Краски - Павел Ковезин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А те, что не выпустил, прилетели в машину Лоренца.
Обермейстеры улыбнулись, завели руки Йохана за спину и застегнули на его запястьях наручники.
– Вот и всё, парень. Соскучился по психушке?
Йохан ничего не ответил обермейстерам, продолжая истерично смеяться. Даже когда его провожали мимо Лейлы, Рут и раненой девочки в разбитую полицейскую машину, он не переставал улыбаться.
– Психи, что с них взять, – заключил Хейк, захлопывая дверь.
23
ЭПИЛОГ
Красно-синий
Бар «Dreckiger Hans»
11 июня, 21:27
«Настоящая трагедия случилась вчера вечером на трассе А113. Йохан Мориц, подозреваемый в убийстве и три дня назад сбежавший из психиатрической клиники, угнал грузовик со строительной площадки и попытался скрыться. После произошедшей аварии, был задержан сотрудниками полиции при попытке самоубийства. Среди пострадавших также Грет Вигман – молодая девушка, что оказалась на месте аварии и была ранена в ходе перестрелки».
Я попросила бармена переключить канал. Тот, бросив на меня недовольный взгляд, и вовсе выключил небольшой телевизор над стойкой. Я выпила уже три шота, но так до сих пор и не знала, что сказать человеку, которого не видела семь лет.
– Райнер Лоренц, значит. Ну, неплохое имя для комиссара полиции.
– Теперь уже комиссара полиции в отставке и ожидающего суда, – ухмыльнулся парень.
Он залпом выпил последний шот и попросил ещё.
– Знаешь, ведь я действительно думала, что ты мёртв. Все чёртовы семь лет я считала, что тебя убил отец. Ты хоть понимаешь… ты мог хотя бы…
– Не мог, – сказал Леон несколько резко, чем предотвратил все мои последующие упрёки. – Не мог, – повторил он уже тише и выдержал паузу. – Твой отец мне угрожал. Угрожал, что Отто не доживёт до выхода из тюрьмы.
– Ну хоть какую-нибудь весточку! – вспылила я. На глаза наворачивались слёзы.
– Лей, – Леон посмотрел мне в глаза. – Прости.
Я смотрела на него и не видела ни капли той искренности и доброты, что была прежде. Теперь в Леоне лишь пустота и озлобленность на весь мир. И всё это вкупе с безумным желанием одной ему понятной справедливости, которая, по всей видимости, никогда не восторжествует.
Я выдохнула и выпила ещё рюмку.
– Ты изменился, – я сама не ожидала, что произнесу эту фразу чуть ли не могильным голосом.
– Конечно, – улыбнулся он уголком рта, только это была совсем не добрая усмешка, – все мы, блядь, меняемся.
– Там на трассе…
– Давай не будем об этом.
– …ты хотел убить его. Если бы не Грет…
– Лей! – он с громким стуком поставил рюмку на стойку.
Между нами повисла пауза, нарушаемая лишь джазом, раздающимся из колонок. Нас обоих разрывало на части, но никто не хотел в этом признаваться.
– Помнишь, как ты спас того парня на дороге? – я быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони. – Вот тогда ты был настоящим. Не думал о последствиях, делал то, что считал правильным. И почти спас человеку жизнь. А вчера? Вчера ты считал правильным убить психа на грани истерики?
На моё удивление, Леон отреагировал совершенно спокойно. Он выдохнул и тихо произнёс:
– Ты позвала меня сюда, чтобы читать нотации?
Я уже не контролировала поток слёз. Отвернулась и облокотилась на стойку, запустив ладони в копну волос.
– Лей, – он поднялся со стула и встал рядом со мной. – Лей, прости меня. Я… я просто трус.
– В этом ты прав, – после его прикосновений по моему телу словно пустили электрический разряд. Я не смогла сдержать эмоций и накатившей истерики. – Грёбаный трус! – я повернулась к нему вся в слезах, и тыкнула пальцем ему в грудь. – Одно тупое сообщение дало бы мне знать, что всё в порядке!
Он обнял меня и прижал голову к своей груди. Меня трясло, я рыдала в объятиях человека, который когда-то был таким близким, но теперь совсем меня не понимал.
– Обещаю, мы всё исправим. Всё будет как прежде.
– Ни черта! Ни черта не будет как прежде! Как ты собрался всё это исправлять?!
Леон гладил меня по волосам, прижав к груди, словно ребёнка, но это не успокаивало.
– Мы ещё можем всё изменить… – он слегка отстранился, положил руки мне на плечи и посмотрел в глаза. – Я знаю, что делать.
С этими словами он поправил курточку, показав на кобуру на поясе.
– Поехали к твоему отцу, – серьёзно сказал он. – Мы найдём его, и он ответит за то, что сделал с тобой, со мной, с моим братом и… и нашим ребёнком.
Я смотрела на него несколько секунд совершенно тупым и равнодушным взглядом. Может, я не уловила иронии, но то, что сказал Леон, было за пределами моего понимания. Из всех проблем, которые у нас были, он выбрал ту, что касается моего отца. Хлёсткая пощёчина прилетела ему в лицо. Он отстранился и убрал руки с моих плеч. Взяв сумку, я выбежала из бара.
Всё-таки некоторые люди меняются в худшую сторону. Леон был одержим местью и обострённым чувством справедливости и не видел ничего дальше своего носа. Он не понимал одного – не все проблемы решаются насилием. Я уже давно простила отца. У меня своя жизнь, в которой ему просто не нашлось места. И эта противная жажда мести не разъедала меня изнутри, как Леона (или Лоренца?). Я жила настоящим, а не паршивым прошлым. И если в этом настоящем мне приходится выбирать между нестабильным психом и смазливым копом – первый вариант мне больше по душе. Йохан хотя бы честен и открыт для окружающих. Пусть он, решая одну проблему, создаёт сотню новых – зато он убегает от своего прошлого, в отличие от Леона, который идёт ему навстречу.
Оранжевый
Городская больница №39
11 июня, 15:11
Перед глазами до сих пор стояли картинки вчерашнего вечера. Разлитая краска, неудавшееся самоубийство Йохана, подстреленная Грет. Всё это просто не укладывалось у меня в голове. Мне хотелось забиться в угол и зарыдать. Выплакать все слёзы, которые я не пролила после смерти отца, выплеснуть эмоции, которые я держала в себе после ранения Грет. Меня разрывало изнутри целым фонтаном чувств, но я не могла их хоть как-то выразить. Спасала лишь мысль, что вся эта история закончилась. Всё вернулось на круги своя. Вот только из этой истории каждый вышел уже совершенно другим человеком.
Весь вчерашний вечер я просидела в отделении полиции, отвечая на неудобные вопросы. Все хотели знать, кто именно убил моего отца и что произошло той ночью. Я сидела в комнате для допросов, сдерживая слёзы и борясь с желанием просто сбежать при любом удобном случае.
– Рут, что ты делала в ночь с девятого на десятое июня? – заботливым голосом спрашивала меня женщина-следователь словно ребёнка.
И меня лишь сильнее бросало в дрожь от картинок перед глазами – от разбитой головы отца, от крови на столе, от ножа в животе.
– Почему ты сбежала из дома? Твой отец избивал тебя?
После этих слов все мои синяки, ожоги от сигарет словно ожили и дали о себе знать. После смерти отца я на какое-то время даже забыла все его издевательства надо мной и мамой. Не вспоминала резких ударов, разбитых о стену бутылок и громких агрессивных криков. О мёртвых ведь либо хорошо, либо ничего, кроме правды.
– Какие отношения связывают тебя и Йохана Морица?
И я рассказала им всё. Про побег, про работу в кафе, встречу с Йоханом, поездку в клуб с Грет и ту судьбоносную ночь. Единственное, в чём я соврала полицейским – ни слова не сказала про то, что Грет хоть как-то участвовала в преступлении. Я очень боялась, что, когда допросят Грет, наши показания будут разниться, но надеялась, что она сообразит не брать на себя ответственность за убийство.
– Где ты была весь следующий день после
