Современный российский детектив - Анна Майская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как только тело под ним перестало брыкаться, громила, больше похожий в этот момент на раненого разъяренного буйвола, поднялся над поверженными врагами в величину полного роста и, издав победоносный крик, бросился на ближайшего к нему человека, готовясь к рукопашной схватке и совершенно позабыв про имевшийся у него вороненный предмет, способный, между прочим, убивать на значительном расстоянии. Выбранный им противник хотя и обладал значительной физической силой, но вместе с тем многократно уступал в своих размерах; он очень поздно понял, что к нему приближается большая опасность, и успел произвести только один, единственный, выстрел до того мгновения, как получил по своему лицу дулом удерживаемого Иваном оружия, рассекшим его лицо на две части и оголившим на обозрение внутреннее устройство его носоглотки.
В ту же секунду в Копылина «посыпались» пули со стороны последнего, оставшегося в живых, бандита, и тот наконец смог вспомнить про имевшееся у него оружие; еще три пули успели впиться в его тело, прежде чем он открыл ответный огонь и с третьего выстрела смог поразить человека, еще хоть как-то способного встать препятствием на пути к свободе как его, так и объекта его нежной страсти, до сих пор представлявшейся ему маленькой, беззащитной девочкой — и вот больше не было никого, кто смог бы стать преградой для их спасения! Только теперь, Иван стал отчетливо чувствовать, как вместе с вытекающей кровью его тело расходует и дарованные ему Богом силы; он приспустился к земле и оперся об нее одновременно и правым коленом, и одноименной рукой, продолжавшей удерживать отсвечивающее вороненой сталью оружие; в глазах у него стало темнеть, и их заволакивала неприятная прозрачная пелена, предшествующая обычно потере сознания… тем не менее этого не случилось, наверное, потому, что в тот же самый момент из сарая показалась белокурая окровавленная головка, блестевшая изумрудными глазками и призывающая о помощи, заставившая в том числе и своего спасителя собраться с последними силами.
Большой человек смог оторваться от почвы и выпрямился в полный рост своего исполинского тела. Неуверенной походкой он направился в сторону подзывавшей его девушки и вошел в сарай, где смог собрать воедино все свои человеческие возможности и где подхватил на могучие руки де́вичье тело, исстрадавшееся от пыток, но тем не менее продолжавшее оставаться невероятно прекрасным. Они находились прямо напротив двери и оставалось сделать один только шаг, чтобы оказаться на улице и устремиться к долгожданной свободе, но в этот момент мрачная и массивная тень загородила собой свет, поступающий с улицы. Несмотря на то, что Копылин был весь израненный и одновременно удерживал на своих руках самую дорогую ношу во всей его прошедшей в омерзении жизни, он не утерял способности мыслить соответственно создавшейся обстановке и продолжал прочно сжимать уже наполовину разряженное оружие.
Из-за полумрака, царившего в неосвещенной постройке, бандит совершенно не видел лица того, кто посмел преградить дорогу к свободе и избавлению от страданий как ему, так и одной из самых восхитительных девушек. «Хотя… зачем мне его лицо? — только и успел подумать Иван, прежде чем попытаться наставить на отважившегося ему помешать наглеца еще не конца разряженный пистолет. — Зачем узнавать того, кого собрался убить?» Большому человеку необходимо было только сделать легкое движение кистью, поднять на противника дуло оружия и практически в упор произвести дающий избавление выстрел, но в этот момент он почувствовал, что не может пошевелить рукой, сжимавшей спасительное оружие; чья-то неведомая сила обхватила его за тыльную часть ладони и — вот удивление! — не давала громиле возможности даже пошевелиться.
Противостояние длилось недолго, видимо, в планы незнакомца не входила какая-то там дополнительная борьба, о чем можно было судить по его следующему поступку: приблизив к израненному преступнику отвратительное лицо, кишащее ощетинившимися на него опарышами, он, единственное, что смог у него вызвать, так это наполненный, — нет, не страхом! — но нескончаемым удивлением возглас: «Ты еще кто такой?!», после чего несколько раз ударил огромным ножом в брюшную часть огромного тела, одновременно разрезая острозаточенным лезвием плотную мясистую кожу и позволяя вываливаться наружу кишечнику и другим внутренним органам, отрезанным в тот страшный момент от своих оснований.
Неудивительно, что большой человек, совсем не ожидавший такого конца, слишком поздно осознал, что стремительно теряет свои силы, забрызгивая все вокруг кровью и другими останками. Тем не менее, упав на колени, он не выпустил из рук драгоценную ношу, а согнувшись всем своим исполинским телом, бережно положил ее на голую землю, являвшуюся в этом сарае в том числе и полами, и только после этого он позволил себе окончательно расслабиться, надсадно выдохнуть и, мертвому, повалиться рядом с полюбившейся ему с далеких времен белокурой девчушкой. Наташа, натерпевшаяся сначала ужасных пыток, а потом став свидетельницей ужасного зрелища, не выдержав тяжелейшего нервного напряжения, потеряла сознание.
* * *
Очнулась Елисеева в каком-то подвальном помещении, где — в прямом и переносном смысле — света вольного не было видно; вокруг стоял небольшой полумрак, разрезаемый лишь одной масленой лампой, подрагивающей неярким, трепещущим огоньком; она стояла на небольшом столе, над которым в кирпичную стену было вмонтировано миниатюрное зеркальце, и не было больше ничего, хоть отдаленно напоминающего человеческое пристанище. По всей видимости, к этому моменту прошло уже достаточно много времени с того момента, как ее пытали в отдаленном бандитском логове, что можно было судить по возвращавшимся к ней ощущениям нестерпимой боли, несколько утраченным во время жестоких и безжалостных пыток; все ее тело ныло и трепетало, словно по нему одновременно выпустили миллионы крошечных мини-иголок, которые не оставили не пораженным ни одного миллиметра кожи, глубоко вонзившись и надежно закрепившись по всему объему мышечной массы. Девушка почувствовала, что лежит на чем-то плоском и твердом, и попробовала немного пошевелиться; острая боль, пронзившая ее лодыжки с запястьями, позволила сделать сам собой напрашивающийся и окончательный вывод, что она надежно привязана к какому-то вмонтированному в основание пола предмету, который от ее движений даже не двинулся, а лишь «отдался» какой-то, словно пробежавшей по нему за одно мгновение, дрожью. Невольно ей пришлось повернуть свое белокурую голову в сторону,