Страх. История политической идеи - Робин Кори

Согласно общепринятым представлениям пособник, или коллаборационист, — это тот, кто способствует врагу, т. е. помогает группе, к которой он не принадлежит, осуществлять угрозы в адрес группы, к которой он принадлежит80. Но, как мне представляется, это определение излишне узко. Оно подразумевает, что группа является некоей отдельной ячейкой и, оказавшись внутри ее, мы избавляемся от всех иных личностных связей. Напротив, пособники не могут быть привязаны к группе настолько прочно; таким образом, они не принадлежат всецело группе, интересы которой они предают. Например, коллаборационисты из французского правительства Виши[46] имели глубокое сродство с фашистами, которым они содействовали. Вероятно, наиболее распространенный тип пособников являют собой осведомители, но они — заведомые хамелеоны и потому вообще не могут устанавливать прочные сторонние связи. Кнуд Волленбергер, инакомыслящий из Восточной Германии, тайно информировал службу «штази» о подрывной деятельности своей супруги. Он утверждает, что его сотрудничество находилось в полном согласии с принадлежностью супружеской пары к оппозиционным кругам. Согласно его объяснениям один способ проявления оппозиционных (по отношению к правительству) настроений состоит «в открытом инакомыслии, другой — в использовании официальных каналов. Я одновременно находился и внутри, и снаружи». Харви Мэтьюсоу вступил в ряды Коммунистической партии США в 1947 году, в 1950-м начал информаторскую деятельность, отказался от своих показаний в 1954-м, а затем солгал обо всех трех этапах своей деятельности в воспоминаниях, озаглавленных «Лжесвидетель», которые были опубликованы в 1955 году. Поскольку поведение Мэтьюсоу было столь многоликим, сейчас невозможно определить, к чему относилась ложь; ясно лишь, что истина в его свидетельствах не содержится. Название воспоминаний другого информатора ФБР еще более красноречиво: «Я прожил три жизни — коммуниста, доносчика и гражданина». В них содержится указание на множественность обличий, принимаемых пособником81.

В мои намерения не входит подробное распространение этого представления о многоликости. Очень возможно, что Волленбергер приводил аргументы в оправдание прошлого, которого ему стоит стыдиться, а Мэтьюсоу мог попросту быть недалеким человеком, одним из многих выполнявших требования времени. Принадлежим ли мы — в экзистенциальном смысле — к одной общественной группе или к другой, на протяжении нашей жизни мы подчиняемся влиянию нравственных обязательств перед нашими единомышленниками и друзьями, которых мы предаем, помогая противникам. Однако чтобы избежать сомнений, которые может вызвать приведенное выше определение «пособника», «коллаборациониста», я обращусь к значению латинского глагола collaborare — работать вместе. Под коллаборационистом я понимаю человека, который действует в интересах элит и принадлежит к низшему слою властных структур, делая политический страх действенным элементом жизни гражданского общества. Коллаборационистов можно рассматривать как преступников низшего или среднего уровня. К ним можно отнести польских рабочих складов в Едвабне, которые в 1941 году снабдили керосином местных жителей для поджога сарая, где находились 1500 евреев, или служащих фирм Форда и «Дженерал моторс», финансировавших спецслужбы Бразилии, которые применяли при допросах пытки в отношении левых активистов, т. е. обслуживающего персонала (поваров, секретарей и прочих, а также шпионов и доносчиков)82. Пусть не все они одинаково скомпрометированы своими деяниями, но каждый из них виновен в соучастии.

Пособника трудно схватить за руку. Если не принимать во внимание «Персидские письма» и «Эйхмана в Иерусалиме»[47], он редко становится персонажем литературы о политическом страхе. Одна из причин отсутствия этой фигуры, как я подозреваю, в том, что она путает наши простые образы элит и жертв. Как и представители элиты, пособник проявляет инициативу и извлекает выгоду из своего сотрудничества. Как и жертвы, он может оказаться под угрозой наказания или возмездия, если откажется от сотрудничества. На деле многих пособников вербуют в рядах жертв. Возможно, благодаря этому факту мы сможем обозначить различие между пособниками, ведомыми надеждой, т. е. теми, кто рассчитывает на приобретения, и теми, кем движет страх перед потерями. Первые сродни элитам, вторые — жертвам. Но даже и такое различение чересчур грубо. Элитам также свойствен страх перед потерями, а жертвам — надежда на приобретения83.

Пособники выполняют две функции. Во-первых, это функции, которые элиты не могут или не желают выполнять (готовка, уборка, другие формы деятельности). Можно предполагать, что элиты считают эти функции ниже своего достоинства. Задачи пособников могут требовать от них обладания сведениями частного характера (это относится к доносчикам, снабжающих элиты информацией, к которой последние не имеют непосредственного доступа) или специальных навыков. Мы нередко представляем себе, скажем, палачей головорезами из отбросов общества. Но пытки применяются для извлечения информации и применяться должны так, чтобы у жертв не оставалось видимых следов насилия. Палач должен знать физиологию. Как далеко он может зайти и не вызвать гибель жертвы? Кто, как не врач, может квалифицированно помочь палачу или направить его действия? 70 процентов политических заключенных, попавших в застенки в Уругвае в период господства в стране военного режима, свидетельствуют, что при применении к ним пыток присутствовал врач84.

Кроме того, пособники обеспечивают элитам проникновение в те уголки общества, куда сами элиты проникнуть не в силах. Эти пособники обычно пользуются влиянием в сообществах, привлекающих к себе внимание элит. Их статус могут обеспечивать элиты, которые возвышают пособников, поскольку те изъявляют желание исполнять их поручения85.

Однако чаще авторитет пособников независим. На людей, которые пользуются доверием среди жертв, можно положиться в том, что они убедят последних отказаться от сопротивления, укрепят их страх неповиновения, который жертвы уже испытывают. В Сальвадоре в ходе партизанских войн, которые вели левые в конце 1970– 1980-х годов, военные тесно сотрудничали с такими независимыми локальными лидерами. В 1982 году командир артиллерийского дивизиона сообщил Маркосу Диасу, владельцу магазина в поселке Эль Мосоте, имевшему друзей среди военных, что армия планирует провести в регионе масштабную наступательную операцию. Для обеспечения безопасности солдат, как пояснил офицер, жители города должны оставаться дома. Многим в Эль Мосоте эта рекомендация показалась необоснованной, но Диас был влиятельным лицом. Его голос возобладал, местные жители поступили так, как им было велено, и три дня спустя около 800 человек не было в живых86.

Поскольку функции пособников столь многообразны, эти люди могут представать в любом обличье. Одни из них действуют в сфере влияния элит или поблизости, другие являются выходцами из низов или с географической периферии. Роднит их одно: их действия диктуются амбициями, хотя это обстоятельство обычно не признается. Одни пособники надеются отвести угрозу от своих сообществ, другие искренне верят в свою правоту87. Многие из них карьеристы, которые видят в пособничестве путь к личному успеху. Например, в Бразилии пытки были плацдармом, сделавшим одного пособника послом в Парагвае, другого — генералом. В Уругвае оклады врачей, способствовавших пыткам, были вчетверо выше, чем у тех докторов, которые таких услуг не оказывали88. Оплачивается ли пособничество статусом, властью или деньгами, оно обещает человеку возвышение, пусть даже малое, над низшим уровнем. Например, в нацистской Германии Резервный полицейский батальон 101 состоял из 500 «простых людей», выходцев из рабочих низов Гамбурга; они вступили в батальон, так как это освобождало их от участия в боевых действиях на фронте. Достаточно сказать, что это они несут ответственность за уничтожение 38 тыс. польских евреев и за отправку еще 45 тыс. в Треблинку. Ради чего они совершили эти преступления? Не из страха перед наказанием. Ни одному человеку из 101 батальона наказание (а тем более смерть) за неисполнение своей задачи не грозило. Командир подразделения даже заявил своим подчиненным, что они могут выбрать неучастие в убийствах, как 10 или 15 человек и поступили. Почему же не отступились остальные 490? Кристофер Браунинг свидетельствует, что на то имелись разные причины, включая антисемитизм и давление со стороны товарищей, но решающим фактором было стремление к продвижению по службе. Те, кто отказались убивать евреев, прямо признавали отсутствие у себя карьерных амбиций. Один из них сказал: «Для меня не имело особого значения повышение в чине или какое-либо иное продвижение… Командиры же подразделения… были молодыми людьми, кадровыми полицейскими и хотели стать чем-то». И вот свидетельство другого: «Поскольку я не был кадровым полицейским и не собирался им становиться… мне было безразлично, что моя полицейская карьера не удастся»89.