Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На всякий случай он присматривал себе работу в других цехах. Можно было окопаться в резиносмесилке или в вулканизационном отделении, да не хотелось. Удерживало самолюбие. Из-за самолюбия терпел он и нарекания Прохора Кондратьевича, и насмешки Антея.
«Доходяга, — мысленно глумился над Антеем Лешка. — Я ж тебя одним ударом с ног сшибу». А доходяга лихо собирал покрышку за покрышкой, посматривал на Лешку свысока до отпускал шуточки вроде «велика фигура, да дура», «балбеса учить — что мертвого лечить».
Как удалось в конце концов ухватить точный прием надевания браслета, Лешка объяснить не смог бы, как не мог объяснить, каким образом научился в детстве плавать. Бултыхался, бултыхался в реке, воды наглотался столько, что живот, как барабан, раздуло, и внезапно поплыл. Легко и уверенно. Прохор Кондратьевич диву давался, как это у Лешки ни с того ни с сего все пошло по нарастающей. Антей еще до нормы не дотягивал, а Лешка уже стал перевыполнять норму. Вскоре Прохор Кондратьевич забыл, что только недавно аттестовал своего ученика как пентюха и кичился тем, что сразу разгадал в нем классного сборщика. На первых порах наставник нет-нет и подсматривал, не плутует ли Лешка, не шпарит ли без оглядки, допуская и игнорируя дефекты, шел и на крайнюю меру: нет-нет да и беспощадно вспорет собранную покрышку в нескольких местах, чтобы уличить в надувательстве, обнаружить погрешность. Но погрешностей не было.
Алексей Алексеевич так погрузился в воспоминания, что не заметил, как добрался до заводоуправления.
Честноков не поднялся, чтобы должным образом встретить гостя, не сделал приветливую мину. Взглянул на него исподлобья, холодно спросил:
— Что, опять переманивать рабочих явился?
— На сей раз я с мирными намерениями. С челобитной. Пришел в правую ногу пасть, как говорят у нас в Сибири, — отшутился Брянцев.
— На Дону у вас точнее говорят: «Покорную голову меч не сечет». Так признаешь, что поступок тот был неблаговидный?
— Признаю, но не каюсь. Очень пригодились, ребята что надо.
Рассмеявшись, Честноков вышел из-за стола, с размаху всадил руку в руку.
Брянцев давно не встречался с ним и удивился, увидев ту же ладную спортивную осанку, те же спокойные, проницательные глаза много испытавшего, много знающего человека, ту же волевую складку твердых губ. Он по-прежнему являл собой воплощение духовного и физического здоровья.
— Почему в правую? — Честноков в свою очередь рассматривал Брянцева.
— Очевидно, левая считается дурной. Не зря же существует выражение: «С левой ноги встал».
— С гостиницей устроился?
Брянцев кивнул.
— Вы, кажется, незнакомы, — обратился Честноков к мужчине, угнездившемуся в кресле перед столом. — Рекомендую: Алексей Алексеевич Брянцев, нарушитель спокойствия и перехватчик. Послал ему на завод пятерых рабочих наладить производство шин со съемным протектором, так он… Двоих умудрился у себя оставить. С виду такой… приятный, вполне положительный, а на ходу подметки срезает.
Брянцев поклонился незнакомцу.
— Парнес, — отрекомендовался тот коротко. Вскинув глаза на Честнокова, молвил устало: — Что ж, двинусь, пожалуй.
Нагнувшись, Парнес взял лежавшие между креслом и столом костыли, с трудом поднялся и направился к двери, довольно ловко перебрасывая груз своего тела с костыля на костыль.
— Пора, Володя, гнев на милость сменить, — с просительной интонацией сказал Брянцев, когда за Парнесом закрылась дверь. — Я ведь и на тебя работаю. Твой съемный протектор доставил мне немало хлопот.
Честноков поводил пальцем.
— Не на меня, а на народное хозяйство. — И снизошел: — Ну, что у тебя за челобитная? С антистарителем выпутался?
— Пока нет.
— Решил и меня запутать?
— Но это же не для меня, а для народного хозяйства…
— Не знаю, не знаю, — вроде бы отчужденно протянул Честноков, но тут же среагировал на просьбу — позвонил секретарю и поручил срочно вызвать начальника центральной лаборатории Кузина. Пройдясь туда-сюда вдоль стола, показал на кресло, где только что сидел Парнес. — Об этом одержимом слышал что-нибудь? Сногсшибательную идею произвел на свет божий — автоматизировать сборку шин, то есть делать каркас не из кордного полотна, а из отдельной кордной нити, наматывая ее на барабан под разными углами. Решение этой задачи сулит колоссальные выгоды: сократятся трудовые затраты, исчезнет целый ряд промежуточных операций, увеличится стойкость покрышек. Ко всему прочему метод Парнеса полностью устранит ошибки, допускаемые сборщиками. Кстати, как ты относишься к одержимым?
— Больше было бы одержимых — ближе было бы к коммунизму.
Ненароком выпалив эту афористичную фразу, Брянцев замолчал — его внимание привлекла помещенная под плексигласовым колпаком с большим искусством сделанная модель «Волги» и пепельница в виде шины. Повертев ее в руках, продолжил:
— Все перевороты, будь то социальные или технические, делали одержимые. Таким чужда и расслабляющая мораль — «Моя хата с краю…», и преклонение перед авторитетами — не моего, мол, ума это дело, и слепое принятие на веру устоявшихся взглядов и представлений. Мир всегда был ведом и обновляем теми, кто восставал против привычного, косного, кто нарушал каноны, кто умел взглянуть в будущее. К ним относились подозрительно, над ними смеялись, даже объявляли сумасшедшими, но они с неослабевающим упорством делали свое дело. Это являлось для них законом, смыслом существования. — Смущенно улыбнулся. — Извини, занесло. Не люблю трескучих слов, а вот…
Твердая складка у губ Честнокова разгладилась, глаза смягчились, и лицо сразу потеплело.
— А знаешь, мне тоже одержимые импонируют.
— Потому что сам ты из одержимых. Заставь человека с холодной душой, с обывательским мировоззрением самому вертеться с утра до ночи, — Брянцев кивнул на огромную фотографию завода, снятого с птичьего полета, — и эту махину вертеть, — насколько его хватит? А ты двадцать пять лет оттрубил.
— Да, — без энтузиазма согласился Честноков. — Вот уже до седины довертелся. Что будет дальше?
— Дальше? Лысина. Проклевывается, вижу. А при лысине седина не страшна.
Посмеявшись, Честноков уткнулся в бумаги, оставленные Парнесом.
«Здорово размахнулся! — с восхищением подумал о нем Брянцев. — Если идею Парнеса удастся реализовать, — это же целый переворот в технике! Уйдут в прошлое все цехи и агрегаты, которые изготовляют кордную ткань, обрезинивают, пропитывают, сушат, раскраивают, делают браслеты, освободятся тысячи людей».
Просмотрев бумаги, Честноков удовлетворенно постучал по ним кистью руки и заговорил со свойственным ему трезвым подходом к делу:
— Конечно, проблемка эта не простая — отказаться от корда. Не один год уйдет, возможно, на ее решение и не один десяток тысяч рублей потребуется. На этом пути больше шансов потерпеть поражение, нежели одержать победу, и тем не менее кому-то надо дерзать. Жизнь без
