Петербуржский ковчег - Сергей Зайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ах, Федотов, Федотов!... Какие объяснения вы предоставите, сударь? Какую тайну поведаете? Посмотрите ли со спокойной душой, с чистой совестью в глаза человеку честному и порядочному, коего имели право именовать другом?.. Но почти что предали...
От этих мыслей, от этих вопросов, не имеющих пока ответа, у Аполлона разболелась голова. А ветер, обратившийся в настоящую бурю, сотрясал стены, и кровля над головой стонала, ходила ходуном, из печной трубы доносился такой вой, будто в ней поселился и вознамерился испугать насмерть все живое в доме ужасный монстр.
Аполлон еще раз наведался к Федотову, но того по-прежнему не было в его апартаментах: запертая дверь ответила на стук глухим молчанием. Между тем головная боль становилась нестерпимой, и Аполлон подумал, что не мешало бы выпить чаю; чай иногда помогал ему при головной боли.
Спустившись этажом ниже, Аполлон прошел в кухню, в коей было темно в этот час. Тут пахло корицей, шафраном, базиликом — в иные, в лучшие времена, когда в доме царили порядок и покой, искусству приготовления блюд придавали немалое значение; Аполлон вспомнил: Милодора рассказывала, что супруг ее, несмотря на преклонный возраст и внутренние болезни, не гнушался чревоугодничества, был известный в своем кругу гурман; не иначе пристрастие к вкусно приготовленной обильной еде и возлияниям прежде времени свело старого Шмидта в могилу.
От растопленной плиты исходил приятный жар. Огненные блики, пробивавшиеся в щель над чугунной дверцей, играли на противоположной стене; уютно сопел медный чайник... А за окном господствовал ветер. Слышно было, как друг о друга стучали в его порывах голые ветви старого тополя.
Когда Аполлон снял чашку с полки, ему показалось, что в кухне он не один, — будто послышался тихий всхлип, почти не различимый за шумом снаружи.
Аполлон оглянулся. В полумраке кухни, в темном углу кто-то вроде сидел.
— Кто тут?
Ответом ему был всхлип погромче.
Взяв лучину из шкафа, Аполлон зажег ее в топке от уголька и, подняв над головой, осветил кухню. В углу сидела Устиша, у нее было заплаканное лицо; девушка утирала слезы краем передника.
— Не зажигайте свет, прошу вас...
Однако Аполлон зажег от лучины свечу, которую обнаружил на краю полки среди коробочек с приправами.— Ты плачешь? — Аполлон оглянулся на горничную. — Тебя кто-то обидел?
Устиша не ответила. Аполлон покачал головой:
— После того, как этот изверг стал редко показываться в доме, кто еще может обидеть бедную девушку!... Или он был здесь сегодня?
— Нет. И я не плачу, — Устиша вытерла последние слезы. — Просто я думаю: что теперь будет с этим домом? Хозяин умер, хозяйка... умерла... Почти все жильцы съехали, когда узнали, что госпожа — в крепости. А слуги разбежались. Остались я да Антип... Так одиноко!... — слезы опять потекли из глаз девушки.
— Да, никому не придет на ум веселье, — не мог не согласиться Аполлон.
— Все так плохо и не видно впереди никакой надежды. Ветер воет, двери скрипят. Всюду сквозняк, все падает из рук и ломается. Кончаются припасы. На пороге зима — холод. Страшно...
— Понимаю. Ты еще думаешь: что же будет с тобой?
Устиша кивнула:
— Кроме госпожи, у меня никого не было... Это «не было» кольнуло в сердце Аполлона.
Он был почти уже уверен, что Милодора жива, что очень скоро, возможно, даже через час, когда вернется доктор Федотов, все объяснится и все печальные и драматичные события последнего времени счастливо завершатся. Однако, как раньше — зерно надежды, теперь в душе его было зерно сомнения: не поспешил ли он радоваться, не обманулся ли, приняв проблеск между тучами за признак скорого прекращения бури... Он протянул Устише платок:
— Не плачь. Наберись терпения. Быть может, совсем скоро все образуется.
Горничная покачала головой:
— Как же не плакать! Я вас не пойму, Палон Данилыч. Сегодня и завтра все так плохо...
Аполлон не собирался посвящать эту девушку во все перипетии последних дней, делиться с ней своими открытиями и догадками, мыслями, поскольку для него самого еще не было во всем деле ясности, а в отношении к завтрашнему дню — уверенности. Как не было ответа на главный вопрос: где сейчас Милодора?.. К тому же было бы неосмотрительно с его стороны поверять кому бы то ни было из прислуги (тем более горничной Устише с ее известным весьма болтливым язычком) хоть что-то от тайны исчезновения Милодоры — исчезновения из крепости и из числа живых (как, впрочем, и из числа мертвых, что так неожиданно выяснилось).
Он отвел глаза:
— Не плачь. Я, быть может, куплю этот дом...
— Вы? — не могла скрыть удивления Устиша.
— У меня теперь есть деньги... И то верно: кому, как не мне, купить его! Кому, как не мне, все устроить здесь разумно и гармонично, как к тому всегда стремилась твоя добродетельная госпожа!... И твой завтрашний день прояснится. А потом пройдет зима... Мне было тяжело, и я упустил это из виду... Да, да, я куплю этот дом. Решено. И оставлю здесь всех, кто служил прежде, кто был угоден и предан твоей госпоже.
Устиша не ответила, но плакать перестала.
Потом подхватилась:
— Вы ступайте наверх. Я принесу вам чаю. Чтобы было тепло и... сладко.
Ни в этот вечер, ни в эту ночь Федотов и Холстицкий не вернулись. Вероятно, буря, которая разыгралась (дворник Антип ежеминутно крестился и пришептывал молитвы и говорил, что на своем веку, — а прожил он в Петербурге без малого шестьдесят пять лет — такого урагана не видывал; за что наказываешь, Господи, ох!), помешала им переправиться на Васильевский остров.
Аполлон в эту ночь никак не мог заснуть. Не успокаивалось возбужденное сознание, нетерпеливые мысли подгоняли время, которое тянулось, тянулось...
Слышно было, как неистовый ветер рвал кровлю, потом ослабевал на минуту, чтобы с еще большей силой приняться за свое дело. Среди ночи кто-то кричал на улице, но невозможно было разобрать — что. Да Аполлон и не особо прислушивался; возможно, слух обманывал, и крики на улице — это тоже был ветер; слышал же Аполлон, будто кто-то ходил по крыше и стучал по ней палкой, слышал же, как раненое чудище стенало и плакало в печной трубе...
Едва забрезжил сумеречный утренний свет, Аполлон уже поднялся. Выглянул в окно. Буря, как будто, слегка поутихла, но ветер все еще был сильный; низко над городом он гнал бесконечные ряды серо-сизых туч. То и дело принимался дождь; ветер — злобный властелин природы — забавлялся его потоками, швырял их то в одну, то в другую сторону. Дома стояли мокрые, унылые.
Аполлон решил сам сходить сегодня в Обуховку и, разыскав там доктора Федотова, потребовать от него объяснений. Но только Аполлон не вполне был уверен, что в такую погоду ему удастся переправиться на Адмиралтейскую сторону.
Внизу, в передней Аполлон встретился с Устишей и выразил удивление, что она поднялась так рано. На это горничная заметила, что девять часов — только для господ рано, а прислуга в это время уж давно на ногах. Устиша сказала, что собирается за каким-то делом в соседний дом — в дом господина Яковлева, известного хозяина пивоваренных заводов. Аполлон не стал любопытствовать, за каким именно делом, поскольку давно подозревал, что Устиша неравнодушна к тамошнему лакею Гришухе; едва только у Устиши появлялась свободная минутка, девушка тут же исчезала...
... Обмотав шею теплым шарфом, подняв воротник и надвинув пониже шляпу, — дабы не сорвало ветром, — Аполлон вышел из дома.
Ветер — холодный и резкий, пронизывающий — сразу ударил ему в лицо; за спиной громко хлопнула входная дверь. Вихрь закружил над сквером и цветниками, взметая под небеса давно облетевшую мокрую листву. Временами меж туч проглядывало солнце — холодное, по-осеннему равнодушное.
Уворачиваясь от летящих листьев, прикрывая глаза от порывов ветра, Аполлон шел по улице в сторону Коллегий, возле которых был наведен большой плашкоутный мост. Редкие прохожие, клянущие непогоду, кутались в шарфы, жались к стенам, заходили погреться в лавки; дамы грели руки в меховых муфтах. Тихо и жалобно поскуливая, дрожа от холода и испуганно озираясь на громкоголосых извозчиков, бежал куда-то бездомный черный пес...
Аполлон невольно оглянулся: «Тот ли?..»
Глава 38
На мост не пускали — что-то там с плашкоутами стряслось, не то дали течь, не то перетерлись канатные соединения — и это не удивительно: можно было поразиться тому, что творилось на реке; воды Невы, влекомые ветром, кажется, потекли вспять, уровень воды был необычайно высок — Аполлон это приметил сразу — вода едва не переливалась через каменные парапеты, грозя затопить ближайшие к берегу улицы.
Несколько полицейских в теплых шинелях и с саблями на боку держали оцепление; видно было, как какие-то работники суетились на середине моста. Люди толпились на набережной, глазели на реку, седую от бурунов и шипящей пены; кучера разворачивали экипажи.