Принцессы немецкие – судьбы русские - Инна Соболева

После короткой встречи с сыновьями она быстро пошла на поправку. Но радость от выздоровления была недолгой. Она начала выходить перед самым новым годом, 1855-м. А 17 февраля Николай, провожая солдат, уезжавших на фронт, простудился. Он сгорел за два дня. Это вызвало пересуды: мол, не отравился ли? Но, думаю, он просто не выдержал свалившихся на него бед, а, может быть, перед концом понял, как много непростительных ошибок совершил, в какую бездну вверг страну.

Александра Федоровна не покидала умирающего ни на минуту. Перед смертью он хотел видеть только ее: «Ты была моим ангелом-хранителем с того мгновения, как я тебя увидел, и до этой последней минуты». Держа его слабеющую руку, она прошептала: «Я хотела бы уйти с тобою. Как радостно было бы умереть вместе». Он ответил: «Не греши. Ты должна сохранить себя ради детей, отныне ты будешь для них центром». Она, как всегда, выполнила его волю – прожила еще пять лет. Переселилась из Зимнего в Аничков дворец – в «Аничков рай», как он когда-то называл их первое семейное гнездо. Там их любовь еще ничто не омрачало…

Она признавалась невестке, уже императрице, Марии Александровне: «Я горячо молилась всю свою жизнь, чтобы мы могли умереть вместе, но если один должен был пережить другого, лучше мне испытать Это горе. Что бы сталось с ним без меня?» И эту женщину смели называть слабой, капризной…

В последние годы уже не было ни балов, ни приемов (это у ее свекрови настоящая светская жизнь началась после смерти мужа). Александра Федоровна виделась только с семьей и узким кругом близких – наконец-то только с теми, кого хотела видеть, а не с теми, кому по обязанности должна была уделять внимание. Ей подолгу приходилось жить в Ницце – врачи считали средиземноморский климат единственным, что может поддержать ее здоровье. Она старалась помогать многочисленным соотечественникам, которые тоже лечились на Лазурном берегу. До сих пор православную церковь в Ницце, построенную на деньги русских, украшает иконостас, пожертвованный Александрой Федоровной. Пребывание вдовствующей императрицы на юге Франции недешево обходилось казне, и она (та, которую так любили обвинять в расточительности!) отказалась от лечения в Ницце. Уговоры врачей, мольбы обеспокоенного ее здоровьем сына не помогли. Она решила вернуться в Петербург.

Много ездила по городу и в любимый Петергоф. С гордостью смотрела на то, что появилось в столице в годы царствования мужа. А гордиться было чем. От дивных ансамблей Росси и чуда света – Александровской колонны до громады Исаакия. Проезжая мимо собора, любимого детища Николая Павловича, поднимала глаза к барельефу на фронтоне одного из портиков: святой Исаакий благословляет византийского императора Феодосия и его супругу императрицу Флаксиллу. В уголке – Огюст де Монферран, создатель собора с макетом храма в руках. Она была благодарна архитектору: это ведь его идея – придать лицам византийской императорской четы сходство с Николаем и Александрой. Теперь они навсегда останутся вознесенными над столицей своей империи. Здесь они навсегда вместе.

Иногда заходила в собор, молилась, рассматривала мозаики, вспоминала: Николай, увидев эскизы росписи, советовался с ней, не перевести ли живопись в мозаику, она ведь простоит века. Она эту идею поддержала. Так что возрождением русского мозаичного искусства, утраченного после смерти Ломоносова, Россия обязана покойному императору, но немного – и ей, его скромной супруге, его «второму я». Всегда поминала Монферрана. Архитектор задолго до смерти просил императора похоронить его в подвале Исаакия. Государь обещал, но сам скончался за три года до Монферрана. А сын, Александр Николаевич, отказался хоронить зодчего-католика в православном храме: «Кто он такой, этот архитектор? Всего лишь исполнитель монаршей воли». Она тогда не вмешалась. И до конца дней чувствовала себя виноватой. Она вообще часто не вмешивалась: доверяла своим обожаемым мужчинам, мужу и сыну. А может быть, иногда вмешаться было необходимо? Но – поздно. Уже ничего не исправить…

Последний ее выезд в город был на Исаакиевскую площадь. Хотела еще раз взглянуть на собор, на Мариинский дворец, на памятник мужу (работу того же Монферрана и скульптора Клодта). Будто прощалась…

«Рождена не для трона»

Мне очень трудно писать эту главу, потому что внимательное, подробное и по возможности беспристрастное изучение исторических материалов заставило меня расстаться с иллюзией, которую я пестовала многие годы. Дело в том, что самым интересным, волнующим воображение, вызывающим восхищение, удивление, сочувствие персонажем отечественной истории был для меня Александр II, царь-освободитель. Его любовь к юной Екатерине Долгоруковой казалась романтической и прекрасной. Более того, я видела в ней проявление внутренней свободы (император – не функция, он человек и имеет право на личную жизнь) и редкого благородства (не трусливая тайная связь, как у других, а открытое признание любимой женщины).

Много лет назад я написала сценарий фильма о нем и о его убийцах, вообще об истории русского террора. Назывался он «Построено на крови». Но тогда говорить об этом было слишком рано… Потом появились игровые фильмы. Оба – о романе, а вовсе не о личности императора. Потом были книги. Умная, глубокая, неравнодушная, а оттого особенно убедительная, Леонида Ляшенко; поверхностная – члена Французской академии, знаменитого французского писателя русского происхождения Анри Труайя и, наконец, как всегда блистательная – Эдварда Радзинского.

Каждый автор уделял какое-то внимание императрице Марии Александровне, первой жене Александра Николаевича, но она была всего лишь эпизодом, фоном, а для кого-то и просто досадной помехой, мешавшей влюбленному императору соединиться со своей Катиш. Признаюсь, я относилась к ней почти так же. Но, чтобы написать о ней как фигуре вполне самостоятельной, нужно было изучить множество источников, не ограничиваясь общеизвестными воспоминаниями Анны Федоровны Тютчевой и книгой французского посла при русском дворе Мориса Палеолога. И чем больше я читала, тем горше было разочарование в моем любимом герое, тем большее уважение и сострадание вызывала его тихая, незаметная жена. И тем большее недоумение – то, как человек, чьи дела достойны восхищения и вечной благодарности, может быть в личной жизни так бессердечен и жесток. Судите сами.

В предыдущей главе я уже рассказывала, как познакомилась маленькая Гессенская принцесса со своим будущим мужем и почему Александра Федоровна была против этого союза. Что же испытывала при этом сама нежеланная невестка? Начнем с того, что решение наследник российского престола принял так скоропалительно, что потенциальная невеста о нем даже не подозревала. Она была не из той весьма распространенной породы женщин, которые, поймав на себе одобрительный взгляд мужчины, тут же начинают строить далеко идущие планы. Конечно, она не могла не заметить, что красивый русский царевич не сводит с нее глаз. Наверное, ей было приятно и немного тревожно. Но не более. Ведь ей всего 14 лет. И воспитана она в строгости. Да и придворной жизни не знала: мать, герцогиня Вильгельмина Луиза, урожденная принцесса Баденская, и официальный отец, герцог Дармштадтский Людвиг II, давно не жили вместе. Мать умерла, когда девочке было 12 лет. Людвиг поселил ее в пригородном замке Югендгейм и не уделял ей никакого внимания. Единственный добрый и любящий человек рядом с ней – гувернантка, швейцарка мадмуазель де Грансе (возможно, родственница родного отца). Но она тоже далека от придворной жизни. Так что просветить принцессу насчет матримониальных планов российского наследника было некому.

Когда он уехал (а это произошло на третий день знакомства), она, быть может, и вспоминала его, но скорее как некое сказочное, прекрасное видение, чем как человека, с которым ее свяжет судьба. А если бы знала, что этот сказочный принц, только что сообщивший родителям, что желает на ней жениться, уже влюбился в другую… Было бы о чем призадуматься.

Отступление о невозможной любви

Итак, юная, ни о чем не подозревающая принцесса осталась в своем Дармштадте, а сказочный принц отправился в Англию. Встретили его при дворе английской королевы как везде: торжественно и гостеприимно. Только вот королева была совсем не такая, как везде: его ровесница, обворожительная, неудержимо влекущая. Княгиня Ливен писала о ней: «Красивая, элегантная, очаровательная девушка, с глубокими синими глазами, полуоткрытым ртом, белыми правильными зубами…». Она стала королевой в 19 лет. Была деятельна, прекрасно образованна, умела поддержать разговор и о литературе, и об искусстве, и о мировой политике. Родственники и приближенные деликатно намекали: пора замуж. К ней сватались, пытались завоевать ее сердце многочисленные немецкие принцы. Ни один ей не нравился.