Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

Отныне Аляска заняла достойное место в географической науке. Были выправлены координаты Юкона, великой реки Аляски, чье устье некоторые картографы помещали на 70°30' северной широты и около 162° западной долготы, то есть в Северном Ледовитом океане, в то время как в действительности она впадает в Берингово море на 63° северной широты и 166° западной долготы, или на семь градусов южнее и на четыре градуса западнее, чем предполагалось ранее.

Ошибка эта тем более достойна сожаления, что Юкон, название которого пока еще мало кому известно, — одна из крупнейших рек мира. Соперник могучих потоков, орошающих Азию и обе Америки, он не уступит им ни в ширине, ни в протяженности. Сопоставимый по первому показателю только с гигантской Миссисипи[194] и значительно превосходящий в этом отношении Ориноко[195], Юкон в двухстах метрах от своего устья достигает ширины трех километров. А еще дальше он и вовсе разливается столь вольготно, что берега его совершенно теряются из виду. Здесь река образует лагуны[196] шириной более двух лье, усеянные бесчисленными островами.

Столь же поражает воображение и протяженность Юкона. Отряд по прокладке телеграфной линии, пройдя вверх по реке расстояние в 650 лье, что составляет общую длину Ориноко, все еще находился более чем в шестистах километрах от ее истока. Каждый приток Юкона равен по своей протяженности крупной европейской реке.

Окидывая взором этот гигант, протекающий по необъятным просторам, равным целым государствам, начинаешь понимать ту наивную гордость, которую он внушает обитающему по берегам его коренному населению. Так, индейцы, вне зависимости от того, из верховий они или из низовий, к какому племени принадлежат и сколь далеко проживают друг от друга, — все эти племена пастоликов, примосков, индижелетов, т-китсков, невикаргу, танана — людей буйвола, нуклукайетов, биршей — людей березы, коюконов, коч-а-кучинов — людей крысы, ан-кучинов или татанчок-кучинов, — с гордостью заявляют: «Мы не дикари, мы — индейцы Юкона!»

И раз уж нам представилась такая возможность, то мы воспользуемся ею и, помимо вышеупомянутых, назовем еще ряд племен, обитающих на Аляске и представляющих краснокожую расу во всей ее красе[197]. Это и луше, проживающие за Полярным кругом, в устье реки Маккензи, и такалли, или карриер, и кутани, и нагаилы, и кольютчес, населяющие острова Ситка и Королевы Шарлотты, и атны, встречающиеся по берегам Медной реки, или Купер-Ривер[198], и северные эскимосы, миролюбивые и безобидные люди, с которыми луше ведут яростную войну, и жители Порт-Кларенса, изученные Норденшельдом, и чукчи с мыса Принца Уэльского.

Но и этот перечень племен северо-запада Америки, увы, слишком краткий! Однако мы, к сожалению, не сможем продолжить далее рассказ о нравах и обычаях местных жителей, несомненно, весьма увлекательный, ибо пора уже возвращаться к нашим героям, с которыми мы расстались в форте Нулато во время неожиданного взлета воздушного шара, унесшего Жака Арно в поднебесную высь. Мы надеемся, что читатель простит нас за краткость приведенного описания, скромной целью которого было дать представление о стране, где начинаются новые приключения парижанина, путешествующего вокруг света, и где наш новоявленный воздухоплаватель поднялся в воздух.

Известно, что регулировать высоту подъема воздушного шара можно, в частности, путем увеличения или, наоборот, уменьшения веса балласта. Бывает, что шар, удерживаемый на земле балластом столь же прочно, как и мощным швартовом, легко поднимается в воздух, стоит только убрать несколько граммов груза. В этом случае наполняющий оболочку воздух лишь ненамного легче балласта. Поэтому, зная о ста килограммах капитана Андерсона, нетрудно представить, с какой скоростью Жак Арно устремился ввысь. Из-за значительной разницы между плотностью нагретого воздуха в монгольфьере и плотностью атмосферного воздуха, температура которого едва достигала трех градусов выше нуля, путешественник буквально в одно мгновение оказался на высоте около тысячи пятисот метров над уровнем моря.

Ошеломленный столь неожиданным поворотом событий, не имевшим ничего общего с тем, что ему доводилось пережить ранее, Жак под отдававшиеся звоном в ушах изумленные крики, среди которых можно было разобрать и отчаянные вопли друзей, продолжал с невероятной быстротой подниматься в поднебесье, и скоро собравшиеся внизу окончательно потеряли его из виду. Ослепленный лучами солнца, отважный аэронавт[199] сидел на корточках на дне корзины и, зажав между коленями кувшин с жиром, попытался обрести свойственное ему хладнокровие. Однако единственное, что ему удалось сделать, — это только съежиться, чтобы стать как можно меньше, хотя бедняга и сам не знал, к чему подобные ухищрения. В столь неудобном положении он и замер, утратив от испуга способность не только действовать, но и мыслить.

Подъем был ужасен. Жаку казалось порой, будто шар уже не поднимался, а, напротив, с головокружительной скоростью падал вниз. И тогда он, охваченный смертельным страхом, словно ему предстояло скатиться в бездонную пропасть, сжимался еще сильнее. Странное падение снизу вверх! Подобные ощущения можно испытать только в кошмарном сне.

Но постепенно скорость подъема стала замедляться и наконец шар, покачиваясь, завис в воздухе.

Сохрани Жак присутствие духа и имей он барометр, он бы определил, что подъем окончен: те, для кого полеты на аэростатах — дело привычное, знают, что без соответствующих приборов трудно установить, поднимаешься ты или опускаешься, поскольку только изменения ртутного столбика могут сообщить точные данные. Но Жак, отправившийся в полет столь неожиданно, во время предварительного испытания шара, не располагал подобными физическими приборами. Да и корзина не была подготовлена к полету: в ней не находилось ни балласта, ни провизии. Наш герой даже не знал, в порядке ли клапан, устроенный наверху монгольфьера. Единственное, чем он обладал, — это небольшим стальным четырехлапым якорем с когтистыми крюками на концах, который, вместе со швартовом, чудом удержался на внешней стороне корзины. Ситуация, малоприятная для профессионального воздухоплавателя, для человека, совершенно чуждого трудному искусству управления воздушным шаром, становилась просто катастрофической.

Резкие толчки корзины вывели в конце концов Жака из оцепенения и помогли ему обрести обычное хладнокровие — чувство, непременно сопутствующее первопроходцам и редко покидавшее нашего путешественника. Просунув голову через шелковые веревки, крепившие корзину к сетке шара, он уверенным взором окинул летательный аппарат.