Обреченные на гибель (Преображение России - 1) - Сергей Сергеев-Ценский

- Ну, так и я на тот.

- Не дело, не дело, купцы!.. Ладился одного везти, садятся двое!.. Слазь!..

Афанасий взял за плечо Макара, но тот вытянул ехидно:

- Ты-ы потихонь!.. Я в силах за себя уплатить.

- А сколько это ты уплотишь?

- Да уж больше, чем с него, с меня не возьмешь...

- Давай сейчас трояк!

- У-ди-вил! - покачал головой Макар, вынул кошелек из запачканной замши и нашел в нем зеленую бумажку.

Федор пожал плечами и отвернулся.

- А дом на кого же бросил? - спросил он, когда уже отчалили.

- А моя баба там.

- Смотри, ежели что стянет, - зло буркнул Федор.

- Да уж много не стянет, - куда ей!.. Больше твоей не стянет!

И заиграл желваками.

Федор поглядел на него, на приземистого, курбатого Афанасия, на море в мелких беляках - не ехать было нельзя, отделаться от Макара тоже нельзя.

- Так бора, говоришь, может быть?

- Очень просто, - ответил Афанасий, выгребая за пристань.

- Ну, авось!

- Авось да небось - их два брата, как все одно вас.

Работая веслами против волны, он выбрался на чистое место, здесь поднялся, огляделся кругом и потянул носом.

- На Палац-горе вон черта белого видали?.. Как выезжали, ведь не было, - откуда взялось?..

Поднявшись, разглядел Федор над самым выступом Четырдага кусок белого облака, круглого, плотного и ледяного на вид.

- Может, так, - сказал равнодушно.

- Так ли, не так, - все одно, - буду парус ставить.

В фуражке приплюснутой, маслянистой, с жилками синими и багровыми на скуластом лице, добротном, но с недобрыми запавшими глазами, Афанасий развернул парус, натянул его, и он сразу захлопал, ловя низовку, как утка крылом; Макар сидел напыженно, мешая матросу крепить парус, и тот прикрикнул на него:

- Черт лесовой!.. Именинник ты, что ли?.. Подвинься! Тебе говорю!

- Говорить - говори, а ругаться оставь! - отозвался надменно Макар, но Афанасий поглядел на него еще злее.

- Тут тебе не земля!.. Это тебе море, - понял?.. А я тут у себя на ялике все одно что капитан... На берег выйдем, судись со мной, а в море обязан ты меня слушать!

Ветер влег в парус до отказа, и вплоть до поворота берега, до того мыса, за которым скрывался уже городок, ялик, покачиваясь, кряхтя, разбивая барашки волн в мелкие брызги, бежал с веселящею даже Федора быстротою, и Афанасий, налегая на корме на руль, несколько отошел и бросил ему отрывисто:

- Водку взял?

- Откуда?

- Из лавки.

- Зачем? - удивился Федор.

- Неужто не взял?.. Очень глупо сделал.

Перевел спрашивающий взгляд на Макара и презрительно сплюнул в хлюпающую у бортов воду:

- Ку-упцы!

Несколько раз потом, отрываясь от воды запавшими глазами, взглядывал он то на Федора, то на Макара зло и презрительно.

Как все в городе, он знал, что когда-то братья были ровни между собою и с ним, но теперь, когда разбогател Федор, было зло на него, что разбогател, и зло на Макара, что стережет он братнино добро, как цепной пес. И с той беззастенчивостью, с какою принято смеяться над чужою глупостью в народе, подмигивая Федору, спросил Макара:

- Проверять свое хозяйство едешь?.. Надо, надо!.. В отделку там без тебя ребята разбаловались!

Макар, покосившись на него (он сидел отвернувшись), отозвался:

- Ты себе свое дело смотри!

А Федор спросил:

- Ты, Афанасий, туда часом не заезжал?.. Как там?

Афанасий подумал и сказал, смотря на Макара:

- Неделю назад там был. Рожнов твой известку сюда пригонял, а туда харч возил.

Кроме каменоломни, дававшей красный гранит, ценимый выше синего, там была у Федора известковая печь, что особенно привлекало Кариянопуло.

- Что же ты мне не сказал? - обернулся Федор к Макару.

- Об чем это не сказал?

- Что Рожнов приезжал...

- Вот новость какая: Рожнов!.. Рожнов за делом приезжал, а вот ты зачем это едешь?

Макар сидел сзади Федора, ближе к носу ялика, а Федор на другой скамейке, ближе к корме, и Макар - повернувшись лицом к Афанасию, а Федор боком к нему, и ему удобно было взглядывать то на брата, то на матроса.

- Я-то еду знаю зачем, а вот ты - это вопрос мудреный.

- А он, чтобы не отстать, - живо подхватил матрос, - молодые работают, а старички подсобляй!.. Тоже "зачем"!.. Он свово упустить не должен.

Всем в городке, кто бывал в рыбацком ресторане "Отрада", жаловался на брата Макар, и матрос знал весь его спор с Федором, и теперь всячески хотел стравить братьев на брань, чтобы не скучно было ехать без водки.

Макар, понявши в нем союзника, через голову Федора бросил ему:

- Не упущу, небось!.. Я своему труду цену знаю!..

- Поговори вот с дураком! - вздохнул Федор. - Сказано: пьяница проспится, а дурак никогда.

- Не дураче тебя, нет! - погрозил ему пальцем Макар и челюстью ляскнул, а Афанасий одобрительно улыбался ему и подмигивал, довольный.

Качало сильно, и ялик то зарывался носом, то взлетал, но все трое не страдали от качки, только холодно было на воде, и Федор, засовывая руки поглубже в боковые карманы меховой серой куртки, говорил спокойно:

- Не дураче, так дураком и не выставляйся... А имеешь если ко мне претензию, - иди да судись.

- А ты думаешь, суда на тебя не найду? - крикнул Макар. - Найду, небось!.. Как в суде ничего не добьюсь, ты его можешь, конечно, деньгами засыпать, я подожду, когда другой суд будет...

- На том свете, что ли? Никакого тебе другого не будет, кроме, как всем.

Но Макар отозвался уверенно:

- Люди, которые знающие, говорили ясно: будет!.. Очень даже скоро это будет: обчая правда!.. Для всех, - понял? - каким даже и в суд дороги нет, - не пущает продажная шваль разная, - и все законы тогда к собачьей матери полетят... По новым законам тогда судить будут, - вот как будет тогда...

И, повысив голос, так как мешала хлюпавшая волна и трепет паруса, закончил торжественно, как вчера:

- И отымется у Федора и отдастся Макару!

Небо к морю ближе, чем к земле, и только его одно признает море.

Теперь море было в белых барашках, а на небо всползало из-за береговых гор круглое, изголуба-белое, плотное, холодное облако: как будто перегнулся и заглянул тот самый край его, который зацепился за отрог Чатырдага.

- Гляди, купцы! - указал на него Афанасий как раз после торжественных слов Макара. - Это спасибо скажите, что нам теперь угол резать, - пустяк езды, а то бы я к берегу повернул.

Федор глянул, куда указал матрос, и тут же отвернулся: он знал, что сейчас же за поворотом видна была деревня Куру-Узень, и если так будет идти ялик, как он шел, - через четверть часа придут к каменоломням, до которых едва ли и через три часа доберется грек. А Макар даже и не поглядел: облако было сзади его, и зачем было трудиться поворачивать к нему голову, когда не с облаками у него спор, а с братом, который вот он голова против головы. И он играл желваками и глядел на него победно. Рук он не прятал от холода, как брат, и они, чугунно-синие и такие же твердые, как новолитный чугун, привычно сжатые в кулаки, лежали на раздвинутых коленях.

Обогнули мыс - видна стала деревня Куру-Узень, и скрылся сзади город. Надо было перекрепить парус.

- Эй, старички, подсобляй!.. - крикнул матрос братьям. - Сейчас дома будем!.. Бери конец, - тот конец, - непонятный черт!.. Подпыривай!.. Подпыривай под парус, тебе говорю!.. Ма-кар!.. Вот черт, недоделок!.. Федор Петров!..

Федор, лучше Макара знавший, что надо делать с парусом и канатом, скоро и быстро, как этого требует море, помог матросу, и, взявши снова руль, матрос закивал, глядя презрительно на Макара:

- Эх, с непонимающим народом этим! - и сплюнул в воду.

А море кипело, как синее варево в котле со щербатыми (чуть видны были верхушки гор на берегу) краями.

- Ты - матрос, яличник, - значит, вроде извозчика, - прищурил глаза Макар. - Ты взялся везть, - ты и вези... Понял?.. А фокусов не показывай.

- Это каких таких фокусов?

- Таких самых.

- Ду-урак черт!.. Сколько ты годов на ялики смотрел, - конца завязать не знаешь!..

- Не обязан я, стерва ты, - понял?

Афанасий поднял голову, чтобы сказать ему что-то крепкое, и вдруг еще выше подбросил ее, - привстал.

- Это что? Глянь! Лист летит или птицы?

- Лист, кажется, - поднял голову Федор.

Действительно, высоко, с береговых гор, поросших дубом и буком, летели желтые листья.

- Амба нам сейчас!.. Спускай парус!.. Парус!..

И вслед за этим криком матроса страшно быстро случилось все и непонятно для Федора. Скользнув оторопелым взглядом по испуганным глазам матроса, он схватился было за мокрый канат, - тут же рядом с ним очутился матрос, что-то кричал и совал руками (что кричал, не слышно было из-за внезапного шума), - и вдруг что-то ударило его, зашумев, сшибло на скамейку, накрыло с головой мокрым парусом, а когда, барахтаясь ожесточенно, выпростал он голову и руки, - прямо перед собой и ниже себя увидел он звериное лицо Афанасия, обнимавшего в обхват скамейку левой рукой - в правой канат, - и кричал он ему непохоже и страшно, он или другой кто:

- Навались!.. На левый борт!.. На левый!