Китай у русских писателей - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следует сказать, кстати, несколько слов об экономических условиях труда в Китае. Они носят своеобразный характер.
Старая китайская промышленность основывалась в некотором роде на семейной системе. Китаец-работодатель стремился окружить себя членами семьи, родственниками, в крайнем случае хорошо знакомыми лицами. Ни по образу жизни, ни по одежде хозяин не отличался от своих рабочих. Между хозяином и рабочими была атмосфера взаимной общности и доверия.
Рабочий день, начинавшийся с восхода солнца до позднего вечера, был продолжителен. Но много времени уходило на болтовню, разговоры, игру в любимое домино, в которых хозяин принимал самое живое участие. То чаепитие, то неожиданный шум на улице заставляет всех высыпать из фабрики или мастерской и возобновлять работу после длительных споров и пересудов.
В настоящее время этот патриархальный порядок уже исчезает. Непосредственная связь между хозяином и работником нарушена. Рабочий день сокращен за счет большей производительности труда. Стал строже надзор. Частые отлучки не допускаются.
Все это является источником недовольства. И все чаще происходящие забастовки и беспорядки в среде рабочих следует искать не столько в революционной пропаганде, сколько в нарушении под влиянием современных идей старого патриархального уклада…
Мне удалось присутствовать и на шанхайских скачках.
Сезон их – именно начало ноября, когда после невыносимо знойного, душного лета стоит сравнительно прохладная осенняя погода.
Три дня подряд разыгрывается это торжество как исключительный праздник, к которому готовятся задолго, к которому съезжаются со всех концов материка, где все билеты распродаются нарасхват, а сумма ставок и пари достигает нескольких миллионов шанхайских долларов.
Эти скачки напоминают отчасти английские дерби или парижский Гран-при, с тою существенною особенностью, что чистый конский спорт интересует желтоликую публику в неизмеримо меньшей степени, нежели погоня за азартом и случайной наживой. Скачки происходят на лошадях местных пород, конечно, далеко уступающих чистокровным английским скакунам.
Вся европейская колония в безукоризненных костюмах, мехах и легких дамских туалетах считает священною обязанностью присутствовать на этом зрелище. Не только ипподром Рейс-Хорс, но даже Бэбблинг-род со всеми примыкающими улицами затоплены многотысячною толпой, крикливой, страстной, возбужденной.
Движение трамвая приостановлено. Сплошною вереницей плывут мотокары. Скользят коляски, керричи, рикши. На крепких пегих лошадях сидят величественные индусы сикхи, в пестрых чалмах, при саблях, со стальными чешуйчатыми эполетами, свисающими с плеч.
ОЛЛ РАЙТ!
В конце концов, я утомлен шанхайской жизнью.
Ее стремительный и лихорадочный поток, ее богатство, блеск, горящий алчный бег невольно вызывают раздражение. Здесь сознаешь свое ничтожество. Здесь только доллар – единственный владыка, небожитель, бог.
С другой стороны, нигде в мире нет, кажется, такого чудовищного контраста между неслыханной роскошью и нищетой, как в этом интернациональном Вавилоне на Вангпу.
Вангпу струит мохнатые, таинственные воды. В ушах еще звенят звонки, крик, рев и гам, гудки трамвая и сирен. А позади, как феерический балет, как праздник несказанных декораций, сверкает яркими огнями волшебный, сказочный Шанхай…
ГОНКОНГ
Гонконг – опорный пункт английского владычества в Китайском море. Он расположен на крутом скалистом островке вблизи материка и, с точки зрения тактической, представляет серьезную твердыню.
Англичане владеют этим островом с 1841 года. Они присоединили его к себе, воспользовавшись ничтожным эпизодом.
Английские купцы ввозили в Китай опиум и продавали населению. Китайское правительство, возмущенное распространением этого яда, секвестровало груз опиума, направлявшийся в Кантон, и выбросило в море. Англия объявила войну, одержала быструю победу и в возмещение убытков оставила за собой остров.
Однако следует признать, что Англия сумела использовать свое приобретение. Каких-нибудь сто лет тому назад это был скалистый, голый, дикий утес. Теперь это роскошный город с дворцами, с пышными садами, с богатыми европейскими магазинами, с отелями, офисами и банками. Это одно из лучших произведений человеческого гения. Гонконг – один из самых оживленных портов в мире.
Просторный рейд наполнен грузными телами бесчисленных судов – английских и японских, американских, голландских и китайских. Невдалеке стоит английская эскадра в составе нескольких дымящих крейсеров.
Сереют вытянутые в нитку портовые строения, конторы, склады, доки. За ними виднеется раскинувшийся город. В полугоре на фоне зелени сверкают белыми мазками дачи. И высоко взметается к застывшим в ярком небе облакам скалистый пик – Виктория…
На палубе идет погрузка хлопка.
Две груженые баржи прижались к борту судна. Раскрылись пасти трюмов. Грохочут и визжат лебедки, краны, блоки. Десятка три-четыре кули горланят, суетятся, опускают в трюмы перевитые железной проволокой тюки.
На пароход являются торговцы в черных балахонах, в широких соломенных шляпах.
В корзинах у одних – папайи, помоло, бананы, мандарины. У других – почтовая бумага, открытки, папиросы «Кепстен». У третьих – изделия из бронзы, шкатулки, табакерки, морские раковины, изваяния божков.
– Вери гуд!.. Вери гуд!..
Старик-китаец с улыбкой на желтом морщинистом лице показывает декоративный нож, искусно сделанный из медных кешей. Приходят прачки и менялы. Последние особенно назойливы, бренчат гонконгскими серебряными долларами, английскими флоринами и шиллингами:
– Сэр, ченж оф моней?..
– Хэв ю эн голд, сэр?..
На синей зыби полощутся проворные сампаны.
Старуха-китаянка, с ребенком за плечами, едва прикрытая черным рубищем, стоит за рулевым веслом. Подросток-девушка работает багром и управляет парусами. Китаец курит трубку. На лодках масса женщин, маленьких, сухощавых, в черных одеждах, с черными прилизанными волосами. Ремесло матроса здесь обычное женское ремесло.
Подобно тому, как на больших реках Китая, здесь существуют также плавучие кварталы, в которых люди появляются на свет, проводят всю жизнь и умирают. Это так называемые «тайминги» – «люди, живущие на воде». Скученность населения в Южном Китае чрезвычайная.
На материке в четырех часах езды вверх по течению Чеюанга расположен Кантон – третий по величине и значению после Пекина и Шанхая город, столица революционного Китая, очаг тех крайних социалистических учений, которые с легкой руки покойного доктора Сунь Ятсена свободомыслящие, фанатичные южане разносят по всей стране. Нетерпимость к иностранцам проявляется здесь с особою силой.
Кантон – торговое сердце Южного Китая, с его богатством и ужасающею нищетой, с его кишащим муравейником и памятниками старины, с его своеобразными особенностями, начиная со знаменитой пятиэтажной «Башни», кончая «джонками цветов» – плавучими вертепами любви.
ПИК ВИКТОРИЯ
По спущенному трапу схожу и прыгаю в сампан.
Я достигаю пристани в несколько минут. Соскакиваю на берег и растворяюсь в лабиринте узких, вонючих, грязных переулков.
Проделав ряд зигзагов, шагаю по панели главного проспекта – улицы Королевы Виктории, сверкающей роскошными витринами, иероглифами, чеканной вязью, вывесками, флагами.
Звенит трамвай, ревут автомобили, скользят гонконгские
