Выход где вход - Татьяна Алексеева

'Что ещё отсылает нас к опыту сотворения мира, когда земля была безвидна и пуста? Какая-то общая, всё уравнивающая нищета, бесцветность, невзрачность, скудость… Постоянная изменчивость, неустойчивость во всём, начиная от погоды и заканчивая условиями жизни. Никогда и ни на что в России нельзя рассчитывать — всё в вечном противоборстве и неустроенности. Не только условия физического существования, но и общая психологическая атмосфера здесь таковы, что приходится жить почти совсем не ощущая комфорта, не находя его нигде. А особенно подавляет тотальное господство серого цвета: мрачные серые камни, давящее серое небо, осунувшиеся серые лица, сероватые стволы деревьев и серый оттенок земли…'.

Оцепенение разрушили настойчивые телефонные трели. Кого там прорвало? Что и у кого могло в такой час случиться? Это даже для Егория поздновато. Одно хорошо — от нежданного звонка рассыпалось в прах наваждение. Тетрадка шлёпнулась из рук и, как беременная кошка, неловко развалилась на ковре, посеяв по дороге часть закладок.

— Слушаю Вас, — с прыгающим от волнения сердцем проговорила Вера.

И запричитала покаянным тоном:

— Ой, Мариш, а ты разве ещё не спишь? Да нет, нас не замело метелью. Мы просто загулялись. Прости, не думала, что ты решишь не спать, пока не узнаешь, что мы добрались до дома! Виновата. В следующий раз обязательно буду звонить.

Положив трубку, Вера выпроводила Петьку из ванной. Проследила, чтобы он поплотнее укрылся, и погасила свет. Вернулась к столу. Так, если не выбросить всю белиберду прямо сегодня, это будет продолжаться бесконечно… Писать, разумеется, Вера уже не станет, но разбухшие тетрадки продолжают притягивать и напоминать о позоре. Держать их в доме нельзя. Вера подобрала с пола тетрадь, вложив потерянные закладки между страниц. Потом достала из ящика оставшиеся два тома. Пусть скорее отправляются на помойку вслед за своей подружкой.

'Существование в перевёрнутом мире, в непрестанной мешанине земли и неба, воздуха и воды, в размывании всех сколько-нибудь отчётливых границ, жизнь в вечном промежутке, в состоянии переходности — неизвестно откуда и куда, ощущение непрекращающихся спазмов — всё это поднимает к поверхности сознания такие глубинные воспоминания, какие в обычной ситуации нам недоступны…

Похоже, что природа, окружающая среда, состояние климата, исторические, бытовые, психологические особенности жизни в России с особой силой и отчетливостью напоминают человеку ни что иное, как состояние материнской утробы, мучимой схватками. Временами всё происходящее с нами воссоздаёт утробу в начальной стадии родов, когда схватки ещё редки и не слишком активны, но для плода очень тягостно сочетание нарастающего давления с бездействием, невозможностью двигаться'.

Тьфу ты, даже любопытно, о чём только Вера порой не думала… Взбредёт же в голову… Давно надо было кому-нибудь прочитать и тогда всё встало бы на свои места. Она опустилась на пол возле дивана, перелистывая тетрадь номер три. Собственно, это уже одна из последних записей:

'Временами жизнь в России напоминает самый агрессивный и тяжкий, самый напряженный период рождения, когда младенец отчаянно проталкивается по родовому каналу в яростной борьбе за существование, под напором атакующих его спазмов.

И редко-редко выпадают минуты, воскрешающие самый ранний и самый светлый период внутриутробой жизни. Когда попадаешь в обширный лес среднерусской полосы и растворяешься в нём, когда деревья смыкаются над головой, а воздух, шелест, жужжание, щебетание и чириканье — все голоса жизни со всех сторон охватывают входящего, возникает мощное бессознательное воспоминание о счастливом пребывании внутри материнской утробы, и как будто возвращается само это блаженное состояние'.

Что-то везде об одном и том же. Утроба, да роды… Вера заторопилась долистать тетрадь до конца, чтобы скорее идти на помойку. А то совсем уже ночь на дворе, за окном в такую пору страшно и неуютно, проводить-то её некому. Мусоропровода в их пятиэтажке отродясь не было, а оставлять ненавистные тетрадки в доме нельзя ни минуты. Хватит с неё! После сегодняшнего дня Вера твёрдо решила начать всё с начала.

Ну, вот и последняя страница, исписанная несколько лет назад:

'Почти всё в России побуждает нас погрузиться в глубинные, архаичные, элементарные слои психики, чтобы как можно острее вспомнить и ощутить весь ужас рождения человека… Сполна прочувствовать единство психики и материи. Признать, что почва, физическая земля тоже входит в состав того, что принято называть словом 'я'. Щемящая нежность к земле, обесцененной и опозоренной, рождается из ощущения её глубочайшего внутреннего родства с человеком… Здесь она в пренебрежении, как человеческая душа, оставлена без внимания, как и любое дитя человеческое'.

Эх, до чего же всё-таки точно — 'обесценена и опозорена'… Это так похоже на саму Веру, на её собственные бестолковость и неприкаянность. Что-то подобное она как раз и чувствовала, пока колесила по городу в качестве риелтора. Об этом и говорила сегодня с Мариной. Да, безвыходная нежность к земле, которую топчешь ногами… Но это вовсе не повод опять увязнуть в бесконечных строчках и страницах. Она же хотела изменить свою жизнь и приносить людям пользу!

Зажмурившись, Вера больше не читала. Только с ужасом чувствовала, как в глубине души закипает угрожающее волнение и трепыхание, которое вот-вот соберётся в отчётливый голос. Она знала, как это бывает. Пока не поздно, надо скорее бежать, не оглядываясь… Вера решительно захлопнула разинутую пасть ящика и подобрала с пола тетради.

'Эта земля слишком долго оставалась лежать без внимания — ни жива, ни мертва, — забубнил голос. — И теперь побуждает нас вспомнить не о 'граде-Китеже' и не о 'третьем Риме'. Она настойчиво и неумолимо воскрешает образ существа, живым заточенного во гробе'.

Перепуганная Вера бросилась прямиком через комнату, обнимая пухлые тетрадки, словно спеленатого младенца.

'То, что выглядит умершим и должно здесь родиться заново, — властно остановил её голос, — это Слово откровения. Но оно не родится без тебя'.

Вера в отчаянии рухнула на колени и начала записывать.