Хозяйка замка (СИ) - Ирина Лазаревна Муравьева

История же Джона шла дальше.

— Тогда я отделался испугом. Меня приняли в другую частную школу. Дедушка, спохватившись, пытался воспитывать меня, как мог. Несколько лет прошло весьма обыденно. Я даже закончил Кембридж. Хотя не буду врать, что блестяще. Или что помню хоть половину из того, чему меня там учили. Но у меня был отличный шанс стать нормальным человеком. Только кошмары никуда не отступили. Иногда чаще. Иногда реже. Они всегда возвращались, прихотливо модифицируясь и становясь всё мрачнее.

Невольно, я вспомнила одну из ночей в замке. Джона с широко открытыми глазами и холодным потом, выступившим на лбу. Теперь я знала причину его ужаса.

— Порой я пил, чтобы ночь прошла без сновидений. Наверное, уже тогда я пил слишком много. А затем я встретил Гортензию. Сейчас я даже не помню, где мы познакомились. Концерт? Ночной клуб? Под утро она оказалась в моей постели, но, в отличие от многих других, задержалась там. Не знаю, хочешь ли ты это слышать, но мне всё же следует признаться, что Гортензия притягивала меня. В ней всегда сочетались безумие, хладнокровие и вся та тьма, что так стремилась вырваться из меня. С ней я был другим. И части меня это нравилось.

Да, это было очень откровенно. Даже слишком. Я упорно разбирала рушащиеся под ударами Джона кусочки кирпича, стараясь ценить то, что Джон рассказывал всё это мне честно, а не злиться на него за те нотки страсти, что, несмотря на ситуацию, проскальзывали в его голосе при словах о бывшей жене.

— Гортензия также открыла для меня новый способ борьбы с кошмарами. Кокаин. Видишь, — Джон мрачно усмехнулся, и под его ударом в сторону отлетело еще несколько кирпичей, — я и сейчас действую, как настоящий наркоман. Подготовил тебя слезливой историей о неудавшемся детстве, а после скинул вину за свои вредные привычки на жену. Мой второй психоаналитик, доктор Мюрли из реабилитационного центра, куда заточил меня дедушка, говорил, что я перекладываю ответственность на других. И это мешает моему выздоровлению.

Я молчала, подсознательно понимая, что Джону сейчас просто надо выговориться.

— Так вот, Аниа. Не знаю, будешь ли ты еще когда-нибудь смотреть на меня своим восторженно-влюбленным взглядом, но мне придется признаться тебе, что мне нравилась моя с Гортензией ужасная жизнь. И, если Сэм Прат рассказывал тебе что-либо о том моем периоде, то, пожалуй, он говорил чистую правду. Я был настоящим говнюком.

Джон встал. Перевел дух. Взгляд его был устремлен на стену, будто это она была его злейшим врагом. Впрочем, так было даже лучше. Внизу шумела прибывающая вода, и я боялась, что вот-вот и колодец начнет заливать.

— Но ты ведь остановился. Завязал с наркотиками, — сказала я.

— Я попал в больницу с передозировкой. Как оказалось теперь, в этом была непосредственная вина моей женушки, и всё же… На этот раз просто разговором с психологом не обошлось. Дедушка постарался на славу, и я провел в лечебнице почти полгода.

— По статистике большинство людей, оказываясь предоставленными самим себе, начинают принимать заново, — заметила я и была удивлена услышать каким спокойным, а еще усталым звучал мой голос, — почему ты остановился?

Джон, занятый раскорчевыванием стены своей импровизированной киркой, обернулся ко мне.

— Мне стало страшно, — ответил он после некоторой паузы, и по глазам его я поняла, что он не лжет, — мои старые кошмары дополнились новыми, теми, в которых я умирал здесь, на холодном полу в Кеннет Кастл, оставленный всеми.

— И это всё?

— Не знаю. Наверное, — честно ответил Джон, — в какой-то момент я просто испугался, увидев, во что я превращаюсь. Знаешь, один из моих прадедов, кажется лорд Артур, покончил жизнь самоубийством после долгих лет прозябания в алкоголизме. Когда наконец нашли его предсмертную записку, в ней были такие слова: «Я прожил жизнь в пустоте, лишь раз увидев луч солнца. В пустоту я ухожу и сейчас. Пусть те, кто еще способен дарить свет, продолжат этот мир».

А я не хотел в пустоту. И, как сильно одна моя часть не желала возвращаться к прежним привычкам, так другая отчаянно цеплялась за жизнь. В итоге я запер себя в этом замке, надеясь, что со временем всё темное во мне уйдет. И, согласись, я чертовски хорошо играл славного парня!

— Играл? — эхом повторила я.

— Конечно. Ты не представляешь, каких усилий мне стоило терпеть слежку старика Генри, приставленного ко мне дедом! И примерно с самого начала нашего с тобой знакомства я придумывал разные грязные вещи, которые мог бы сделать с тобой. Не говоря уже о том, что я напропалую врал: о портрете, о жене, о своем прошлом. Ну, что скажешь, Аниа? Нравлюсь ли я тебе таким, какой я на самом деле?

Джон отложил работу. Вода из грота поднималась по ступенькам вверх. Джон смотрел на меня выжидательно. Глаза его лихорадочно блестели.

И мне бы в самый раз испугаться подобных признаний. Бежать от своего сумасшедшего лорда как можно дальше. Но я не хотела бежать. И не хотела сдаваться. Пусть у Джона непростое прошлое и своя собственная темная сторона, но я готова была бороться. С Гортензией. С его прошлым. С самим Джоном, если понадобится. И то, как усиленно он пытался сейчас показаться плохим, лишь доказывало, что всё это — лишь напускное, вызванное травмами, страхами, кошмарами и комплексами. Кому, как ни мне, всё это понимать? Нежеланный ребенок, нелюбимая жена. Я пряталась за своей работой точно так же, как Джон за стенами своего замка. Но сейчас пришло время всё менять.

— Джон? — спросила я.

— Да?

— Что ты имел в виду, говоря, что я смотрела на тебя восторженно-влюбленным взглядом?

Джон не ожидал такого вопроса. Даже в полутьме я заметила, как он слегка покраснел.

— Лишь то, что ты смотрела на меня так, как никто не смотрел, — ответил он, стараясь по возможности произнести эти слова отстраненно.

— Как?

— Так, будто в моей жизни не было всей той грязи, и я был кем-то особенным, не знаю…

— Тебе это нравилось?

Джон усмехнулся.

— Конечно, Аниа. Каждому мужчине нравится, когда на него так смотрят.

Я подошла ближе к Джону и положила руки на его плечи.

— Я смотрела на тебя так, потому что видела молодого интеллигентного мужчину. Он был увлечен любимым делом. Хорошо знал и ценил историю своей семьи. Был отличным другом и очень интересным собеседником. Ты заставлял меня смеяться, Джон. И ни с кем на свете мне еще не было так хорошо. Во всех отношениях… И, знаешь, Джон, — я провела рукой по