Полное собрание стихотворений - Дмитрий Мережковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
II
То не в поле головки сбивает дитяС одуванчиков белых, играя:То короны и митры сметает, шутя,Всемогущая Смерть, пролетая.Смерть приходит к шуту: «Собирайся, Дурак,Я возьму и тебя в мою ношу,И к венцам и тиарам твой пестрый колпакВ мою общую сумку я брошу».Но, как векша, горбун ей на плечи вскочилИ колотит он Смерть погремушкой,По костлявому черепу бьет, что есть сил,И смеется над бедной старушкой.Стонет жалобно Смерть: «Ой, голубчик, постой!»Но герой наш уняться не хочет;Как солдат в барабан, бьет он в череп пустой,И кричит, и безумно хохочет:«Не хочу умирать, не боюсь я тебя!Жизнь, и солнце, и смех всей душою любя,Буду жить-поживать, припевая:Гром побед отзвучит, красота отцветет,Но Дурак никогда и нигде не умрет, —Но бессмертна лишь глупость людская!»
Из «Собрания стихов» (1904), «Собрания стихов» (1910) и «Полного Собрания Сочинений» (1912)
«Так жизнь ничтожеством страшна...»
Так жизнь ничтожеством страшна,И даже не борьбой, не мукой,А только бесконечной скукойИ тихим ужасом полна,Что кажется – я не живу,И сердце перестало биться,И это только наявуМне все одно и то же снится.И если там, где буду я,Господь меня, как здесь, накажет —То будет смерть, как жизнь моя,И смерть мне нового не скажет.
3 июля 1900
Двойная бездна
Не плачь о неземной отчизнеИ помни, – более того,Что есть в твоей мгновенной жизни,Не будет в смерти ничего.
И жизнь, как смерть, необычайна...Есть в мире здешнем – мир иной.Есть ужас тот же, та же тайна —И в свете дня, как в тьме ночной.
И смерть и жизнь – родные бездны:Они подобны и равны,Друг другу чужды и любезны,Одна в другой отражены.
Одна другую углубляет,Как зеркало, а человекИх съединяет, разделяетСвоею волею навек.
И зло, и благо, – тайна гробаИ тайна жизни – два пути —Ведут к единой цели оба.И все равно, куда идти.
Будь мудр, – иного нет исхода.Кто цепь последнюю расторг,Тот знает, что в цепях свободаИ что в мучении – восторг.
Ты сам – свой Бог, ты сам свой ближний,О, будь же собственным Творцом,Будь бездной верхней, бездной нижней,Своим началом и концом.
Между 1895 и 1899
«О, если бы душа полна была любовью...»
О, если бы душа полна была любовью,Как Бог мой на кресте – я умер бы любя.Но ближних не люблю, как не люблю себя,И все-таки порой исходит сердце кровью.
О, мой Отец, о, мой Господь,Жалею всех живых в их слабости и силе,В блаженстве и скорбях, в рожденье и могиле.Жалею всякую страдающую плоть.
И кажется порой – у всех одна душа,Она зовет Тебя, зовет и умирает,И бредит в шелесте ночного камыша,В глазах больных детей, в огнях зарниц сияет.
Душа моя и Ты – с Тобою мы одни,И смертною тоской и ужасом объятый,Как некогда с креста Твой Первенец Распятый,Мир вопиет: Ламма! Ламма! Савахфани[30].
Душа моя и Ты – с Тобой одни мы оба,Всегда лицом к лицу, о, мой последний Враг.К Тебе мой каждый вздох, к Тебе мой каждый шагВ мгновенном блеске дня и в вечной тайне гроба.
И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня,Я все же знаю: Ты и Я – одно и то же,И вопию к Тебе, как сын твой: Боже, Боже,За что оставил Ты меня?
Между 1895 и 1899
Детское сердце
Я помню, как в детстве нежданную сладостьЯ в горечи слез находил иногда,И странную негу, и новую радость —В мученье последних обид и стыда.
В постели я плакал, припав к изголовью;И было прощением сердце полно,Но все ж не людей, – бесконечной любовьюЯ Бога любил и себя, как одно.
И словно незримый слетал утешитель,И с ласкою тихой склонялся ко мне;Не знал я, то мать или ангел-хранитель,Ему я, как ей, улыбался во сне.
В последней обиде, в предсмертной пустыне,Когда и в тебе изменяет мне всё,Не ту же ли сладость находит и нынеПокорное, детское сердце мое?
Безумье иль мудрость, – не знаю, но чаще,Все чаще той сладостью сердце полно,И так, – что чем сердцу больнее, тем слаще,И Бога люблю и себя, как одно.
16 августа 1900
Трубный глас
Под землею слышен ропот,Тихий шелест, шорох, шепот.Слышен в небе трубный глас:– Брат, вставай же, будят нас.– Нет, темно еще повсюду,Спать хочу и спать я буду,Не мешай же мне, молчи,В стену гроба не стучи.– Не заснешь теперь, уж поздно.Зов раздался слишком грозно,И встают вблизи, вдали,Из разверзшейся земли,Как из матерней утробы,Мертвецы, покинув гробы.– Не могу и не хочу,Я закрыл глаза, молчу,Не поверю я обману,Я не встану, я не встану.Брат, мне стыдно – весь я пыль,Пыль и тлен, и смрад, и гниль.– Брат, мы Бога не обманем,Все проснемся, все мы встанем,Все пойдем на Страшный суд.Вот престол уже несут.Херувимы, серафимы.Вот наш царь дориносимый[31].О, вставай же, – рад не рад,Все равно ты встанешь, брат.
27 мая 1901
Молитва о крыльях
Ниц простертые, унылые,Безнадежные, бескрылые,В покаянии, в слезах, —Мы лежим во прахе прах,Мы не смеем, не желаем,И не верим, и не знаем,И не любим ничего.Боже, дай нам избавленья,Дай свободы и стремленья,Дай веселья Твоего.О, спаси нас от бессилья,Дай нам крылья, дай нам крылья,Крылья духа Твоего!
<1902>
Веселые думы
Без веры давно, без надежд, без любви,О странно веселые думы мои!
Во мраке и сырости старых садов —Унылая яркость последних цветов.
1900
Возвращение
Глядим, глядим все в ту же сторону,За мшистый дол, за топкий лес,Вослед прокаркавшему ворону,На край темнеющих небес.
Давно ли ты, громада коснаяВ освобождающей войне,Как Божья туча громоносная,Вставала в буре и в огне?
О, Русь! И вот опять закована,И безглагольна, и пуста,Какой ты чарой зачарована,Каким проклятьем проклята?
А все ж тоска неодолимаяК тебе влечет: прими, прости.Не ты ль одна у нас, родимая,Нам больше некуда идти.
Так, во грехе тобой зачатые,Должны с тобою погибатьМы, дети, матерью проклятыеИ проклинающие мать.
28/15 сентября 1909, Веймар
Старинные октавы Octaves du passé
Песнь первая
I
Хотел бы я начать без предисловья,Но критики на поле брани ждут,Как вороны, добычи для злословья,Слетаются на каждый новый трудИ каркают. Пошли им Бог здоровья.Я их люблю, хотя в их толк и судНе верю: все им только брани повод...Пусть вьется над Пегасом жадный овод.
II
Обол – Харону[32]: сразу дань плачуВрагам моим. В отваге безрассуднойПисать роман октавами хочу.От стройности, от музыки их чуднойЯ без ума; поэму заключуВ стесненные границы меры трудной.Попробуем, – хоть вольный наш языкК тройным цепям октавы не привык.
III
Чем цель трудней – тем больше нам отрады:Коль женщина сама желает пасть,Победе слишком легкой мы не рады.Зато над сердцем непокорным власть,Сопротивленье, холод и преградыРождают в нас мучительную страсть:Так не для всех доступна, величава,Подобно гордой женщине, – октава.
IV
Уж я давно мечтал о ней: резецВаятеля пленяет мрамор твердый.Поборемся же с рифмой, наконец,Чтоб победить язык простой и гордый.Твою печаль баюкают, певец,Тройных созвучий полные аккорды,И мысль они, как волны, вдаль несут,Одна другой, звуча, передают.
V
Но чтобы труд был легок и приятен,Я должен знать, что есть в толпе людейДуша, которой близок и понятенЯ с Музою отвергнутой моей.Да будет же союз наш благодатен,Читатель мой: для двух иль трех друзейБесхитростный дневник пишу, не повесть.Зову на суд я жизнь мою и совесть.
VI
И не боюсь оружье дать врагу:Не все ли мы у смерти, – у преддверьяВерховного Суда? – я не солгу,В словах моих не будет лицемерья:Что видел я, что знаю, как могу,Без гордости, стыда иль недоверья,Тому, кто хочет слышать, расскажу, —Живым – живое сердце обнажу.
VII
Тревоги страстной, бурной и весеннейЯ не люблю: душа моя полнаИ ясностью, и тишиной осенней...И, вечная, святая тишина:Час от часу светлей и вдохновеннейМне прошлой темной жизни глубина:Там, в сумерках, горит воспоминанье,Как тихое, вечернее сиянье.
VIII
