Месть - Нэнси Розенберг

— Я не верю, что это случилось с тобой. Я не могу поверить в то, что ты говоришь, — выдавила из себя Шейна. Девочка была потрясена.

Глядя вперед невидящим взглядом, Лили глубоко вздохнула. Их машина стояла напротив частного дома в благополучном богатом квартале. Из дома вышел какой-то мужчина и, садясь в машину, внимательно посмотрел на них.

— Нет, это произошло, и произошло именно со мной, Шейна. И я сделала самое худшее, что могла сделать. Я пыталась вести себя так, словно ничего не произошло, я притворялась перед собой, что ничего со мной не случилось. Я подавила в себе все чувства, я похоронила глубоко в себе эту драму. — Она повернулась к дочери и посмотрела ей в глаза. — Теперь, много лет спустя, я понимаю, что именно в этом причина того, что я не могу ни с кем по-настоящему сблизиться. Эта страшная тайна постоянно давила мне на психику. Мне так странно говорить об этом… тем более тебе, моей собственной единственной дочери.

— Ты можешь говорить со мной, о чем захочешь, мамочка. Со мной всегда все говорят о своих проблемах. Я не знаю, почему, но говорят. А что было с ним потом — с твоим дедом? Ты его ненавидела?

— Он умер. Тогда я подумала, что с его смертью этот кошмар кончится. Я была просто счастлива, когда он умер. Но знаешь что? Сейчас мне бы хотелось, чтобы он был жив. Я бы встретилась с ним и объявила и ему и всем, что он сделал со мной и во что он превратил мою жизнь.

Лили завела мотор, заиграло радио, но Шейна протянула руку и выключила его.

— Знаешь, мама, я много думала обо всех этих вещах после изнасилования: о Боге, смерти, о том, почему подобные вещи вообще случаются. В школе в одной книге я прочла, что Бог дает людям только такие испытания, которые они могут перенести, с которыми они могут справиться. Может, эти беды произошли с нами потому, что мы можем с ними справиться, а другие люди не могут. Я хочу сказать, что вот, например, ты стала окружным прокурором и оправляешь в тюрьму людей, совершающих преступления, так что… — Она потянулась к Лили и положила свою ладонь на руку матери. — И я тоже когда-нибудь сделаю в жизни что-то очень важное. Так же, как ты. Я тоже буду счастливой и не позволю себе бояться любого пустяка… каждого человека… каждого шороха.

— Девочка моя, ты чудесная маленькая женщина, — сказала Лили, сжимая ее руку. — Я так горжусь тобой… Я так горжусь, что у меня такая дочь.

— Ой, — улыбнулась Шейна, — кукушка хвалит петуха…

— Как насчет сливочного мороженого с орехами и взбитыми сливками? У тебя не текут слюнки? Давай купим такое мороженое!

Приехав домой, они застали Джона спящим на диване. Лили открыла бельевой шкаф, достала оттуда одеяло, заботливо укрыла Джона, ухаживая за ним, как за ребенком. Потом она на цыпочках отошла от дивана и выключила свет. Выйдя из комнаты, она бесшумно закрыла дверь.

Зайдя в комнату Шейны, она сказала дочери, чтобы та не делала уроки на ночь глядя, а отложила их на утро. Шейна обняла мать за шею и поцеловала ее в обе щеки.

— А этот мужчина — отец Грега — твой друг, да?

Лили вспыхнула, не зная, что ответить.

— Я работаю вместе с ним, и он очень мне нравится.

— Ты можешь сказать мне правду. Вот папа рассказывал мне о своей подруге; он говорил мне, что у тебя тоже кто-то есть. Шейна улеглась на кровать матери лицом вниз, обхватив голову руками. — Он мне понравился, выглядит очень милым человеком.

Лили смотрела на нее от двери.

— Просто тебе понравился его сын. Только не вздумай решать за меня, с какими мужчинами мне встречаться. Ты будешь выбирать их по сыновьям.

— А почему бы и нет? — спросила Шейна. Глаза ее заискрились. — Мы же теперь будем жить с тобой вдвоем и будем делить одну квартиру.

Оставшись одна, Лили легла в постель и выключила свет. В течение многих лет в ней уживались два человека, а она не могла этого осознать. Днем она выполняла свои служебные обязанности, излучая силу и целеустремленность, была женщиной, владевшей своими чувствами и эмоциями, точно так же, как в детстве, она с утра становилась нормальным ребенком, после того, как ее дед удовлетворял с ней свои похотливые желания. Но внутри, в ее душе, жила совершенно другая Лили — напуганная женщина, одержимая ненавистью и страхом. Это была темная, ночная сторона ее личности. По ночам она постоянно видела перед собой лицо деда и даже ощущала запах его любимого дезодоранта «Олд спайс».

— Ты, — сказала она ему вслух, — я от всей души надеюсь, что ты протух в своей могиле. Ты украл у меня мою жизнь. Ты сделал меня ненормальной. Я совершила вещь еще худшую, чем ты. Я убила человека. Ты научил меня ненависти, и я смогла убить человека.

Она невидящим взглядом уставилась в темноту. Черные занавески, висевшие на окнах, совсем не пропускали света. В комнате было темно, как в могиле. Только лучик света от лампочки на будильнике отбрасывал на стену маленькое пятнышко света. Интересно, каково это — умирать? — подумала она. Было ли это погружением во тьму? Испытывает ли умерший второе рождение? Существует ли чистилище, как учат католические священники?

Тиканье часов казалось неправдоподобно громким, это было невыносимо; она отчетливо слышала также, как бьется ее сердце. В суде существует защита, которая учитывает смягчающие обстоятельства. А интересно, принимает ли высший судья во внимание смягчающие обстоятельства? Есть ли у него адвокаты? Если она убила не того человека, значит, ее руку направлял не господь Бог. Это было какое-то сумасшествие, затмение разума. Бог не назначил ее орудием Его возмездия. В темноте она повернулась на бок и свернулась калачиком, как зародыш во чреве матери. Но существуют ли на самом деле прощение и искупление? Что должна она сделать, чтобы очистить свою смертную душу.

Внезапно на ночном столике зазвонил телефон, вернув Лили к реальности. Она схватила трубку и прошептала:

— Алло.

— Это я, — произнес знакомый глубокий голос, но она сразу не смогла понять, кто это говорит. — Вы меня знаете. Это Брюс Каннингхэм.

— Каннингхэм? — повторила она, вытянувшись на постели в струнку. Уже почти одиннадцать часов. Боже, зачем он звонит в такой час? — Вы что-нибудь узнали по поводу Мэнни?

— Да нет. Я тут много думал. Решил, что мне надо вам позвонить.

Лили не поверила своим ушам. Его речь несколько смазана; очевидно, он пьян. Она не знала, что сказать. Сердце бешено колотилось. Что-то случилось? Может быть, появились другие свидетели и показали непосредственно на нее? Гильзы, подумала она, и ее охватила паника. Эксперты нашли на гильзах ее отпечатки пальцев. Она поднесла ко рту палец и вцепилась в него зубами.

— Этот Эрнандес просто животное. Он изуродовал бедную девочку, он убил ее, как мясник на бойне, они сделали из нее кусок мяса.

Лили вынула палец изо рта. Она хотела включить свет, но не могла пошевелиться.

— Он задушил ее, — сказала она тихо. — Это очень грустно, но бедняга была шантажисткой, а это очень опасная профессия.

— Я говорю не о шантажистке, будь она неладна, — произнес он громко. — Я говорю о Кармен Лопес. Они убили ее. Они изнасиловали ее и засунули ей во влагалище деревяшку, а потом стреляли в ее груди, как в мишень. Мы возьмем их. Я говорю о Мэнни и обо всех других. У вас есть дочь?

— Да, есть.

— У меня тоже. Есть о чем подумать, правда? Можно подумать, что это может произойти и с твоим ребенком, правда?

Лили подтянула одеяло к шее и начала нервно закручивать один из его углов. О чем он догадывается? Он не стал бы просто так звонить ей в столь поздний час, чтобы просто затеять никчемный пьяный разговор. Это не тот типаж копа. Практически невозможно представить себе Брюса Каннингхэма пьяным. Затаив дыхание, она прислушалась, не записывается ли их разговор.

— Вы знаете, я верю в закон. — Его речь перестала быть смазанной, он добился четкости в произнесении слов немалым волевым усилием. — Но сейчас мало кто беспокоится о соблюдении законов. Даже начальство. Все ведут себя, как шуты гороховые. Копы вообще делают, что хотят. — Он помолчал, потом добавил: — Впрочем, обыкновенные люди тоже.

Вот так. Разговор зашел слишком далеко. Что ей следовало делать? Сидеть и продолжать дискуссию о бдительности с человеком, который, пожалуй, может отправить ее в тюрьму?

— Спокойной ночи, Брюс. Если узнаете что-нибудь новенькое о Мэнни, дайте мне знать.

Лили быстро повесила трубку и отключила телефон, отставив его подальше, пытаясь убедить себя, что этот звонок ничего не значил. У него был записан ее номер телефона, он напился и спьяну решил ей позвонить. Они много работали вместе, распутывая тягчайшие преступления, говорила она себе. Они знали друг друга многие годы, вместе работали, вместе пили кофе. Так что его звонок не такое уж выходящее из ряда вон событие. Даже такой прожженный коп, как Каннингхэм, может иногда задохнуться под тяжестью своей профессии. Но очень уж все сходится. Слишком сходится. Тревожные мысли немедленно всплывали в ее сознании, и она больше не могла от них избавиться. Она убила не того человека. Каннингхэм выследил ее. Эта мысль возвращалась снова и снова. Лили постаралась разумными доводами доказать себе неосновательность своих страхов, устроив в своем измученном мозгу мысленный судебный процесс. На этом процессе она одновременно выступала и в качестве обвинителя и в качестве защитника. Она потеряла, однако, способность быть судьей даже в своих фантазиях.