Игры без чести - Ада Самарка

Валерия снова поправилась, но парадоксальным образом полнота ее даже где-то радовала, словно дополнительные килограммы усиливали ее пошатнувшийся вес в семье и подминали под себя оставшиеся с осени терпкие рыхлости. Их семья была не из тех, где допускаются такие ярые и категоричные разногласия.

Вечером, когда все гости разошлись, а укладывать сыночка было рано и они просто сидели на диване в гостиной за столом с неприбранными после сладкого тарелками, свекровь принесла Валерии пиликающий телефон. И это звонил Слава, из машины, по дороге в Кончу-Заспу, которого подбивал локтем сидящий рядом Вадик, обнаруживший в своем электронном календаре уведомление с низким уровнем приоритетности, но заслуживающее немедленной реакции.

— Я просто хочу поздравить вас с днем рождения, — сказал Слава, чуть улыбаясь, голосом, каким обычно говорил с заказчицами средних лет, работницами иностранных медиачудовищ, медовыми блондинками в отличной форме, насквозь эмансипированными и любящими флирт на грани стеба.

Валерия почувствовала, что в голову будто плеснули чем-то прохладным, в носу аж запахло сыростью и свежестью. Ей было радостно и приятно слышать Славку, и она сказала об этом вслух, как говорила бывшим одноклассникам, возникающим время от времени раз в пару лет.

— Если честно, я бы очень хотел увидеться, — сказал Слава, и Вадик рядом показал два больших пальца и скорчил рожу, Слава, держа руль одной рукой, другой вслепую пытался отбиваться, плечом прижимая телефон к уху.

— Ну… — Валерия чувствовала, как горят щеки и пылает в груди и как при этом холодеют пальцы, — можно что-то придумать, я буду на прогулке завтра, около трех, позвони тогда.

Свекровь стояла рядом, будто ждала, чтобы забрать телефон.

— Надо же, одноклассник звонил, вот это да, поздравил, а я и не спросила, родился ли кто у него самого.

Если раньше существование Анжелики на правах постоянного резидента Славу совершенно не беспокоило, то с наступлением весны, прямо символично, вместе с распусканием первоцветов и удлинением светового дня, в пору пробуждения жизни, отсутствие не делимой ни с кем жилплощади начало откровенно раздражать.

Они встретились с Валерией где-то возле стройки, на Осокорках. Несмотря на полноту, она выглядела лучше, чем в прошлый раз, — трехцветная рябь в волосах была убрана в медно-баклажановый тон, и прическа стала короче и пышнее. Кареглазый пацан в коляске тыкал пальцем в строительный кран и говорил «у! у!».

Слом сценария придавал этому свиданию некоторую теплую пикантность: то, что спасительным образом (отгоняя от старого окна в съемной гостинке) грело где-то в груди, где живут слова «мама», «дома» и «каша», и Славка неожиданно отметил про себя, что искренне рад видеть Валерию, даже где-то, наверное, скучал по ней. Ехать сейчас в какой-то мотель казалось пошлым безумием, даже проговорить вслух это было ужасно, и Славка просто гулял с ними, давал пацану играть со своей визитницей и с ключами от машины.

— Я просто хочу, чтобы у вас все было хорошо, — сказал он, чувствуя, что это самая правдивая из всех правд, что он говорил.

— А ты-то как? Женился уже наконец?

— Нет, — улыбаясь, ответил Слава.

— Но хоть живешь с кем-то?

— Да как сказать…

— Ну, так и скажи.

— Да, но это как-то глупо и нечестно получается, я искренне хотел помочь человеку, и наверное, мы просто не поняли друг друга.

— И ты ей изменяешь?

— Ну, у нас, наверное, не те отношения, чтобы это выражение было уместным, применительно… — Слава, а я рада, что у нас ничего не вышло тогда, — сказала она с тем спокойствием, с каким приходит осознание огромной жизненной победы, тем спокойствием, что распускается в душе, когда, покорив вершину, неторопливо оглядываешься, дыша полной грудью, и все тело ломит от усталости.

Дома Валерия думала об этой встрече весь вечер и весь последующий день тоже. Слава прислал пару эсэмэсок, она поставила телефон на виброрежим и немного нервничала, но в ответ ничего не писала. Снова получалось, что все теряет смысл — счастье от покупки журналов «Домашний очаг», «Мой малыш» и «Хорошие родители», где главное не в том, что там написано (все одно и то же), а в оформлении, в истерически радостном, буйствующем красками глянце, когда, покупая журнал, ты будто приобретаешь кусок какой-то новой, правильной жизни. Пропало счастье от того, что день подходит к концу, и муж вот-вот вернется с работы, а дома порядок, и его ждет вкусный ужин, счастье от процесса выбора, во что одеть ребенка на прогулку, и от того, что прогулка закончилась, они идут домой, и скоро придет муж… Это было какое-то безвыходное, убогое счастье, и то, что сияло, билось лучами по ту сторону семейного занавеса, заводило до учащенного пульса, а потом своей неприменимостью к ее глубокой, безвылазной уютной жизненной колее ударяло наотмашь.

51

А на другом конце города, совсем недалеко от захламленной гостинки, где жила тоже по-своему счастливая семья Любы и Павла, Светлана Жук изнемогала от нехватки новостей от своего заморского друга и от последствий того удивительного, перевернувшего жизнь вверх тормашками шока в начале года. Энергия ожидания оказалась невероятно созидательной и, немного разобравшись с детскими болезнями, Светлана вплотную занялась образованием детей.

У Дашки, старшенькой, выявились недюжинные способности в области вокала. Отставив толстые медицинские справочники, сплошь почерканные карандашом, в истрепавшихся газетных закладках, Светлана стала водить ее на музыкальные занятия и всячески развивать. Дарья была худая, блеклая девочка с ножками, которые точно ниточки болтались из-под форменной юбки, с тонкими «музыкальными» пальчиками, чуть шелушащимися от диатеза. Совершенно необъяснимым образом, словно смеясь над Светланой и кидая на воз ее проблем еще пару булыжников, судьба почему-то распорядилась так, что Дарью в классе не любили, и, как это бывает в детских коллективах, нелюбовь утвердилась прочно, не поддаваясь разбору и поискам первопричины, в конечном счете она даже не имела никакого отношения к забытому и померкшему конфликту. Дарью не любили с жаром и радостью сплоченных наивных детских сердец. Светлана была членом родительского комитета и самым частым гостем в классе — она регулярно проводила инспекции чистоты, сама мыла парты (не только Дарьину, а и остальные тоже — ведь всем наплевать, что грязь ужасная, но дети-то не виноваты) и проводила многочасовые изматывающие беседы с классным руководителем, завучем и прочим учительским коллективом. Беседы, начинавшиеся с рапортов о ночных кошмарах и выездов «Скорой», перерастали в рецепты от гипертонии, рассуждения о взаимосвязи тех или иных пятен на теле с дисфункцией определенных органов и заканчивались назиданиями против вакцинации — у них был индивидуальный график прививок, и самым страшным Светланиным школьным кошмаром была насильственная вакцинация ребенка без ее ведома — в этом случае она бы подняла всю школу на воздух, и ей, кстати, верили. Дарья по поводу своих проблем отмалчивалась и понимала, что любое слово, сказанное матери, в итоге обернется против них всех, но Светлане все-таки удавалось уловить общие настроения в классе и выжать из дочери скупые объяснения по поводу разбитого пенала и вымазанной мастикой шапки, а также подробности ее запирания в туалете — следствием чего стала запись в дневнике о пропущенном уроке (тогда же ночью на кошмарнейшую мигрень со рвотой приезжала «Скорая»). Разборки с одноклассниками проводились регулярно — в конце последнего урока, со звонком в класс входила Светлана и, смерив учительницу надменным и одновременно уставшим взглядом, без приветствия говорила: «Так, сидим на местах, никто никуда не уходит». Как правило, пара мальчиков, вздыхая и дуясь, говорили, что им пора, что задерживаться никак нельзя, но Светлана, чуть повысив голос, приказывала:

— Нет уж, ты сядь, будь добр послушать.

Дарья старалась казаться как можно менее заметной, опускала голову, прячась за спинами сидящих за партой впереди, и потом получала свое по дороге домой — за безынициативность, расхлябанность и так далее.

— Ты же рохля какая-то, овца, о тебя всю жизнь будут ноги вытирать, ты же просто кретинка, — твердила Светлана, неся ее портфель.

С портфелем тоже были проблемы. Несмотря на то что он был самый лучший из всех существующих на рынке — с самым правильным ортопедическим размещением шлеек, твердых прокладок в спинке, из прошедших сертификацию экологичных материалов и обязательно с отражателями (хотя представить дочку с ранцем на улице в темное время суток Светлана могла разве что в кошмарном сне), — вес дневной порции учебников, тетрадей, методичек и прочих ученических принадлежностей все равно превышал предельно допустимую норму, разработанную ВОЗ для детей Дашиного возраста. Столкнувшись с проблемой в первом классе, Светлана проводила ярые интервенции в библиотечно-закупочный процесс, склоняя школьное руководство при приобретении учебников в первую очередь интересоваться их весом. Даже несмотря на то, что к некоторым ее рекомендациям прислушались, вес школьного портфеля не уменьшился, и Светлана не разрешала дочке его носить, устраивая матери и прочим родственникам, отводящим и забирающим девочку из школы, перекрестные допросы.