Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Семенов Юлиан Семенович

— Вон как.Неужто специально берегли? Да вы и впрямь шутник! — невольно усмехнулся Невский.

— Нет. Я нарочно ничего не делаю. Все — по-стихийному, но каждый раз буквально в точку. Волшебство! Давайте, не томите — вы же дома, черт возьми!

— Да, по большому счету, я не пью. — попробовал на всякий случай отвертеться Невский.

Куплетов обалдело замер, не донеся бутылку до стола.

— Нет, этого не может быть, — сказал он с пафосом провинциального актера-трагика. — Не может быть — и все. Ну, не бывает!

Невский, глядя на него, лишь мимолетно улыбнулся.

— Вообще-то вы, конечно, правы. — согласился он.

— Ну, я же чувствую людей, — мгновенно отозвался массовик.

— Вот только я не пью посередь дня, — заметил Невский. — Сами посудите, как-то так — до ужина. Нехорошо! К тому же в здешних правилах указано, чтоб в номерах не смели. Сам читал. И если обнаружат.

Но Куплетов был неумолим.

— Хм. как же это? — неподдельно огорчился он. — Ну и что, что написано?! Ведь не константа ж мировая! Этих указов вам знаете, сколько еще насуют?! Опухнете от них. Если каждый болван перед тем, как из кресла полететь, пожелает себя увековечить, чтоб и другие болванами смотрелись. Ого! Прямо обида получается. Да-да! Продавать-то — продают. Дороговато, правда, ну да ничего. И желудку на пользу. Перед ужином для аппетита — в самый раз. Чтоб соки побежали. Вы думаете, Куплетов фокусы показывает, на гармошке играет и напропалую пьет? Ни-ни! Зачем? Я, как и вы, — лечусь. Мне нельзя — печенка. Страшное дело!.. Но у меня сегодня — день рожденья. Круглым счетом — сорок три годочка. Понимаете?

— Ну ладно, пусть, — смягчился Невский. — Если уж такая дата.

Куплетов приволок из угла два сомнительно мытых казенных стакана, пытливо поглядел их на свет и затем опростал в них содержимое бутылки, примерно треть оставив про запас.

— Да, — вдруг спохватился он, — а чем же резать колбасу? Опять вниз за ножом бежать.

— Ничего, — остановил его Невский, — у меня есть. Я как знал.

Он присел на корточки, распахнул свою тумбочку, порылся в ней немного и, наконец, извлек на свет божий длинный охотничий нож в красивых самодельных кожаных ножнах с большим кольцом, чтобы носить на поясе.

Протерев широкое лезвие полотенцем, он принялся аккуратно нарезать колбасу.

— Жаль только, хлеба нет, — посетовал он между делом. — С хлебушком оно сытнее.

Нож привел Куплетова в восторг.

— Острый? — почему-то шепотом спросил он, глядя на сверкающий клинок.

— Как бритва. Это же булат! Тот самый, знаменитый, настоящий!

— Ой-ей-ей! — всплеснул руками ошарашенный Куплетов. — А откуда же сокровище такое?

— Да так, знаете. — уклончиво ответил Невский. — Подарили.

— Эх, везет же людям!.. — позавидовал Куплетов. — Дарят. Ну, поехали! — воскликнул он, беря стакан — внимательно и нежно. — За меня и за знакомство! Только так!

Глава 7

Вечером, в начале одиннадцатого, едва дождавшись, когда санаторцы разбредутся отдыхать и в доме воцарится относительная тишина, Невский побежал к Лидочке.

Она сидела в кресле под уютным стареньким торшером и что-то читала.

Окно было настежь, и налетавший ветер слегка раздувал задернутые шторы.

Увидав Невского, Лидочка отложила книгу и ласково, по-домашнему, улыбнулась.

— А вот и я. Не рано? — спросил он, плотно притворяя за собой дверь.

— Нет, — Лидочка мягко качнула головой.

— Но ведь — и не поздно?

— Конечно.

Она сидела, расслабленно опустив руки на вытертые подлокотники и смотрела на него спокойным, ясным, откровенным взглядом.

И в нем, в этом взгляде, что особенно приятно поразило Невского, не было никакого показного бесстыдства или неуемного, отчаянного желания.

Это был взгляд женщины, которая никого ни к чему не побуждает, но по первому же зову готова сделать все, чтоб было хорошо и ей, и другому.

Невский это понял, вернее, почувствовал — и в радостной нерешительности чуть замешкался у двери.

Прежняя его ироничность, прежнее фривольное легкомыслие теперь смотрелись бы натужно и нелепо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он совсем не ожидал, что дело сразу повернется так, и вместе с тем испытывал сейчас к этой женщине огромную благодарность.

Благодарность и. уважение.

Приятная стремительность событий всегда в нем вызывала уважительное чувство.

— Ну, что же вы стоите? — спросила она просто. — Проходите. Я поеду последним автобусом. — И, чуть помедлив, добавила: — Это нескоро.

Невский медленно шагнул в глубь комнаты, сердце у него бешено колотилось.

Бог ты мой, подумал он, да что же это? Я действительно волнуюсь, я воспринимаю все всерьез — вот так сюрприз!.. А почему бы, собственно, и нет? Ну, почему?! Ведь, если по большому счету, именно на это — с первой же минуты — я и уповал, хотел, чтоб было так и не иначе. Как восторженный мальчишка. И пускай!

Все так же мягко улыбаясь, Лидочка порывисто поднялась ему навстречу.

Но то озорное выражение глаз, которое, за исключением двух-трех моментов, было днем, теперь неожиданно и окончательно сменилось у нее другим — задумчивым и даже каким-то ласково-грустным.

В нем была в этот миг странная, тяжелая торжественность, но — никакого торжества.

Невский подошел к ней вплотную, и она доверчиво положила руки ему на грудь, высоко запрокинув голову, чтобы видеть его лицо.

И снова обжигающе-радостная волна, как тогда, в автобусе, захлестнула его.

Он обнял Лидочку и привлек к себе.

Она податливо уткнулась носом ему в плечо и на секунду так застыла...

Под врачебным халатиком на ней ничего не было.

И тогда он понял, что весь этот долгий вечер она его и впрямь ждала.

— Сними, — шепотом попросил Невский.

— И зачем ты только приехал сюда. — с нежным укором произнесла она.

— Чтобы быть с тобой, — сказал он первое, что пришло в голову.

И это было правдой.

В чем-то, может быть, банальной, даже откровенно пошловатой, но, как ни странно, единственной на этот миг и абсолютной правдой.

Просто — более изысканных слов вдруг отчего-то не нашлось.

Да разве в них вся суть?!

Она лишь неопределенно, с какой-то детской застенчивостью качнула головой и, бросив халат на спинку кресла, вновь устремила на Невского преданный взгляд — зовущий, ласковый, опять — восторженно-лучистый.

На улице было гадко.

Все очарование минувшего часа разом стерлось, потускнело и ушло.

Потому что здесь, на холодном ветру, под дождем, это казалось ненужным и непонятным.

Здесь была реальная жизнь, в которую никак не вмещались та тихая комната с зашторенным окном и горящим уютным торшером, та тихая радость и та красота.

Они торопливо, не обращая ни малейшего внимания на дождь и лужи под ногами, шагали по аллее: со стороны — двое просто знакомых людей, не так чтоб и накоротке, рядом друг с другом — даже не под руку.

Фонари размытыми зрачками таращились на них сквозь пелену дождя.

— Ветер-то какой!.. Ты не замерзнешь? — обеспокоенно заметил Невский.

— Нет.

— Может, я все-таки провожу?..

— До дома? Пожалуйста, перестань!

— Но.

— Забудь, ладно? — Она повернула к нему мокрое лицо. — Ничего не было.

Ему показалось, что она плачет.

— Ты сердишься на меня?

Секунду она помедлила с ответом.

— Нет. Почему ты так решил?

— Да просто. — Он пожал плечами и с неожиданной тоской вдруг произнес: — Ведь это ты сейчас решаешь. Ты — не я. Больше ничего не будет, да?

— Не надо загадывать, — тихо попросила она. — Может, и будет. — Она ласково взглянула на него и с едва заметным вздохом добавила: Действительно, тебе не надо было приезжать сюда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Невский попробовал ее обнять, но Лидочка мягко отстранилась.

— Боишься, нас увидят? — удивился он. — Да все давным-давно спят!

— Не в этом дело. — покачала она головой. — Не торопись. Потом. Хорошо?