Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков. - Иван Черных

— Я поняла это. Особенно сегодня. И видите — не тороплюсь от вас уходить, готова ответить на все ваши вопросы.

— Не надо, — болезненно поморщился он. — Я понимаю вашу настороженность к людям моей профессии, но давайте отбросим это. Другое дело, если вы не приемлете меня как человека, попросту говоря, я вам неприятен; тогда я уйду и больше преследовать вас не стану, хотя мне будет нелегко…

Его слова звучали так искренне, так убедительно, а серые глаза смотрели так умоляюще, что сердце у нее дрогнуло, и ей стало жаль его — она поверила ему.

— Почему же? — ответила она вдруг осипшим голосом. — Я ничего против вас не имею. Но… но какой разговор может быть между нами, кроме служебного?

— Не надо о службе. — Он поднял ее руку и прижал к своей груди. — Рита, я люблю вас.

— Вы забываете…

— Нет, не забываю… Отец ваш, насколько мне известно, пострадал из-за своей доверчивости. Тем более теперь он освобожден и добровольно ушел на фронт.

— Откуда вы это знаете? Вы… вы не обманываете? — Она не в силах была унять охватившую ее дрожь, спазмы давили горло, мешали говорить.

— Нет, Рита, не обманываю. Все это так, и вскоре я сообщу вам, где находится отец. А возможно, он сам разыщет вас.

Она готова была расцеловать его, припасть к груди. Случайно взгляд ее упал на набитую бумагами его полевую сумку, и страшная мысль пронзила ее будто током: а не хитрая ли это уловка? Он знает ее больное место и решил сыграть на этом. А она… растаяла, разомлела от ласковых слов…

— Давно отца освободили? — Она искала хоть маленькую надежду на правду.

— В феврале.

— И он до сих пор ничего не сообщил?

— Разве он знает, где вы?

— Знают бабушка и дедушка.

— И они ничего не написали?

— Я давно от них не получаю писем.

— Дело, наверное, в том, что мы часто перебазируемся, почта не успевает нас разыскать. Но волноваться нечего, теперь вы найдете друг друга. — Он открыто смотрел ей в глаза. А она не верила. Хотела верить и не могла. Потому ответила холоднее, чем подсказывало чувство:

— Спасибо…

«А что он знает о брате?» — мелькнула у нее мысль, и она сказала:

— Мне было приятно услышать ваше признание, но вы знаете: я люблю другого.

Он покачал головой.

— Нет…

— А Туманов! — почти воскликнула она. — Разве вы о нем не слышали?

— Слышал… Что он любит вашу подругу, Ирину.

Так… Ему действительно известно многое. Что же еще?

— У Ирины есть муж.

— Был. Она предпочла Александра. Хватит о них. Я счастлив уже оттого, что мое признание было вам приятно.

К ним подбежал боец:

— Товарищ лейтенант, там вас начальник эшелона разыскивает.

— Иду. — Завидов пожал ей руку. — Мы потом продолжим наш разговор. — Он повернулся и широко зашагал к переправе.

14/VII 1942 г. …В течение 14 июля наши войска вели ожесточенные бои против группировки противника, прорвавшейся в районе Воронежа…

(От Советского информбюро)

Фашистские бомбардировщики прилетели вечером. Шесть «юнкерсов». Два стали охотиться за паромом, кружа над ним, как коршуны над цыплятником, четыре бомбили скопившуюся у берега технику и не успевших убежать в укрытия людей. Зенитные орудия и пулеметы вели ответный интенсивный огонь, вечернее синее небо стало от снарядов серым, но бомбардировщики не улетали, делали заход за заходом, словно снаряды отскакивали от них как горох от стены, не причиняя им никакого вреда.

Рита сидела в окопе рядом с Завидовым (когда раздалась команда «Воздух!», он снова появился у машины и привел ее сюда) и почти не обращала внимания ни на рвущиеся совсем недалеко бомбы, ни на возникающие то там, то здесь пожары, ни на бомбардировщиков, круживших над ними и обстреливающих людей из пулеметов. Все это как бы отодвинулось на второй план. На первом был лейтенант Завидов со своей внимательностью, деликатной заботливостью, и мысль, искренен ли он, вытеснила все остальное. Его предупредительность, ласковые взгляды больших чистых глаз помимо ее воли распахивали настежь душу, и сердце ее, совсем недавно казавшееся окаменевшим, вдруг ожило, затрепетало. Как ей хотелось, чтобы все, что говорил Завидов, было правдой! Но разум подсказывал: не верь ему, он не может, не имеет права любить тебя. Даже если отец твой освобожден (в чем она тоже сомневалась), лейтенант вряд ли рискнет связать свою судьбу с дочерью судимого. Разве мало девушек, не менее красивых, чем она?… Петровский полетел с братом не случайно, а Завидову, по всей вероятности, поручил что-то выяснить у нее…

Бомба ухнула рядом с окопом, в котором они находились. То ли взрывная волна, то ли инстинкт самосохранения швырнул Риту на дно траншеи, и она тут же почувствовала руки Завидова, бережно подхватившие ее, его грудь, прикрывшую сверху, откуда сыпались комья земля, доверчиво прижалась к нему — сердце не повиновалось разуму.

Сколько так просидела, чувствуя гулкое и частое биение его сердца, она понятия не имела — все, кроме него, даже время, утратило значение. Лишь когда в окопе громко захохотали и Завидов отпустил ее, до нее дошел смысл сказанного кем-то: «А лейтенант неплохо устроился, жаль, самолеты рано улетели».

Бомбежка действительно прекратилась. Замолкли пушки и пулеметы. Рита тоже хотела встать, но Завидов задержал ее:

— Не торопитесь, бомбежка на этом не кончится. Сидите здесь. До утра все равно мы никуда не тронемся. Я приду к вам.

Всю ночь просидела она в окопе, поджидая его. Бомбардировщики больше не прилетали, но шум, гвалт, рев танков, автомашин не утихали, и Рита не могла уснуть, лишь забывалась временами поверхностной, беспокойной дремотой, от которой голова тяжелела и нервы не расслаблялись.

Завидов пришел в окоп на рассвете, усталый, пропахший дымом. Девушки-телефонистки (они ночевали рядом с Ритой) потеснились, уступая ему место рядом с ней. Лейтенант принес плащ-палатку, набросил Рите на плечи — к утру похолодало — и молча опустился рядом. Его появление развеяло остатки дремоты, и прежний вопрос, что он хочет узнать у нее, навязчиво завертелся в голове. Она ждала, когда он продолжит начатый разговор, и боялась, что даже по намекам девушки могут разгадать ее семейную тайну, которую она даже во сне хранила от них: отец и брат часто снились ей.

Да, время и место для разговора самые неподходящие, а днем снова начнется катавасия: попытка пробиться к парому, бомбежки, стрельбы, прятанье в окопы, и кто знает, удастся ли еще встретиться с ним. Надо поговорить, обиняками, намеками выяснить, что ему известно о брате и с каким намерением полетел с ним Петровский.