Хождение за три моря - Афанасий Никитин

Тогда он послал нас к Бату, а Бату послал нас к Мангу-хану, поэтому мы просили его и теперь просим позволить нам остаться». Они записали все и на следующий день доложили ему. Он снова прислал их ко мне с поручением: «Хан хорошо знает, что среди вас нет никакого посла к нему, а что вы пришли молиться за него, как и другие праведные священники; но он спрашивает, были ли когда-нибудь ваши послы у нас или наши у вас». Тогда я рассказал им все про Давида и про брата Андрея и они записали все и доложили ему. Тогда он снова послал ко мне с поручением: «Господин хан говорит: «Вы долго пребывали здесь; он хочет, чтобы вы вернулись в свою землю, и спрашивает, желаете ли вы взять с собою его посла». Я ответил им: «Я не посмел бы взяться провожать его послов за пределы его земли, так как между нами и вами есть земля, где идет война (terra guerre), а также море и горы; кроме того, я только бедный монах; поэтому я не посмел бы взять их к себе в сопутники». И они, записав все, вернулись.

Настал канун Пятидесятницы[485]. Несториане написали хронику от сотворения мира до Страстей Христовых и, совершенно миновав Страсти, коснулись Вознесения, Воскресения мертвых и пришествия на Суд; в этой записи было кое-что подлежащее возражению, что я им и указал. Мы же просто написали символ, поющийся в обедню: «Верую во единого Бога». Затем я спросил у них, как они хотят поступать дальше. Они сказали, что сначала хотят вести рассуждение с сарацинами. Я сказал им, что это не хорошо, так как сарацины согласуются с нами в том, что признают единого Бога: «Поэтому вы имеете в них помощников против туинов». И они согласились с этим. Затем я спросил у них, знают ли они, как идолопоклонство получило начало в мире, и они не знали. Тогда я рассказал им и они сказали: «Вы расскажете это им, а затем оставьте говорить нас, так как трудно беседовать через толмача».

Я сказал им: «Попробуйте, как вы будете держаться против них. Я приму на себя сторону туинов, а вы примите сторону христиан. Допустим так, что я принадлежу к этой секте; так как они говорят, что Бога нет, докажите, что Бог существует». Ибо там существует некая секта, утверждающая, что всякая душа и всякая сила в какой-нибудь вещи и есть Бог этой вещи и что иначе Бога не существует. Тогда несториане не умели ничего доказать, а рассказывали только то, что рассказывает Писание. Я сказал: «Они не верят Писанию, и вы расскажете одно, а они расскажут другое». Затем я посоветовал им позволить мне раньше сойтись с ними, так как если я буду приведен в замешательство, им останется еще случай говорить; если же они будут приведены в замешательство, то меня затем могут и не выслушать. Они согласились. Итак, в канун Пятидесятницы мы собрались в нашей часовне и Мангу-хан прислал трех секретарей, чтобы быть третейскими судьями: одного христианина, одного сарацина и одного туина; и было заявлено: «Приказ Мангу следующий, и никто да не дерзает говорить, что этот приказ разнится от приказа Божия.

Он приказывает, чтобы никто под угрозой смертной казни не смел говорить едких или оскорбительных для другого слов и чтобы никто не устраивал смуты, могущей помешать этому делу». Тогда все смолкли. И там было большое количество народа, ибо каждая сторона призвала мудрейших из своего племени и, кроме того, стеклось много других. Затем христиане поставили меня в середине и указали туинам говорить со мною. Тогда те, собравшиеся там в большом количестве, начали роптать на Мангу-хана, так как никогда никакой хан не посягал на то, чтобы открывать их тайны. Затем они выставили против меня одного, прибывшего из Катайи и имевшего своего толмача, а у меня был сын мастера Гильома. И тот противник сперва сказал мне: «Друг, если ты будешь приперт к стене, то поищи другого, поумнее себя». Я промолчал. Тогда он спросил, о чем я хочу рассуждать раньше, о том ли, как образовался мир, или о том, что будет с душами после смерти. Я ответил ему: «Друг, это не должно быть началом нашей беседы. Все от Бога, и Сам Он – источник и глава всего, поэтому мы сперва должны говорить о Боге, о Котором вы мыслите иначе, чем мы, и Мангу хочет знать, кто верует лучше».

Тогда посредники признали это справедливым. Он хотел начать с упомянутых выше вопросов, так как они считают их более обоснованными; ибо все они примыкают к тому еретическому учению манихеев, что одна половина вещей дурна, а другая хороша и что существуют по крайней мере два основных начала, а о душах они все мыслят так, что те переходят из тела в тело. Даже и более ученый из несторианских священников спрашивал у меня про души скотов, могут ли они убежать куда-нибудь, чтобы не быть вынужденными к труду после смерти. Для подтверждения этого заблуждения, как рассказывал мне мастер Гильом, они даже привезли из Катайи одного мальчика, которому, судя по росту его тела, еще не было трех лет от роду. Однако он вполне обладал разумом и сам говорил про себя, что трижды подвергался воплощению[486]; он умел читать и писать. Итак, я сказал упомянутому выше туину: «Мы твердо верим сердцем и признаем устами, что Бог существует, и существует только единый Бог, и Он един совершенным единством. Во что веришь ты?»

И он сказал: «Глупцы говорят, что существует только единый Бог, а мудрецы говорят, что богов много. Разве в твоей земле нет великих владык и разве здесь нет наибольшего владыки, Мангу-хана? Так обстоит дело и с богами, так как они различны в различных странах». Я возразил ему: «Ты приводишь плохой пример; не может быть сравнения от людей к Богу; ибо таким образом всякий могущественный в своей земле человек мог бы назваться Богом». И в то время как я желал уничтожить его сравнение, он опередил меня вопросом: «Каков твой Бог, о Котором ты говоришь, что Он только един?» Я ответил: «Наш Бог, кроме Которого нет иного, всемогущ и потому не нуждается в чьей-либо помощи. Наоборот, мы все нуждаемся в Его помощи. Не так обстоит дело с людьми. Ни один человек не может всего, и потому на земле надлежит быть нескольким владыкам, так как никто не может снести всего. Точно так же Он знает все и потому не нуждается в советнике. Наоборот, вся мудрость от Него. Точно так же Он всеблаг и не нуждается в наших благах. Наоборот, Им мы живем, движемся и существуем. Таков наш Бог, и потому не следует предполагать другого». «Нет, – сказал он, – не так. Наоборот, на небе есть единый высочайший, происхождения которого мы еще не знаем; под его властью находятся десять; а под ними один низший. На земле же их бесконечное количество».

Он хотел плести и другие басни, но я тогда спросил его о том высочайшем, верит ли он, что тот всемогущ, или думает это про какого-нибудь другого бога. Боясь отвечать, он спросил: «Если твой Бог таков, как ты говоришь, то почему Он создал половину вещей дурною?» «Это ложь, – сказал я, – кто сделал зло, тот не Бог. И все, что только существует, хорошо». При этих словах все туины изумились и занесли это в писание, как ложь или невозможное.