Затон - Алексей Фомин

Но вы ведь из Австралии, да?

Пожалуй… Хотя последние несколько… десятилетий я предпочитаю жить здесь.

У вас великолепный русский язык, – похвалила Анна.

Благодарю-с. – Леймон склонил свою бритую голову в шутливом полупоклоне. – Надеюсь, теперь-то вам здесь нравится?

О, да, здесь чудесно. Особенно после такой отвратительной встречи, которая состоялась у меня нынешним вечером. – Анна подцепила вилкой нечто, показавшееся ей креветочьим хвостиком, и отправила его в рот. – У-у, какая прелесть! Что это?

Это язык птицы тараукан, обитающей в предгорьях Анд. Понравилось? – Леймон плеснул ей в кубок вина. – Так вы, стало быть, имели сегодня беседу с Екатериной Константиновной?

Удивившись, Анна отняла кубок от губ.

Откуда вы знаете?

Кто ж не знает Екатерины Константиновны? Известнейшая в городе личность. Городская сумасшедшая-с. Вы ведь заметили, что у нее не все в порядке с головой?

Д-да…

И храм ее домовый видели?

Д-да…

И про мужа своего она вам рассказывала? Про его геройские дела и приключения разные?

Д-да…

Все врет-с, – резюмировал Леймон, с огорчением покачав лысой головой. – Зря только время потеряли. У нее и мужа-то никогда не было. Так и просидела серой мышкой всю жизнь в девках. Старая дева она. На этой почве и крыша поехала. Сумасшедшая-с. Что с нее возьмешь?

Анна не смогла удержаться от возгласа разочарования.

Как жаль… Я так надеялась…

У вас к ней было серьезное дело? – как бы невзначай поинтересовался Леймон.

Да так… Ерунда. – Анна обвела взглядом веранду. – Здесь все такие красивые, и только мы с вами… не соответствуем стандарту. – Заметила она, чтобы увести разговор в сторону от скользкой темы.

Это дело легко поправимое, – почему-то обрадовался ее замечанию Леймон. – Как видите, у нас с вами не зажжены еще две свечи. Две свечи, две свечи, две све-чеч-ки-и-с… – Замурлыкал он себе под нос, доставая из кармана спичечный коробок и зажигая третью свечу.

Анна, как завороженная, следила за его манипуляциями, за тем как разгорается, крепнет и растет язычок огня на третьей свече, затем, поворотив голову, окинула взглядом веранду, ожидая увидеть на ней нечто новое, но, не найдя никаких изменений, оборотилась к Леймону, чтобы уколоть его язвительным упреком. То, что она увидела, заставило ее прикусить свой острый язычок. Леймон, вальяжный, но в то же время и подтянутый и даже как будто изрядно помолодевший, сидел по-прежнему напротив, обнажив в широкой улыбке белоснежные зубы, сжимающие толстую сигару. Но вместо обычной летней рубашки-распашонки, в которую он был облачен до сих пор, на нем был безукоризненно сидящий смокинг, а жесткий воротничок белоснежной рубахи был утянут кокетливым галстуком-бабочкой. Он вытащил сигару изо рта, сверкнув при этом запонкой, в которую был вделан бриллиант, размером с добрый булыжник, и, продолжая улыбаться, поинтересовался:

Ну, как?

Потрясающе, – одобрила произошедшие изменения Анна.

А на себя не желаете взглянуть?

Анна опустила голову, пытаясь разглядеть собственную одежду, но только и смогла увидеть, что руки и плечи ее обнажены, а на груди, высоко поднятой корсажем платья, покоится ожерелье из светло-зеленых изумрудов. Величиной и цветом с крупную оливку, они были оправлены в платину, украшенную бриллиантовой пылью, и, отражая голубоватый свет, разливающийся по веранде, завораживающе переливались и играли, как живые.

Обычно равнодушная ко всякого рода побрякушкам, сейчас Анна была восхищена этой неземной красотой и польщена столь зримым знаком внимания и расположения к ее персоне. Сердце ее заколотилось в бешеном ритме, она часто и взволнованно задышала, отчего ожерелье, как одухотворенное существо, задвигалось вместе с ее грудью, еще больше пленяя и зачаровывая ее.

Ах, – только и сумела вымолвить она.

В зеркало не желаете глянуть-с? Оно позади вас. – Довольный произведенным эффектом Леймон сиял, как начищенный самовар.

Анна поднялась и бесшабашно закружилась перед зеркалом. На ней было не только новое платье, но и волосы ее, наскоро расчесанные перед выходом из гостиничного номера, были уложены в замысловатую, причудливо-многодельную прическу. А уж изумруды, изумруды… Они так шли к ее глазам… Она почувствовала себя самой красивой женщиной в мире!

Вы просто волшебник! – восхитилась Анна, но чтобы австралийский физик и нобелевский лауреат, живущий ныне в России, не загордился, решила слегка приправить свою реплику ядом язвительности. – Прямо-таки хиромант какой-то.

Но Леймон ничуть не понял ее язвительного тона и отнесся к сказанному вполне серьезно.

Да, я и хиромант замечательный. – Без тени улыбки заявил он. – Вот дайте-ка вашу руку. – Она снова уселась за стол и протянула ему руку ладонью вверх. Он осторожно взял ее за безымянный пальчик двумя пальцами левой руки, а указательным пальцем правой принялся водить над ее ладонью, следуя линиям судьбы. Губы его что-то беззвучно шептали, он закрыл глаза и, откинувшись на спинку стула, запрокинул голову назад. Так продолжалось минуты две-три, после чего Леймон выпустил ее руку и, открыв глаза, самодовольно улыбнулся. – Итак… Я готов, но… Перед тем как начать, я предлагаю выпить за вас! – Анна кивнула головой в знак согласия, и Леймон наполнил кубки до краев тягучим, сладким красным вином. – Это вино вместе с другими запасами продовольствия было послано из Сицилии в Египет, Цезарю, когда он героически сражался в Александрии. Флот противников перехватил транспорт, идущий к Цезарю, и несколько трирем были потоплены. Это вино с одной из них. Представляете, многоуважаемая Анна? Этому вину больше двух тысяч лет!

Ах, как замечательно, как красиво вы врете, – с восхищением прошептала Анна и поднесла кубок к губам.

За вас! – вновь воскликнул физик и хиромант и в один присест осушил без малого литровый кубок.

Она сделала пару глотков и собиралась поставить кубок на стол, но Леймон возмущенно запротестовал:

Нет, нет, так нельзя… Иначе ничего не получится. Предсказания будут неточны. До дна-с!

«Ну и черт с тобой, – весело решила Анна, смакуя божественный напиток. – Если напьюсь – тебе же и придется тащить меня в гостиницу».

Леймон зажег четвертую свечу и по мере того как, треща и стреляясь, она разгоралась, окружавшие их со всех сторон люди и предметы исчезали, как бы размываясь и растворяясь в воздухе. Через несколько секунд они остались на веранде в одиночестве. Анну уже ничто не удивляло, она с нетерпением ждала предсказания своей судьбы.

Он вновь взял ее за пальчик и, глядя на ладонь, заговорил:

В недавнем прошлом вы пережили глубочайшее разочарование. Человек, с которым вы хотели связать свою судьбу, оказался недостоин вас. И вас это глубоко ранило. В самое сердце…

Анна закусила нижнюю губу.

Я любила его. Но… Довольно. Я не желаю больше слышать об этом. Ни одного слова. Давайте о будущем, о том, что ждет меня впереди.

Слушаю и повинуюсь… – Его медовый баритон стал еще слаще, еще проникновеннее, спеленав ее с головы до ног негой обертонов. – Впереди у вас богатство, слава, власть…

И любовь? – попыталась продолжить за него Анна.

Леймон засмеялся.

Зачем вам любовь, Анна? Эта химера, манящая миллионы простых женщин? Гримаса боли и страдания – вот ее истинное лицо. Вы же достойны истинно высоких чувств, чувств без малейшей примеси лжи и лицемерия.

Каких же? – Отдернув руку, она попыталась быть по-прежнему язвительной и независимой, но это у нее плохо получилось.

Обожания, моя королева, обожания… Обожания ничем не мотивированного и не обусловленного, обожания настолько полного и всеобъемлющего, что оно само по себе становится смыслом и доминантой… Обожания, становящегося наивысшим и изощреннейшим наслаждением для души и тела… Обожания, как овеществления власти.

Вытянув губы трубочкой, Леймон дунул, и разнообразная посуда, громоздившаяся на столе, вмиг исчезла. Он шевельнул пальцами, и скатерть, покрывавшая стол, поднялась в воздух, свилась в трубочку и, раскатываясь наподобие ковровой дорожки, унеслась в темноту, туда, где шумел океанский прибой, туда, где зазывно мерцали звезды.

Прошу вас. – Леймон протянул ей руку.

Где-то там, далеко, в пыльных закоулках сознания кто-то истошно вопил, предостерегая ее, но Анна лишь встряхнула головой, как норовистая молодая кобылица, и далекий голос исчез, потонув в торжественном звоне фанфар.

Царственным жестом она протянула руку Леймону, и он с величайшим почтением прикоснулся к ее пальцам.

Вперед, моя королева, вперед. – И они ступили на хрустящую, как снег, дорожку, висевшую в воздухе.

Внезапно оцепенение, овладевшее ею в предощущении торжественности свидания с собственным будущим, схлынуло и к ней вновь вернулось чувство той легкости в отношениях, когда хочется шутить и ерничать. Она вырвала свою руку из пальцев Леймона и, пробежав несколько шагов по пружинящей под ногами дорожке, обернулась и вызывающе задорно крикнула: