День народного единства: биография праздника - Юрий Эскин

Когда же он произнес речь, призвавшую нижегородцев поделиться своим имуществом ради дела организации нового ополчения для похода на Москву? И. Е. Забелин и П. Г. Любомиров датировали это выступление «первой половиной» или – «самое большее» – серединой сентября 1611 г. Дело в том, что Кузьма Минин упоминал о своем выборе в земские старосты, подтолкнувшем его к действию, в разговорах с архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием, которому рассказывал «о собрании ратных людей на очищение государству». Однако в аргументации П. Г. Любомирова использован небесспорный прием аналогии, согласно которому он посчитал, что выборы Кузьмы Минина в земские старосты произошли около начала нового года – 1 сентября (по счету лет от сотворения мира это был 7120 г.), – так, как это делалось в русских северных общинах. К сожалению, для посадских общин центра России в Смутное время нет представительного материала, чтобы уверенно говорить, что там соблюдался тот же срок перевыборов земских старост. Поэтому «отсчитывать» начало выступления Кузьмы Минина приходится иначе, не позднее того времени, когда становится уже точно известно о сборе нового ополчения и приходе его первых отрядов в Нижний Новгород. События эти тоже датируются по-разному, но наиболее достоверным выглядит свидетельство автора «Карамзинского хронографа» арзамасского дворянина Баима Болтина, записавшего, что «в 120 году в осень о Дмитриев дни» (26 октября) оказавшиеся в Арзамасе смоленские дворяне и дети боярские выступили в Нижний Ногород. Значит, примерно в один из дней с 25 августа (не ранее того времени, когда в Нижнем Новгороде получили грамоту патриарха Гермогена) до 26 октября 1611 г. Кузьма Минин выступил на нижегородском посаде.

О месте, где Кузьма Минин обратился к нижегородцам с призывом собрать средства для нужд людей ратных, тоже давно и безуспешно спорят. Логично заключить, что такое обращение произошло в земской избе, находившейся по материалам дозора нижегородского посада 1620–1621 гг. на Нижнем посаде, близ Никольской церкви. Последующие предания и легенды, очевидно, стремятся показать, что Кузьма Минин выступил перед большим собранием нижегородцев, и связывают его обращение с выступлением «на торгу», где его могли услышать многие люди.

Существует еще один, опубликованный П. И. Мельниковым памятник, так называемая «Ельнинская рукопись», в которой был записан рассказ о создании «совета» посадских людей, их общем сборе в Спасо-Преображенском соборе, поучении нижегородского протопопа Саввы и речи Кузьмы Минина. Однако рукопись оказалась почему-то утраченной и, зная уже о попытках П. И. Мельникова «приукрасить» биографию Кузьмы Минина, к ее свидетельству тоже надо отнестись с осторожностью. Хотя именно из «Ельнинской рукописи» известен рассказ о том, что Кузьма Минин принес «свое имение, монисты, пронизи и басмы жены своей Татьяны и даже серебряные и золотые оклады, бывшие на св. иконах» [18, 54].

Осторожность историка не должна смущать читателя. Легенда о том, что Кузьма Минин принес для общего сбора украшения своей жены Татьяны, рождалась не на пустом месте. Ведь написано же в более осведомленном «Новом летописце», созданном на рубеже 20—30-х годов XVII в., что нижегородцы закладывали при создании ополчения жен и детей. Есть и другой рассказ о некоей «вдове», принесшей 10000 рублей из бывших у нее 12000 рублей, чем она «многих людей в страх вложила». Пусть остаются сомнения по поводу того, что Кузьма Минин снимал оклады икон или что имя «вдовы», обладавшей капиталами под стать самым богатым людям в Московском государстве – Строгановым, оказалось неизвестным. Очевидно, что из таких рассказов нельзя построить связную историческую картину. Но без всех этих столетиями живущих легенд не было бы ни памятников Кузьме Минину, ни грандиозного полотна художника К. Маковского, изображающего воззвание земского старосты к нижегородцам в 1611 г. (картина создавалась к Нижегородской выставке 1896 г. и хранится в настоящее время в Нижегородском художественном музее).

Создание Второго ополчения и «Совета всей земли»

После первого всеобщего порыва, как это обычно бывает, наступает рутина, в которой основательность задуманного дела проверяется много лучше. И вот здесь роль Кузьмы Минина трудно переоценить. В книге Симона Азарьина «О чудесах чудотворца Сергия» говорилось, что посадские люди Нижнего Новгорода «приговор всего града за руками устроиша» с тем, чтобы собрать деньги «на строение ратных людей» [18, 55]. Даже формально исполнить такое решение должен был земский староста. Для этого у Кузьмы Минина была вся необходимая власть, и он ею пользовался, так как трудно ожидать, что патриотический порыв захватил всех нижегородцев поголовно. Были и те, кто не желал добровольно расставаться с нажитым, сохранились указания источников на то, что посадские люди даже хотели бы пересмотреть «приговор», принятый ими под воздействием речей земского старосты, а после ухода ополчения из Нижнего Новгорода забрали принесенные в казну деньги [6, 6]. Но, как свидетельствовал приведенный рассказ «Нового летописца», предусмотрительный Кузьма Минин быстро отвез «приговор» на хранение князю Дмитрию Пожарскому и путей к отступлению у жителей посада, да и купцов из других городов, торговавших в Нижнем Новгороде, уже не осталось.

В начальной истории Второго ополчения был еще один момент, ярко свидетельствующий, что действия самого Кузьмы Минина способствовали успеху начатого сбора ратных людей. Все источники согласно свидетельствуют о том, что это именно он добился согласия князя Дмитрия Михайловича Пожарского возглавить собранных в Нижнем Новгороде ратных людей. Стоит ли лишний раз подчеркивать, какое следствие это имело не только для дела ополчения, но и самой истории? В тот момент в Нижнем Новгороде были воеводы князь Василий Андреевич Звенигородский, Андрей Семенович Алябьев, уже руководивший отрядами нижегородцев, воевавших против самозванца в царствование Василия Шуйского. Известен еще Иван Иванович Биркин, приезжавший из Рязани в Нижний Новгород при начале Первого ополчения в январе 1611 г. Потом Биркин служил в подмосковных полках и на воеводстве в Арзамасе, откуда был смещен в августе 1611 г. и снова вернулся в Нижний Новгород. Но при всей его популярности у нижегородцев, смоленских дворян и детей боярских, составивших первоначальное ядро ополчения, Биркин стал только вторым воеводой [18, 59–60].

Думается, что совсем не случайно «Новый летописец» подчеркнул, говоря про князя Дмитрия Пожарского: «А с Кузьмою с Мининым бысть у них по слову» [19, 116]. В Смутное время мало оставалось людей, державшихся каких-либо слов, уговоров и присяг. Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский поверили друг другу именно потому, что принадлежали к такому «меньшинству». Духовные переживания видения Сергия Радонежского Кузьмою Мининым не могли не оказаться близки князю Дмитрию Пожарскому. Даже такая деталь, как совпадение крестильных имен (князь Дмитрий Пожарский, как установил недавно Ю. М. Эскин, в крещении был тоже Козьмой), могла иметь свое значение [36, 143–157]. Ни у современников, ни у позднейших историков почти никогда не возникало сомнения, что Кузьма Минин каким-либо образом «корыстовался» из собираемых средств.[127]

Конечно, и для князя Дмитрия Пожарского эта честность имела значение в первую очередь. Другое дело, что они наверняка прекрасно понимали, как важно уберечь средства ополчения от тех, кто легко переходил от царя Василия Шуйского к Лжедмитрию II, а от них к королю Сигизмунду III и во всем искал свою выгоду. Этим можно объяснить, что Кузьма Минин, хорошо представлявший себе, что делалось на нижегородском посаде, посоветовал князю Дмитрию Пожарскому потребовать избрания особого человека для заведования казной «преже прихода послов» из Нижнего Новгорода. Так патриотический порыв и честные устремления, вдохновлявшие князя Дмитрия Пожарского и Кузьму Минина, стали самыми важными основаниями для создания нижегородского ополчения.

О том, как Кузьма Минин собирал деньги на жалованье ратным людям, свидетельствуют записи нижегородских платежниц 1611/12 г. В них упомянуто, что выработка «приговора» об этом была осуществлена при участии «выборного человека» Кузьмы Минина. Как видим, уже в Нижнем Новгороде он использовал не одни призывы. Тем труднее пришлось Минину, когда ополчение двинулось на соединение с другими земскими силами, враждебными казакам. Кузьма Минин был тверд в исполнении решения о чрезвычайном сборе «две части имения своего в казну ратным людем отдати, себе же на потребу третию часть имения оставити». Хотя ему и нелегко было распространить нижегородский оклад в других городах – Балахне, Юрьевце, Костроме, через которые двигалось нижегородское ополчение. «Повесть о победах Московского государства» рассказывала, что Минину пришлось даже устрашать ослушников, пытавшихся притвориться нищими: «Он же, видя их пронырство и о имении их попечения, повелевая им руце отсещи» [25, 32]. В апреле 1612 г. в Ярославле дело тоже дошло до угроз Кузьмы Минина посадить в тюрьму тамошнего земского старосту Григория Никитникова (кстати, одного из тех, чьи приказчики ранее уже уплатили деньги на сбор ополчения непосредственно в Нижнем Новгороде). Но после исполнения общего решения о сборе денег Григорий Никитников и другие ярославские купцы были прощены и вошли в земский «Совет всей земли».