Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн

Многие считают, что чем выше он поднимался в иерархии СИС, тем большую ценность представлял для русских и тем большее влияние мог оказывать на действия СИС в интересах Москвы; вот беда, восклицают такие авторы, если бы он в итоге стал шефом контрразведки! Полагаю, такое мнение ошибочно. К 1951 году Ким Филби, по-видимому, уже достиг своего оптимального уровня в СИС — того, на котором он мог наиболее эффективно служить русским. Возможно, я смогу это лучше проиллюстрировать, предположив на секунду, что он действительно стал руководителем СИС. Но при этом он серьезно отдалился бы от конкретных дел. Без приложения особых и, по-видимому, заметных и потому подозрительных усилий он едва ли мог на этом посту знать подробные характеристики того или иного агента, а его осведомленность о текущих и будущих операциях была бы уже не такой исчерпывающей. У него оказалось бы удивительно мало возможностей влиять на события в пользу русских; за все свои действия он нес бы повышенную ответственность — как перед Уайтхоллом, так и перед своими подчиненными, через которых ему почти всегда пришлось бы действовать. Со своей стороны, русские испытывали бы огромные трудности в управлении Филби как агентом. Как устраивать частые тайные встречи с человеком такого уровня? Не может же шеф Секретной службы много раз пересаживаться с одного автобуса в другой, затем спускаться в метро, чтобы в итоге добраться из пункта А в пункт Б; хотя он и не обрел бы большую общественную известность, но его лицо все-таки было бы знакомо большому количеству людей — например, младшим сотрудникам своего ведомства. При этом сам он многих мог и не знать. Извечная проблема — как обращаться и как действовать на основании информации, полученной от тайного агента, — станет еще острее, когда в роли агента будет выступать столь высокопоставленный сотрудник иностранной службы. Было бы намного труднее ограничить круг штатных сотрудников КГБ, знающих Филби в лицо. Ведь КГБ тоже состоит из живых людей. Тот факт, что один из их агентов является главой британской Секретной службы, почти наверняка породит слухи со стороны более информированных лиц и станет полезным политическим капиталом для КГБ в коридорах власти. Много ли пройдет времени, прежде чем какой-нибудь перебежчик или информатор не разоблачит его?

Конечно, могли быть и другие способы воспользоваться сложившейся ситуацией. Хью Тревор-Роупер предполагает, что после войны русские в надежде «перенести» революцию в Западную Европу, рассматривали Кима Филби прежде всего как вероятного будущего главу Секретной службы, который мог сыграть жизненно важную роль в коммунистическом перевороте; это было бы для них куда важнее, чем простая передача секретной информации. Даже не ставя условием такой переворот, русские, как известно, особенно заинтересованы в наличии «агентов влияния» в высших политических и правительственных кругах; такие агенты, по всей видимости, вступают в контакт относительно редко и не передают информацию на регулярной основе. Но они способны, без особых на то указаний, придать тем или иным вещам нужный русским ракурс или, если у них есть такая возможность, смягчить те или иные антирусские меры, предпринимаемые более агрессивными политиками. Но после истории с Волковым, а еще больше после того, как русские узнали об опасности, грозящей Маклину, я сомневаюсь, играли ли подобные долгосрочные надежды какую-то роль в их планах относительно Кима Филби: лучше уж выжать из него максимальную пользу именно сейчас, пока все идет хорошо. Судя по его карьере, Ким был постоянно загружен текущими проблемами, никто не приберегал его для какого-то более «великого» будущего.

В любом случае никто никогда не узнает, смог бы Ким Филби пробраться на самый верх или нет. Аналогичные шансы имело несколько других офицеров СИС приблизительно его возраста, не говоря уже о кандидатах со стороны. В 1951 году ему еще предстоял долгий путь, однако уже, видимо, сказывалась напряженность двойной жизни. Если бы Ким когда-либо нацелился на место шефа контрразведки, то я думаю, он оставил бы эту идею к 1950–1951 годам, понимая, что его годы в качестве офицера СИС уже сочтены. Иначе он бы, конечно, постарался отыскать способ избавиться от присутствия в своем доме такой компрометирующей личности, как Гай Бёрджесс; его эффект на репутацию солидного и надежного человека, рожденного для высоких постов, вероятно, был весьма разрушительный. Так, Патрик Сил утверждает, что даже до бегства Бёрджесса и Маклина не слишком благозвучные доклады о поведении Кима в Вашингтоне и без того подпортили бы его возможности занять кресло шефа. До этого, наверное, все-таки дело не дошло, но его репутация, возможно, и в самом деле пострадала. Я потом слышал подобные вещи, однако мне сдается, что все это домыслы людей, которые крепки лишь задним умом.

Русские, возможно, и осознали, что время их «Кембриджской тройки» подходит к концу, но даже они едва ли могли ожидать, что в мае — июне 1951 года все трое одновременно прекратят оказывать услуги. Хотя Маклина и Бёрджесса, оказавшихся в России, еще вполне можно было использовать в качестве консультантов и советников по дипломатическим и политическим вопросам, на ближайшие два года обоих отправили в далекий Куйбышев. Это говорит о том, что их польза для России считалась минимальной. (Ким пишет примерно то же самое: «Было важно спасти Маклина… Никаких вопросов о его будущем потенциале для Советского Союза не поднималось». То есть достаточно и того, что он был просто старым товарищем.) Сам же Ким на своем посту в СИС и все еще находясь в Англии, по сути, остался ни с чем. Он лишился прежних возможностей и больше не мог сообщать о текущих делах разведки; вероятно, он больше не мог использоваться и в качестве консультанта, поскольку теперь вступать с ним в регулярные контакты было просто опасно. И в самом деле, судя по его рассказу, им с русскими пришлось прервать отношения, и так продолжалось значительную часть из последующих пяти лет. Если бы он имел возможность продолжать активную работу на русских в тот период, я думаю, он не преминул бы написать об этом в своей книге.

Его потеря для русских была, без сомнения, несколько смягчена приобретением Джорджа Блейка. Я слишком мало знаю о Блейке, чтобы сравнивать семь лет его работы, с 1953 по 1960 год, с аналогичным по длительности периодом Кима Филби — с 1944 по 1951 год. Время Блейка пришлось на более интересный этап в мире разведки, однако он не был так близок к руководству. В его заявлении, которое цитировалось на суде, содержалась такая фраза: «Не было ни одного официального документа ни по одному вопросу, к которому у меня имелся доступ, который не был передан моему советскому связнику». Это признание, или заявление, едва ли стоит принимать буквально, если только «входная папка» Блейка был не похожа на любую другую, которую я знал; ведь почти невозможно сфотографировать или унести с собой все страницы всех документов, которые проходят через того или иного сотрудника в течение дня. Но похоже, у Блейка и в самом деле были возможности регулярно поставлять русским документы, что ставит его весьма высоко в табели о рангах секретных агентов.