Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

На станции отдыхающих ждал специальный автобус. И через двадцать минут они уже въезжали под арку ворот, зачем-то выстроенных перед территорией дома отдыха. На арке золотыми буквами были выписаны выдержки из речи Генсека: «Мы непременно добьемся того, чтобы отдых у нас стал не только правом, но и священным долгом каждого трудящегося!» Автобус остановился перед зданием с маниакальными колоннами сталинских времен. Сыпля веселыми шутками и остротами и толкая друг друга чемоданами, новоприбывшие отдыхающие выбрались наружу. Целая свора фантастического вида дворняг встретила их радостным визгом и вилянием хвостов. Ну вот мы наконец-то на природе! — сказала средних лет женщина с нервным и изможденным лицом, обращаясь почему-то к МНС. Не правда ли здесь очень даже мило!

МНС собрался было согласиться с тем, что здесь действительно очень мило, но не успел: перед самым его носом что-то очень тяжелое грохнулось о ступени главного входа и разлетелось на мелкие кусочки. Поберегись!! — завопил кто-то с некоторым опозданием. Опасливо поглядывая наверх, вновь прибывшие проскочили в вестибюль центрального корпуса, где их должны были распределить по палатам и зарегистрировать в особых книгах прибытия-убытия отдыхающих.

Центральный корпус

Центральный корпус дома отдыха был знаменит на всю область скульптурной группой «Социалистическая семья», которая состояла из голой бабы и голого мужика, подымавших ввысь голого младенца. Замысел скульптора и начальства был благородный: предостеречь отдыхающих от разврата, напоминая им о здоровой соцсемье, временно оставленной ради здорового отдыха. Но поскольку все члены соцсемьи были изваяны с могучими половыми органами, скульптурная группа явно способствовала процветанию разврата. Даже младенцу скульптор придал член, которому завидовали самые выдающиеся бабники из отдыхающих. Воплотился замысел не в вечных материалах — в мраморе или бронзе, — а в кратковременной смеси глины, цемента, досок, проволоки и битого кирпича. И после первого же дождя скульптура стала разрушаться. Куски ее падали на головы отдыхающих и обслуживающего персонала. Сначала с грохотом осколочной бомбы шлепнулась левая грудь матери семейства. Осколком выбило глаз у вице-президента Академии наук одного отдаленного национального округа с очень длинным названием. Потом отвалился член у младенца, и он стал похож на ангелочка эпохи Возрождения. На сей раз обошлось без жертв, если не считать уборщицу, которой явно повезло: пенсия по инвалидности оказалась больше, чем пенсия по старости. Дольше всех держался член у главы семейства. Но и он не выдержал. Падая, он зацепился за железные утья, торчащие из фронтона, и повис над входом. Зацепился прочно, но казалось, что вот-вот сорвется. И отдыхаюшие не входили в корпус и выходили из него, а стремительно влетали и вылетали, благодаря судьбу за то, то избежали смертельной опасности. Ветер раскачивал отпавший кусок скульптурной группы, вызывая пошлые насмешки у наиболее интеллигентной части отдыхающих, главным образом — у остряков без ученых степеней и званий, которых в центральный корпус не пускали.

По крайней мере раз в год скульптурную группу приходилось реставрировать. Скульптору-реставратору платили не за эстетическое качество произведения, а по весу — по сто рублей за килограмм скульптуры (по расценкам МОСХа). Потому он с каждым годом увеличивал размеры и удельный вес реставрируемых частей. В тот момент, когда МНС прибыл в дом отдыха, у скульптурной матери семейства отвалилась задняя часть тела весом по крайней мере в... пятьдесят тысяч рублей. Мне крупно повезло, подумал МНС. Если бы я погиб, в институте подавились бы от смеха, узнав причину гибели.

Палата

 Дом отдыха, куда попал МНС, был не очень высокого ранга, но далеко не самый худший. В нем были палаты на шесть отдыхающих, на четырех, на двух и даже на одного. Лица администрации, распределявшие отдыхающих по палатам, безошибочно устанавливали их социальный статус и помещали их именно туда, куда следует. Если и возникали недоразумения, то они быстро разрешались. Например, в палату на шестерых однажды поместили кандидатшу наук. Так она устроила такой хай, что было слышно в соседних деревнях. И в порядке компенсации за понесенный моральный ущерб кандидатшу поместили в одиночную палату, куда помещали только докторов наук и чинов администрации институтов. Мельком взглянув на бороду МНС и заношенные штаны, администратор определила его в самую скверную палату на шестерых, которая тут называлась «молодежной». Слово «молодежная» при этом произносилось с подленьким смешком: «хи-хи-хи-э-э-так-сказать-молодеж-ная-хи-хи-хи».

В «молодежную-хи-хи-хи» палату помимо МНС поместили шестидесятилетнего сотрудника редакции академического журнала, лысого инженера из экономического института, которому было явно под пятьдесят, неопределенного возраста рабочего из технического института и двух молодых парней, которые о своей профессии и месте работы многозначительно помалкивали. Рабочий с ходу выложил о себе все, что ему было известно. Он — универсал, выполняет в институте самые разнообразные функции, начиная от изготовления хитроумных «хреновин» для тончайших приборов и кончая деликатными личными услугами начальству. Последние он предпочитает, так как они начинаются, сопровождаются и кончаются даровой выпивкой. Прибыл Универсал в дом отдыха пьяным и не просыхал до отъезда. При всем при том он оказался большим любителем поговорить о политике. Слово «мудак» среди слов, которые он употреблял в отношении руководителей Партии и Правительства, было самым безобидным. Молодые парни (Студенты) были сверх всякой меры набиты скабрезными и политическими анекдотами. Нецензурные выражения они употребляли чаще, чем обычные слова. С первой же минуты они стали обращаться к обитателям палаты на «ты».

После того как распределили койки и познакомились, Универсал предложил отметить начало совместной жизни выпивкой и поставил на стол пол-литра спирта, отпущенного ему на работе для технических целей. Студенты выставили пару бутылок «красного». Не остались в долгу и остальные.

Гимн русской природе

 И все-таки нет ничего прекраснее русской природы! Я никогда не был на Ниагаре, на Бермудских и Канарских островах, на Ривьере, в Дубровнике, в Калифорнии, на Таити, на Цейлоне... И все-таки готов пари держать, что они все вместе ничто в сравнении с нашей чудной русской природой. Если, конечно, солнышко светит. Обычно-то дождь или снег мокрый, слякоть, грязь под ногами, ветер холодный, небо серое и унылое... Одним словом, тоска зеленая. Но если солнце, то и спорить нечего. Конечно, под ноги надо смотреть в оба. Консервные банки, битые бутылки... У нас недавно один сотрудник налетел, полгода в реанимации провалялся. Я говорю, под ноги смотрите! Что вы в небо пялитесь?! Солнца не видали, что ли?! В кучу вляпались? Ай-яй-яй! Я же предупреждал!

После танцев МНС прихватил ту самую даму, которая прибытии пришла в восторг от красот русской природы, и двинулся с нею на эту самую природу. Моросил противный дождь, а под ногами еще ощущались последствия поздней весны. Отойдя на достаточное расстояние от дома отдыха, они молча положили один плащ на сырую землю, накрылись другим и предались величайшему чуду природы. И... Вот сволочи, воскликнула вдруг она. Всю окрестность уже успели загадить, мерзавцы! И они опустились с небес чистой любви на грешную, обосранную Землю.

...О русская природа, где ты?!!

Палатный треп

Неотъемлемая составная часть отдыха советского человека (наряду с выпивкой, конечно, и... сами понимаете) — разговоры, разговоры и разговоры. Разговоры обо всем на свете. Разговоры в любое время дня и ночи. Разговоры по всякому поводу. Разговоры без всякого повода. Если бы кто-нибудь записал все то, что было сказано отдыхающими только одного заезда, он был бы потрясен диапазоном тематики разговоров и содержанием суждений самых заурядных, казалось бы, людишек. Он получил бы исчерпывающе полную картину жизни нашего общества. Картину страшную и смешную, уныло-серую и полную драматизма, пустую и полную высокого смысла. И ни одной мало-мальски значительной проблемы, которую так или иначе не затронули бы неутомимые говорильщики отдыхающие! Даже самые отъявленные молчуны, попав в дом отдыха, выговариваются на год вперед с первым, случайно подвернувшимся собеседником. Не ищите в этих разговорах только одного: систематичности и логической последовательности. Но ведь тут это и не нужно. Тут говорят не во имя высокой науки или святой правды, а лишь бы поговорить и в лучшем случае — лишь бы очистить душу.

— Приехал американский журналист на БАМ. Как там живут, сами знаете. Грязь, клопы, тараканы, сырость и все такое прочее. Поселите гостя, приказывает начальство, в приличное помещение. Нет у нас такого, отвечают. Ладно, говорит начальство, черт с ним, пускай клевещет.