Алиса. Другая история Страны чудес - Брасвелл Лиз

Алиса улыбнулась.

– Надеюсь, это не отнимет столько времени, – сказала она, делая шаг вперёд.

– И я, – сказал Кац с чувством. Затем просиял: – Я рад, что вы обратились ко мне!

Его кабинет был небольшим, обставленным с умом и полным книг. На рабочем столе в целом царил порядок: чистая промокашка, дорогие, но простые перья и чернильницы, стопки бумаг аккуратными небольшими кучками, единственным, что выбивалось из общей картины, был «Кексфордский еженедельник», лежавший посередине неряшливым ворохом, как будто его туда в раздражении швырнули.

– О! – произнесла Алиса. – Я вроде как за этим к вам и пришла.

Кац скорчил кислую гримасу и плюхнулся на стул с силой и рослостью юноши, не до конца переросшего мальчишеские акробатические трюки, но стеснённого очень хорошим костюмом, в который был одет. Алиса не могла не заметить, до чего красивые у него губы, даже когда он в отвращении их поджимает.

– Это касается рэмсботтомского митинга? Под конец они подожгут дома, глупый дурак, – произнёс он раздражённо. – Подогреть пролетариат ненавистью и бесплатным пуншем – всегда хорошая затея.

– Эм, нет, хотя тётя Вивиан и мистер Уиллард обеспокоены не меньше вашего. Как и я, – добавила она поспешно. – Вот только я не представляю, как этому помешать. У нас свободная страна, мистер Кац, и Рэмсботтом может устраивать митинги, если хочет и получил все необходимые разрешения.

– Страна у нас свободная для вас и мистера Кони, – сказал Кац. – Некоторым из нас может стать неуютно в городе, где он устанавливает порядки.

Алиса восприняла его ремарку чуть ли не как пощёчину. Она, понимаете Ли, безрассудно появляется у его двери, а он тычет ей в лицо их отличиями, заставляя её чувствовать себя неловко.

– Да. Полагаю, я свободный человек. За кого вы, говорите, голосовали на прошлых выборах? – спросила она многозначительно.

– А как же, за Гэретти, конечно. Он... а-а, – Кац посмотрел на неё с кривой улыбкой. – Я понял, к чему вы клоните. Вы, разумеется, не голосовали. Потому что вы женщина. Хорошо сыграно, Алиса, хорошо сыграно. Я совершенно справедливо поставлен на место.

Она улыбнулась:

– Вряд ли вам раньше встречались противники вроде меня. Как бы то ни было, я пришла за советом от друга, а не для того, чтобы спарринговать. Вот почему я здесь. – Она выудила из сумочки фотографию Яо и камень и протянула их ему. Кацу пришлось прищуриться и поднести улики под лампу с зелёным абажуром, чтобы рассмотреть их как следует.

– Ничего не понимаю, – сразу же признался он.

– Какой-то негодяй бросил в витрину госпожи Яо камень с прикреплённой к нему гадкой запиской. Вы бы смогли её прочесть, будь снимок побольше. Ей предлагают уехать из города, пока с её лавкой не произошло чего похуже. Госпоже Яо пришлось заменить стекло на собственные средства, а полиция не предприняла никаких усилий, чтобы поймать настоящего злодея. Вместо этого они схватили нескольких совершенно беззащитных ребятишек с площади и посадили их за решётку. Я подумала, возможно, публикация этого снимка в газете расшевелит полицейских, чтобы те разыскали истинного злодея и отпустили детей... или хотя бы пробудит сочувствие местных жителей к бедственному положению госпожи Яо.

– Хм, а план неплох, – произнёс Кац. – К тому же публикация в газете – отличная реклама чайной. Она явно поможет ей поднять выручку. Алиса: «Английская белая спасительница вновь спешит на помощь», – а?

– Порой вы просто невыносимы, мистер Кац, – сказала Алиса. Она посмотрела на него, сузив глаза. – Речь совсем не обо мне, а о моей подруге и детях с площади. Мне даже не нужно, чтобы меня указали автором снимка. Я здесь, чтобы попросить вас отнести его в газету, поскольку из рук женщины материал могут не принять.

– Что ж, тут вы, как мне кажется, неправы. Не в том, что я невыносим, – я именно таков. Я барристер. Быть невыносимыми – наша прямая обязанность. Будь нас легко выносить, не было бы судебных дел. Полагаю, всякий в Кексфорде знает Алису, городского фотографа. И ваше участие только бы подогрело интерес к материалу. Скажем... – Он достал лупу и поднял её над фотографией, хмурясь. – Я так и не разобрал до конца, что говорится в записке, но почерк ужасно аккуратный и плавный для безграмотного шалопая с улицы, не говоря уже об иммигранте из России... Только взгляните на завитушки в конце.

– Да... Я абсолютна уверена, что мне уже известна личность негодяя. Полицейским, возникни у них желание, также не составит труда выяснить, кто написал записку и заплатил исполнителю за грязную работу. Наверняка это тот же человек, который отобрал у меня камеру, пытаясь выкрасть негатив.

– Вашу камеру? – спросил Кац, моргая. – Вас обокрали?

– Да, скорее ограбили. Я непременно с этим разберусь.

– На вас напали? – спросил Кац, вставая. – И украли камеру? Вы так спокойно рассказываете о преступлении, совершённом против вашей персоны!

– В данный момент происходит столько всего, мистер Кац, – сказала Алиса устало. – Как бы странно мои слова ни звучали, это не самая большая моя забота. Голова моя цела. Камеру можно заменить. Преступника поймают. У меня есть и другие дела. Целый мир... эм, целый мир прочих забот, к которым необходимо вернуться. Кое-что нуждается в спасении больше меня, мистер Кац.

– Например? Какие заботы могут занимать юную леди вроде вас... какие другие дела?

– Жаль, я не могу вам рассказать. Хотя поделись я частью проблем, это бы хорошенько разгрузило мои мысли, – сказала Алиса со слабой улыбкой. – Но после вы бы никогда не заговорили со мной впредь: вы бы отправили меня прямиком в сумасшедший дом.

– О, в этом я сомневаюсь, – произнёс Кац, приподнимая бровь. – В том смысле, что нам для этой цели не нужен особый дом. Все мы здесь не в своём уме.

Алиса пристально на него посмотрела. Однако он просто улыбался своей обычной бесхитростной улыбкой... возможно, чуть более ослепительной. У неё возникло желание сделать реверанс. Так она бы выиграла время, придумывая ответ. Момент затянулся, он был плотным и насыщенным, словно косой луч послеполуденного солнца, пробивающийся сквозь пыльное окно.

– Почему на вывеске снаружи нет вашего имени? – наконец спросила она. Вышло довольно глупо.

– О, – Кац закатил глаза. – Я пока не партнёр... думаю, потребуется ещё месяцев шесть и очередное знакомство с подходящим солиситором. Это непременно произойдёт: и вы, и моя мать будьте спокойны. Однако у меня есть все необходимые атрибуты, взгляните! – Кац подошёл к небольшому шкафу и с большей энергией, чем было строго необходимо, резко вытащил мантию с париком. – У меня даже есть зеркало, чтобы я мог убедиться: баки лежат волосок к волоску.

Он открыл шкаф до конца, демонстрируя простое, но длинное зеркало. В нём отражалась слегка искажённая версия привлекательного молодого человека: подбородок вытянулся до нелепой горизонтальной длины, а пальцы ног уменьшились до размера булавочных головок. Кац улыбнулся и надел парик, небрежно и криво. При виде этого зрелища Алиса рассмеялась – вслух, впервые за несколько дней, в реальном мире.

– Ладно, это слегка похоже на карнавал, – признал он. Скорчив последнюю рожицу, Кац убрал парик на место. – Но как только я стану полноценным партнёром, обзаведусь вариантом посолиднее. И домом, – добавил он быстро.

На его лице читалась неуверенность... надежда... и волнение... и...

И Алиса поймала себя на том, что всё это ей весьма по душе.

– Дом. В самом деле, мистер Кац. Вот уж не думала, что это обязательный атрибут для барристеров, солиситоров и вообще конторских служащих. То есть такой же обязательный, как униформа.

Кац покраснел, но в то же время добродушно улыбнулся.

– Позвольте мне взять заботы о снимке (и госпоже Яо с детьми) на себя, – предложил он. – Что такое ещё немного безвозмездной помощи, когда речь идёт о дружбе? Я с удовольствием сделаю что угодно, чтобы разгрузить ваш разум и облегчить заботы. И это позволит вам сосредоточиться на других... ваших... делах, в чём бы те ни заключались. На спасении мира.