Талисман Белой Волчицы - Ирина Мельникова

Где-то рядом во тьме похрапывал человек. С другой стороны доносилось сухое покашливание, там кто-то курил, и ко всем прочим запахам добавился еще запах крепкого самосада.

— Где я? — спросил Алексей. Голос его прозвучал совсем слабо, но был услышан.

— Твоя сипи. Сипи, капитана. Моя потунда[42], — ответил старческий голос, а ноги зашаркали по соломе, видимо, прикрывающей земляной пол.

Алексей почувствовал, как ему приподняли голову.

У самых губ оказалась пиала с водой. Он сделал несколько глотков. Вода была горьковатой на вкус, но приятной.

Передохнув, он сделал еще пять или шесть глотков.

— Шанго[43], капитана! Сипи, — стоявший над ним человек произнес еще несколько слов, которые Алексей не понял, и отошел.

«Китаец! — догадался он. — Однако куда меня занесло? — Алексей потянул носом, вдыхая необычный запах. — Это явно не Тесинск, но и не слобода!»

Вдруг в памяти явственно прозвучали чьи-то голоса: «Ты кого приютил? — выкрикнул злобно один. — Это ж — легавый, что на завод приехал! Ты что, совсем рехнулся, Тимоха?» А второй, хриплый, все время отдувавшийся, как после долгого бега, спросил с испугом: «Думаешь, вышли на нас, Степка?» — «А что, сам не видишь? — еще больше распалился первый. — Зря, что ли, он к Хатанге ездил? И червонец с умыслом прихватил. — И уже тише, но с бешенством:

— Ты зачем, падаль такая, вздумал обратно червонцы скупать да еще полтину доплачивать?» — «Дык я…» — поперхнулся второй и закашлялся сипло, с отдышкой. «Дык я», «дык я»… — передразнил его первый, — твои же людишки тебя и заложат в первую очередь! Припрячут червонцы до поры до времени, а потом сдадут полиции, дескать, ни сном ни духом…». — «Ты ж говорил, не подкопаются!» — произнес тоскливо второй.

«Здесь не подкопаются, а ежели отправят в Североеланск, в Пробирную палату — там живо разницу определят… — ответил первый голос с явной издевкой и осекся:

— Кажись, пошевелился?» Тяжелый запах изо рта ударил Алексею в нос. Видимо, говорившие нагнулись над ним. Он попытался разлепить тяжелые веки. Не получилось. И застонал от бессилия.

«Ишь, стонет! — пробурчал второй. — Пусть только придет в себя! Я у него все жилы вытяну, но узнаю, что легавые против меня затевают». — «Да уж, будь ласков! — Первый, похоже, усмехнулся и предупредил:

— Его, поди, уже ищут, могут и сюда нагрянуть. Отправь его к Тобурчину на табор от греха подальше. Пусть в тайге спрячут. А как только очухается, я сам им займусь. У меня с ним свои счеты…»

Алексей попытался вспомнить: кто такой Тобурчин? И что за счеты могут быть с ним у человека, голос которого ему был совершенно не знаком? Но тяжесть сдавила виски, и он не стал ломать голову над новой загадкой.

«Жив — и ладно! Главное, что жив! — подумал он радостно. — Тюндюк не захлопнулся!» И он опять провалился в сон…

Проснулся Алексей от шума. За стеной спорили два голоса, но, как он ни силился, не разобрал ни единого слова.

В кошму, на которой он лежал, рядом с его лицом уткнулся косой солнечный луч. Если судить по лучу, то еще рано: солнце стояло низко, видно, совсем недавно взошло. Но Алексей ошибался. Уже вечерело, а сам он проспал более шестнадцати часов.

Сон благотворно сказался на нем: боль в спине поутихла, а голова прояснилась. И он с интересом стал осматривать помещение, в котором находился. Оно походило на юрту, только без дымохода в крыше. Он лежал на низкой лежанке, на воняющей овцами толстой кошме и укрыт был старым овчинным полушубком. Одно из окон оказалось дверью, верхняя решетчатая часть которой была оклеена промасленной бумагой. Такой же бумагой заделано и окно, единственное или нет, Алексей этого не рассмотрел, потому что боялся растревожить больную спину и голову. Удивило его то, что в Нижнем углу окна был вставлен осколок стекла, через который солнце и высвечивало толстый столб пыли, висящей в воздухе. Но он продолжал осматриваться дальше.

От потолочной балки к стенам протянулись березовые шесты. На них висели связки каких-то трав и кореньев, а также — лука и чеснока. От круглого котла, вмазанного в низкий очаг, поднимался пар, и запах варева щекотал ноздри. Алексей почувствовал, что ему прямо-таки нестерпимо хочется есть и пить.

— Эй, кто-нибудь, отзовись! — позвал он, надеясь, что это прозвучало громко.

Разговор за стеной оборвался. Тотчас приоткрылась дверь, и в юрту неслышно скользнул старик китаец в засаленном стеганом халате. Увидев, что Алексей глядит на него, приветливо закивал головой, заулыбался.

— Чифан, чифан![44].

Старик принес две чашки — одну с бульоном, в котором плавали редкие блестки жира, вторую — с мелко нарезанными овощами. Вместо хлеба он покрошил в бульон ржаной сухарь.

Алексея старик осторожно повернул на левый бок, подсунул ему под спину полушубок. Одновременно он поддерживал голову Алексея и чашку с бульоном. «Вот бы кто посмотрел на меня сейчас. Смех и грех! Младенец, да и только!» — думал Алексей, наслаждаясь теплым бульоном, попахивающим зеленью и чесноком. Затем старик кормил его овощами, ловко подхватывая их палочками, и оба они смеялись — Алексей несколько смущенно над своей беспомощностью, а старик над его разыгравшимся аппетитом.

Старик говорил что-то по-китайски, беспрестанно улыбаясь.

Алексей не понимал ни слова, но воспринимал его речь по-своему: дескать, ешь, парень, больше, поправляйся! И он не заставлял себя упрашивать.

Через пару дней Алексей уже садился на своей жесткой постели. Однажды, воспользовавшись отсутствием старика, он отважился спустить ноги с лежанки и попытался встать.

Но у него так закружилась голова, что он опрокинулся на спину прежде, чем довел свою затею до конца. В таком положении его и застал китаец, возвратившийся в юрту с охапкой дров.

Уложив Алексея, китаец долго и сердито выговаривал ему, должно быть, за несерьезность поведения. Тот блаженно улыбался в ответ:

— Ладно, дедуль! Не ругайся. Буду лежать смирно, — сказал он примирительно и, вытянувшись на лежанке во весь рост, сложил руки на груди. — Когда же я, по-твоему, поднимусь? Дня через два? Три? — показал он старику на пальцах.

Старик в ответ поднял обе руки и растопырил все пальцы.

— Десять дней! — ужаснулся Алексей. — Ну это мне никак нельзя. Пойми! Нельзя! — взволнованно и бессвязно заговорил он и умоляюще посмотрел на китайца. — Найди кого-нибудь, кто русский понимает. Я объясню… Записку отправлю. — И он изобразил пальцем на ладони, что пишет.

Но старик, слушая Алексея, только качал головой и по-прежнему показывал десять пальцев.

«Ну беда, совсем не понимает! Как ему растолковать?»

Из-за невозможности объясниться Алексей разволновался еще больше. И вдруг вспомнил тот разговор, который поначалу воспринимал как горячечный бред. Похоже, и вправду попал он не в те руки. Не зря его называли легавым. И не те ли это люди, что забрали у него револьвер, червонец и амулет?

Они ведь тоже что-то говорили и про червонцы, и про Пробирную палату? Но что? Как он ни силился, ничего определенного припомнить не мог. Но понял одно: здесь он в плену!

От такой мысли его лоб покрылся испариной. И если до этого Алексей испытывал к старику самые теплые чувства, то теперь посмотрел на него с подозрением. И как это лицо могло показаться ему добрым и привлекательным? На нем ясно просматривались и хитрость, и затаенная жестокость, и тысяча других больших и малых пороков. Разве не странно, что старик не хочет позвать к нему кого-либо, кто понимает по-русски? Не один же он здесь, в конце концов? Несмотря на горячку, Алексей хорошо запомнил парня, который поначалу за ним ухаживал наравне со стариком. Но стоило ему полегчать, как тот парень мгновенно исчез. И это наверняка тоже было подстроено нарочно.

Эх, если б[:ил чуть больше! Он бы сумел постоять за себя и выведать у старика все, что требуется.

Китаец знаками показал, что следует выпить приготовленное питье.

— Чифан, капитана. Сипи. — Он подложил сухие ладошки под щеку и закрыл глаза, изображая, что спит.

— Не буду спать! — произнес упрямо Алексей и замотал отрицательно головой. — Позови кого-нибудь! — И уже явно враждебно оттолкнул руку с питьем.

Тогда старик обхватил его сзади за шею, нажал пальцами на подбородок. Алексей невольно открыл рот, и тотчас туда был вылит настой из пиалы. Он поперхнулся, глотнул, а во рту остался характерный горьковатый привкус опиума.

И неожиданно из глаз полились слезы — от досады, обиды и собственной беспомощности одновременно. Где он находится?

Беспокойство не отпускало Алексея. После некоторого душевного подъема силы его вновь пришли в упадок. Апатия и безразличие ко всему овладели им. Он лежал и с мрачным видом смотрел в потолок, молча глотал отвары, которыми его по-прежнему потчевал старик, равнодушно воспринимал манипуляции, которые тот производил с его спиной и грудью.