Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг. - Александр Путятин

Стоило только «Совету Всей Земли» начать обсуждение конкретных кандидатур, как среди депутатов-дворян вспыхивали яростные разногласия. Чтобы их преодолеть, «Совет» под давлением Ляпунова вынес постановление о возможности избрания на трон шведского королевича. Это успокоило дворянскую часть ополчения, но вызвало бурю негодования среди казаков и московского «черного» люда. Не успели мы избавиться от одного иноверца, говорили они, а дворяне уже готовы навязать нам другого! Многие казаки, служившие под знаменами самозванца, вспомнили о крещенном по православному обряду «царевиче Иване». Вместе со своей матерью, Мариной Мнишек, он проживал в это время в Коломне. Заруцкий негласно поддерживал эту идею. Будучи любовником вдовой «царицы», он не без основания рассчитывал на пост правителя при малолетнем «воренке». Кроме этого в таборах начали циркулировать слухи, что в Псковской земле появился вот уже трижды спасшийся «царь Дмитрий Иванович». Вскоре этот человек станет известен стране как Лжедмитрий III.

В то время как русский лагерь под Москвой все больше раздирали противоречия, обстановка под Смоленском продолжала ухудшаться. Поняв, что ни на какие уступки русские послы не пойдут, Сигизмунд 12 апреля велел их арестовать и отправить в Польшу. В Смоленске меж тем уже свирепствовала цинга. Силы гарнизона таяли. Обстрелы города из осадных орудий не прекращались ни на день. На рассвете 3 июня 1611 года раздалось несколько мощных взрывов. Рухнула часть стены подле Крышолевской башни. Польские роты вошли в пролом. Начались бои на улицах города. Большинство защитников Смоленска погибло в сражении. Воевода Шеин попал в плен. По приказу короля его пытали, а затем отправили в Литву в железных оковах. Часть жителей заперлась в Богородицкой церкви в центре Смоленска. Когда поляки взломали двери и ворвались в собор, горожане взорвали сложенный в подвале порох. Под обломками каменного здания погибло много польских ратников.

Падение Смоленска стало шоком для всех патриотических сил. В лагере Ляпунова с ужасом ждали, что Сигизмунд III двинет освободившуюся армию к Москве. Однако король вместо этого вернулся в Польшу. У него не было денег, чтобы платить наемникам жалованье. Известие об этом недолго радовало ополченцев. Не прошло и полутора месяцев после падения Смоленска, как его судьбу повторил Великий Новгород. 16 июля 1611 года ратники Карла IX ворвались в город и устроили там кровавую резню. Русские воины отступили в кремль, но тот не был подготовлен к обороне. В подвалах отсутствовали запасы продовольствия и боеприпасов. Волей-неволей пришлось воеводам капитулировать.

По соглашению между городскими верхами и шведским командованием этот захват был оформлен как призвание на «Новгородское государство» шведского принца. Главный пункт договора гласил: «Митрополит Исидор и Священный собор, боярин князь Одоевский, воеводы, князья, бояре, купцы, крестьяне избрали шведского принца в цари и великие князья над Новгородским княжеством, а также над Владимирским и Московским, если последние пожелают присоединиться к Новгородскому княжеству»{136}.

Действия шведов, союз с которыми так долго пропагандировал Ляпунов, возмутили казачество. Не меньшее раздражение вызывали у атаманов попытки воевод наладить в войске дисциплину и прекратить беззаконие. Дело в том, что централизованное снабжение в земском лагере работало плохо и некоторая часть казаков вынуждена была заниматься реквизициями — а попросту говоря, грабить население, — чтобы не умереть с голоду. Находились среди них и такие, кто в жестокости своей не уступал оккупантам. Воевода Матвей Плещеев поймал за грабежами и убийствами 28 «воровских» казаков и велел их утопить. Подоспевшие товарищи отбили осужденных. Атаманы собрали круг и опротестовали действия Плещеева. В конце концов Ивану Заруцкому удалось замять конфликт. Однако вскоре после этого в лагерь попала поддельная грамота Прокопия Ляпунова. В ней властям земских городов предписывалось пойманных за грабежами «воровских» казаков казнить на месте или отсылать на суд в подмосковный лагерь.

Когда 22 июля атаманы публично зачитали текст письма, в таборах поднялась волна возмущения. Казаки спешно собрали круг и потребовали Ляпунова к ответу. Посланцы поручились, что войско не причинит воеводе вреда. Поверив им, Ляпунов явился на круг. Однако казаки не сдержали слова. Они зарубили не только самого земского воеводу, но и дворянина Ивана Ржевского, который пытался защитить Ляпунова от бессудной расправы. Трубецкой и Заруцкий никак не отреагировали на убийство своего коллеги по триумвирату. Вскоре из-под Москвы началось массовое бегство дворян и других служилых людей. Лагерь Первого ополчения все больше становился похожим на табор «воровских» казаков. Эта вольница еще могла блокировать в Китай-городе малочисленный гарнизон Гонсевского, но к полевым сражениям с регулярной армией была абсолютно непригодна.

Таким образом, к началу августа положение России ухудшилось до крайности. Оборона западных и северных рубежей рухнула. Земская армия под Москвой фактически развалилась. Казалось, гибель Русского государства стала неизбежной, и остановить его распад не в силах никто… Но к счастью, так думали не все. 5 августа 1611 года патриарх Гермоген отправил в Нижний Новгород письмо с призывом начать сбор новой земской рати. Через 20 дней эта грамота дошла до адресата. Существует много рассказов о том, кто и как доставлял патриаршее послание. В нескольких источниках приводятся разные имена и фамилии гонцов. Р.Г. Скрынников, к примеру, в одних своих работах называет его Мосеевым{137}, а в других Моисеевым{138}. Однако все сходятся в одном: посланец нижегородцев лично проник к Гермогену, а значит, мог привезти от патриарха не только письма, но и устные распоряжения. Это важно, поскольку Нижний Новгород традиционно не имел собственного епископа, а находился в прямом подчинении у московского первосвященника. Гермоген же, всегда глубоко вникавший в дела, скорее всего, знал, кому из горожан можно доверить общественную казну. А поскольку взявшийся за сбор средств на ополчение Кузьма Минин был избран земским старостой на том же сходе 1 сентября 1611 года, где зачитывалось письмо патриарха, можно с большой долей вероятности предположить, что его кандидатуру «миру» рекомендовал именно Гермоген. Этим во многом объясняется то влияние, которое быстро приобрел Минин среди сторонников нового земского движения.

Многие историки с некоторым скепсисом воспринимают сведения о встрече Мосеева и Гермогена. Ведь патриарх с апреля 1611 года находился под арестом. Его келью в монастыре охраняли верные Семибоярщине стрельцы и польские приставы. Чтобы развеять эти сомнения, достаточно вспомнить, что 4 августа 1611 года к Москве подошло с большим обозом воинство Петра Сапеги. Прорываясь в Кремль, поляки атаковали казачьи острожки за Яузой. Одновременно с этим навстречу им ударили ратники Гонсевского. Казакам в обоих случаях удалось отбить натиск. На следующий день Сапега повторил попытку прорыва. Только атака шла на этот раз не на Яузские ворота, а на Арбатские и Никитские. И снова Гонсевский ударил навстречу. Поскольку проход в Кремль телег с продовольствием был для оккупантов делом жизни и смерти, в атаку на Белый город они бросили все наличные силы… Надзор за Гермогеном существенно ослаб, чем и воспользовался Мосеев.

Обоз с провиантом 5 августа благополучно прошел в Москву. Воины Сапеги существенно усилили польский гарнизон русской столицы. Но в то же самое время через одну из тайных калиток Кремль покинул никем не замеченный путник. Очень скоро грамотка, полученная им от патриарха, приведет к уничтожению власти оккупантов и верной Владиславу Семибоярщины.

Однако дело, за которое взялись нижегородцы по просьбе Гермогена, было очень непростым. Минин оказался прекрасным организатором, но земской армии нужен был полководец. О том, как избирали и уговаривали Дмитрия Пожарского послы нижегородского посада, написано во всех книгах, посвященных Смутному времени. И при этом практически нигде не акцентируется внимание на трех важнейших обстоятельствах…

Первое: в числе тех, кто предлагал Пожарскому пост главнокомандующего, отсутствуют местные воеводы! Хотя до этого они играли важную роль в жизни города: Репнин водил нижегородскую рать под Москву в составе Первого ополчения, а Алябьев вместе с посадскими людьми рассылал по окрестностям списки с грамот Гермогена. Второе: приняв предложение, Пожарский появился в Нижнем только 28 октября, причем городские воеводы не посмели оспаривать его первенство. Конечно, князь Дмитрий прибыл туда не один, а в сопровождении нескольких сотен смоленских, дорогобужских и вяземских дворян, но обычно местническим спорам подобные мелочи не мешали. И наконец, третье: в дальнейшем схожие ситуации — когда к войску присоединялись отряды во главе с более знатными воеводами, имевшими местнические преимущества перед «худородным» Пожарским, — повторялись неоднократно, но никто из бояр и окольничих даже не попытался поспорить со скромным стольником за власть над земской армией!