Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод

Всего лучше был финал, когда литературный попрошайка с гордым видом выступил крампе и изрёк:

— Что вы думаете? Это я попал пальцем в небо! Это я писал о вас, бедных крысах!

Таково было достойное воздаяние публике, раскупившей места по бессмысленно дорогим ценам.

Занавес опустился — публика не покидала места. Неужели только и всего? Никакого скандала?»

В Одессе одновременно с футуристами гастролировали знаменитые на всю Россию профессиональные картёжники — каталы Мон Гоффар и Профессор Фор, но после южных гастролей Маяковский стал знаменит не менее, чем они.

Теперь он вместе с друзьями по средам гостит у Ильи Репина в его имении «Пенаты» в Куоккале. Живой классик русской академической живописи просил юношу позировать ему для портрета — его чрезвычайно впечатлили красивый череп и густая шевелюра поэта-футуриста. К разочарованию мэтра, Маяковский явился на следующую с ним встречу наголо обритым. Пришлось Илье Ефимовичу вместо кудрявой головы рисовать могучие торсы Владимира и его тогда ещё приятеля Корнея Чуковского. Они позировали в качестве образов казаков для картины «Черноморская вольница». В свою очередь «натурщик» углём нарисовал портрет знаменитого академика.

Однажды К. Чуковский привёз в гости к Репину ещё одного молодого, но уже гения — Сергея Есенина. Юрий Анненков записал в дневнике: «Вместо элегантного серого на Есенине была несколько театральная, балетная крестьянская косоворотка, с частым пастушьим гребнем на кушаке, бархатные шаровары на тонких шевровых сапожках. Сходство Есенина с кустарной игрушкой произвело на присутствующих неуместно-маскарадное впечатление, и после чтения стихов аплодисментов не последовало».

В отличие от имажиниста Есенина, футурист Маяковский для абсолютного большинства своих товарищей не просто одарённый, а безусловно, один из самых талантливых поэтов:

Адище города окна разбили

на крохотные, сосущие Светами адки.

Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,

над самым ухом взрывая гудки.

А там, под вывеской, где сельди из Керчи,

сбитый старикашка шарил очки

и заплакал, когда в вечереющем смерче

трамвай с разбега взметнул зрачки.

В дырах небоскрёбов, где горела руда

и железо поездов громоздило лаз —

крикнул аэроплан и упал туда,

где у раненого солнца вытекал глаз.

И тогда уже — скомкав фонарей одеяла, —

ночь излюбиласъ, похабна и пьяна,

а за солнцами улиц где-то ковыляла

никому не нужная, дряблая луна.

(Маяковский В. В., 1913 г.)

Выход первых частей поэмы «Облако в штанах» в сборнике «Стрелец» в феврале 1915 года с немыслимо большим количеством цензурных купюр, а затем её новая, уже полная публикация, осуществлённая позднее Осипом Бриком (разумеется, за его собственный счёт), вызвали бурную реакцию критики. От восторга: «метафорическая насыщенность», «каждая строка метафорична», «способность к мощным ассоциативным стяжениям весьма далёких друг от друга тем, образов, сюжетов» до откровенного неприятия — «богохульство, агрессивная лексика, уличная грубость».

Осип Брик писал: «Мы, каторжане „города-лепрозория“, дождались своего пророка». «Каторжане» — это как раз из поэмы Маяковского «Облако в штанах». Брик выкупил права на издание поэм Маяковского для того, чтобы они увидели свет в обход требований Положения о военной цензуре, утверждённого императорским указом от 20.07.1914 года, формально запрещавшим публиковать свои произведения лицам, состоящим на воинской службе.

Положением также вносились изменения в отдельные статьи Уложения о наказаниях уголовных и исправительных (СЗРИ. Т. XV, изд. 1885 г.):

Ст. 275–2. «Виновный в публичном оглашении в речи или докладе, а равно и в распространении посредством печати по объявлении мобилизации или во время войны сведений, касающихся внешней безопасности России или вооружённых её сил или сооружений, предназначенных для военной обороны страны, вопреки состоявшемуся в установленном порядке воспрещению их оглашения, подвергается: заключению в тюрьме на время от двух до восьми месяцев.

Сему же наказанию подвергается виновный в возбуждении к прекращению войны в публичной речи или докладе, или в произведениях печати, произнесённых, или выпущенных в свет по объявлении мобилизации, или во время войны».

Пастиш напечатан тиражом 1050 экземпляров — это уже вполне прилично, особенно для военного времени. В газетах появилось множество восторженных отзывов. Критики начинают сравнивать молодого поэта со знаменитым поэтом-анархистом Уолтом Уитменом: «Я — Уитмен, я — космос, я — сын Мантагана, я из мяса» [1. 87].

Не остаётся в стороне от хайпа Сергей Есенин — он отреагировал на лестное для Маяковского сравнение с американским гуру злой частушкой:

«Ах, сыпь! Ах, жарь!

Маяковский бездарь.

Рожа краской питана,

обокрал Уитмена!»,

которую и исполнял под аккомпанемент Василия Каменского. Не уверен, что это уитменовское влияние на поэтический стиль Маяковского было сильнее влияния его близких друзей: братьев Бурлюков, Николая Асеева — будущего лауреата Сталинской премии I степени, которую он получит за поэму «Маяковский начинается», — или, например, Велимира Хлебникова — драгоценного, ранимого дитя Серебряного века, «Председателя земного шара» и популяризатора зауми[62]:

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,

О, засмейтесь усмеяльно!

О, расмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей!

Смейево, смейево,

Усмей, осмей, смешики, смешики,

Смеюнчики, смеюнчики.

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи! [1. 264].

«Любёночек» — это красивый повтор в стиле хлебниковских приёмов словообразования и уникальной просодии, которые Маяковский доведёт до совершенства. Сам поэт назвал своё произведение катехизисом сегодняшнего искусства: «„Облако в штанах“ (первое имя „Тринадцатый апостол“ зачёркнуто цензурой. Не восстанавливаю. Свыкся) считаю катехизисом сегодняшнего искусства; „долой ваше искусство“, „долой вашу религию“ — четыре крика четырёх частей» [1, 150].

Во время своих довольно частых приездов в Москву Хлебников виделся с Маяковским почти каждый день, Владимир Владимирович любил и знал довольно много его стихов на память, позднее процитировал их в своей статье «Умер Виктор Владимирович Хлебников», написанной в память об ушедшем товарище в 1922 году:

Сегодня снова я пойду

Туда, на жизнь, на торг, на рынок,

И войско песен поведу

С прибоем рынка в поединок…[63]

Признаюсь, что для меня было неожиданным то, что приведённая статья представляет собой довольно содержательный и очень профессиональный литературоведческий анализ Маяковским творчества друга, и в ней — не только личные оценки, но и глубокое сочувствие к сложной творческой судьбе замечательного поэта Серебряного века.

Для петербургской артистической богемы самым популярным местом для приватного отдыха «со вкусом» становится кабаре «Приют комедиантов», открытое в подвале углового