Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов - Сергей Романюк

В. Е. Маковский. Ночлежный дом. 1889 г.

Из переписной книги 1669 г. известно, что ко времени начала строительства потомки некоторых прихожан, известных по предыдущей переписи, продолжали обитать в своих дворах. С юга от церкви стояли дворы стольников Андрея и Ивана Павловичей Акинфовых, внуков Леонтия Акинфова, служивших царю Алексею Михайловичу. Рядом во владении Тимофея Голосова жил его сын, думный дьяк Александр Тимофеевич Голосов, а другой его сын, Лукьян, также обитал по соседству, в приходе Николы в Подкопаях.

Так называемый «двор Шуйских» принадлежал теперь князю Ивану Михайловичу Борятинскому. Возможно, именно он выстроил здесь палаты с белокаменным подвалом — самое старое жилое здание на Кулишках. Первоначально это была совсем маленькая постройка, поставленная торцом к переулку. Она состояла из двух сводчатых палат и двух подвальных помещений под ними. Скрытый за пристройкой северный фасад палат сохранил оконные наличники, типичные для второй половины XVII в.

В Большом Трехсвятительском переулке привлекает внимание обширный сад, выходящий еще в два переулка — Хохловский и Подкопаевский. В глубине сада — двухэтажное здание (№ 1), на фасаде которого есть архитектурные детали в псевдорусском стиле — результат переделки его архитектором И. Д. Черником в 1860-х гг. Возможно, что в основе своей это здание весьма древнее. В 1772 г. участок принадлежал князю С. Д. Кантемиру, сыну молдавского господаря Дмитрия. Одна из последующих владельцев — бригадирша Д. Н. Лопухина — устроила здесь частное училище, считавшееся образцовым. В нем учился А. И. Дельвиг, двоюродный брат поэта Антона Дельвига и будущий строитель московского водопровода. Позднее дом принадлежал знаменитому предпринимателю середины XIX в. «откупщицкому царю» В. А. Кокореву, разбогатевшему на питейных откупах. Он был одним из богатейших людей в России — состояние его оценивалось в 8 миллионов рублей. Дом в Трехсвятительском, как вспоминали современники, был им «куплен в развалинах, возобновлен самым безобразно-роскошным образом»: рассказывали даже о крыше, покрытой золотом. Кокорев не ограничивался успешными деловыми операциями, он считал, что может внести свой вклад успешного и умного делового человека в определение внутренней и внешней политики России, чем вызвал лютую ненависть правящих кругов, — такое поведение вызывает такую же реакцию и в наше время… В этом доме, по словам известного историка и издателя журнала «Русский архив» П. И. Бартенева, «В. А. Кокорев давал многолюдный обед с речами по поводу первых правительственных известий о представшем раскрепощении помещичьих крестьян».

В последние годы владения этим домом Кокорев сдавал его под меблированные комнаты и гостиницу. От него дом перешел к М. Ф. Морозовой, сын которой Сергей Тимофеевич, известный меценат, вложивший много труда и средств в становление музея кустарных изделий, был также и любителем-художником. Во дворе на втором этаже небольшого двухэтажного домика, сохранившегося до нашего времени, у него была оборудована мастерская, а внизу находились жилые комнаты. Морозов почитал талант Исаака Ильича Левитана, которому и предоставил этот дом. С осени 1889 г. Левитан работал в нем, а потом и жил. По воспоминаниям, у дома росли большие кусты сирени, внизу находились жилые комнаты, пол в которых был затянут серым сукном, а наверху, куда вела витая лестница, — прекрасная светлая мастерская. В этом скромном домике им были написаны почти все лучшие картины, здесь он стал знаменитым, превратился в великого мастера пейзажа — некоторые художники считали даже, что после Левитана пейзажисты уже больше не нужны, он исчерпал все, что можно было сделать в русской пейзажной живописи. В этом же доме В. А. Серовым был создан известный портрет Левитана. У него в мастерской бывали многие художники, а также Шаляпин, Тимирязев и многие другие известные деятели культуры. 22 июля 1900 г. Левитана не стало: он тяжело болел, здоровье его было подорвано еще в молодости. О Левитане как-то было сказано, что «он много мыслил и чувствовал, много работал и долго хворал — это была его жизнь». Печальная процессия 25 июля 1900 г. вышла из этого дома и направилась на Дорогомиловское кладбище. Левитана провожали его друзья: В. А. Серов, приехавший из-за границы, А. М. Васнецов, К. А. Коровин, И. С. Остроухов, множество знакомых и почитателей.

Главный дом бывшей усадьбы стал символом победы новой власти над оппозицией, ведь именно здесь была разгромлена единственная партия — партия левых эсеров, — которая хотя и сотрудничала с большевиками, но придерживалась других взглядов на некоторые политические вопросы, в частности на заключение Брестского мира с «империалистами» и кресть янской политики.

В этом неприметном московском переулке и началась история однопартийной диктатуры коммунистической партии СССР.

В 1918 г. перед большевиками во весь рост встала проблема сотрудничества с крестьянством, которое в массе своей поддерживало программу левых эсеров. Для Ленина и его сотоварищей было важно убрать их с политической арены до начала первых волнений, которые неизбежно начались при проведении большевистской политики насильственного изъятия продуктов сельскохозяйственного производства.

События развертывались следующим образом: 6 июля 1918 г. левыми эсерами, чекистами Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым, был убит германский посол граф Мирбах. Блюмкин позднее признавался, что его работа — а он, 19-летний молодой человек, руководил отделом ВЧК по слежке за иностранцами — проходила под непосредственным руководством Дзержинского, и никто не сомневался, что убийство было если не непосредственно организовано большевиками, то молчаливо допущено с их ведома с определенной целью: воспользоваться им для разгона лево эсеровской партии, обвинив ее в заговоре. Недаром Дзержинский неоднократно пропускал мимо ушей предупреждения германского посольства о возможных террористических актах.

Большевики заранее, еще задолго до убийства Мирбаха, планировали избавиться от своих союзников, используя для этого ими же созданный предлог, они также заранее стягивали верные им войска в Москву, готовясь к разгрому эсеров, к ликвидации так называемого восстания, которого на самом деле и не было. Никаких документов о причастности к террористическому акту руководства партии левых эсеров обнаружено не было. Закономерно задать основополагающий вопрос римского права: «Cui prodo? Cui bono?», то есть кому это было выгодно? А выгодно было отнюдь не левым эсерам, а только большевикам.

Они мобилизовали единственное воинское соединение, оставшееся верным им, — латышских стрелков под командованием И. Вацетиса (да и за ним они внимательно и тайно присматривали), — и направили его на разоружение левоэсеровского отряда Дмитрия Попова, находившегося в бывшем морозовском особняке в Большом Трехсвятительском переулке.

Предварительно туда отправился Дзержинский с тремя спутниками, которые обыскали весь дом (разбив при этом несколько дверей) и нашли там нескольких членов Центрального комитета партии левых эсеров. Он объявил двух из них арестованными и намеревался одного расстрелять. Естественно, его тут же скрутили и заперли в одной из комнат.

Отряд Попова, находясь в особняке, попросту бездействовал, никакого «восстания» не происходило, а все поведение левых эсеров объясняется лишь самозащитой от большевиков, которые арестовали фракцию левых эсеров на заседании съезда Советов, происходившего тогда в Большом театре. Бойцы отряда Попова не предприняли ни малейшей попытки их освободить, но и более того, никак не препятствовали передавать с телеграфа подстрекательские телеграммы Ленина в провинцию, призывавшие арестовывать левых эсеров.

Туманным утром 7 июля 1918 г. части латышской дивизии под командованием И. И. Вацетиса начали наступление на главный опорный пункт в Большом Трехсвятительском переулке. Точное число «восставших» неизвестно, советские историки называют самые разные цифры — и 2000, и 800, и 600 человек, но все они представляются значительно завышенными. Их было, вероятно, не более 150–200 человек. Латышские части в составе 3500 человек, поддержанные несколькими орудиями, расположились на подступах к морозовскому особняку. Одно из них втащили на высокий холм к Владимирской церкви и поставили внутри ограды.

Начался пушечный обстрел прямой наводкой: было выпущено несколько десятков артиллерийских снарядов, «которые великолепно пробивали стены и разрывались внутри» — большевики не придавали никакого значения тому, что в особняке находились Дзержинский и его товарищи. Но он уцелел и позже докладывал: «…Вдруг раздался страшный грохот и треск. Дом зашатался. На нас посыпалась штукатурка с потолка и карнизов, разбились стекла, дверь отворилась и повисла. Мы вскочили. По нашему дому трахнул артиллерийский снаряд. Суматоха началась отчаянная. Все повскакивали и кричали, ничего не соображая. Кто хватался за ружье, кто бросал его; все метались, били рамы, выпрыгивали из окон. Я вышел в соседнюю комнату и подумал: „Надо сейчас уходить”. Мы вошли в комнату, где не было полстены; через эту пробоину мы выскочили на улицу, замешались в толпе и быстро скрылись, вскоре достигнув расположения наших войск».