егоровича дать мне на полчасика этот халат, дескать, хочу потолкаться среди мосфильмовцев и, не привлекая к себе внимания, посмотреть, как проводятся съемки «Евгения Онегина». Комендант подал мне халат. Надевая его, я поинтересовался, по каким документам проходят сюда работники киностудий. Оказалось, что по временным пропускам.

— Но вахтеры, зная некоторых в лицо, пропускают их, ничего не спрашивая, — посетовал Константин Егорович. — Слабовата еще бдительность, придется кое-кому из вахтеров подкрутить гайки! — закончил он.

Во дворе я обошел «пикап» киностудии научных фильмов, в кабине которого читала журнал Маруся Ларионова — шофер, о котором упомянул Разумов. Войдя в здание, я понял, что в съемках «Онегина» наступил перерыв. В столовой сидели загримированные, в костюмах пушкинской эпохи, артисты и обедали. Белкина в столовой не было. Я поднялся наверх, в буфет, и потерялся среди одетых в синие халаты реквизиторов, осветителей, гримеров, рабочих. Они стояли возле стоек и закусывали. Слева за сдвинутыми столиками разместились «командиры»: режиссер, ассистенты, операторы, их помощники. Их обслуживала единственная официантка, которую изредка отзывали свои: театральные костюмеры, бутафоры, декораторы — все в одинаковых синих халатах. Я подсел к ним. Они приняли меня за киноработника и стали расспрашивать, когда наконец кончатся съемки «Онегина». Взяв стакан кофе и ватрушку, я стал искать глазами Белкина. Если бы не белесая голова, я едва ли обнаружил бы его — в синем халате среди синих халатов! Вероятно, кинематографисты считали Белкина работником сцены, как театральные служащие меня — сотрудником киностудии.